— Начальника штаба!
Повторив приказание, дежурный побежал к видневшейся вдали землянке. Кожин через затемненные сенцы вошел в большую, хорошо освещенную переносной электрической лампой комнату. По всему было видно, что хозяин дома — лесник — любил все большое, крепкое, добротное. Слева стояла русская печка, занимавшая четверть комнаты, в переднем углу висело несколько больших икон с лампадой перед ними, вдоль стен — массивные, длинные лавки. Раздевшись, Кожин подошел к печке и стал греть посиневшие от холода руки.
В комнату вошел майор Петров.
Кожин обернулся, посмотрел на осунувшееся, утомленное лицо начальника штаба. Уже давно прошло то время, когда они не понимали друг друга, спорили, сердились. Время показало, что оба они были не правы. «Сдает Сергей Афанасьевич… Сдает. Похудел, под глазами темные круги». Командир полка только теперь по-настоящему понял, как много работы навалено на плечи этого человека. И он, как безотказная лошадь, везет этот непомерно тяжелый груз. Везет, не останавливаясь, не сворачивая с дороги…
— Добрый вечер, товарищ майор!
Кожин с удивлением посмотрел на начальника штаба:
— Ты что, уже заговариваться стал?
— Никак нет. — Петров раскрыл папку и достал лист бумаги. — Вот приказ командующего.
Александр взял из рук начальника штаба приказ и быстро пробежал его глазами. Этим приказом ему присваивалось звание майора.
Петров видел, как в руках командира полка дрогнул лист бумаги. «Волнуется…»
Кожин действительно был взволнован. На долю командира не часто выпадают такие радостные минуты. Ежедневно, ежечасно его бросают в огонь войны, ему приказывают, от него требуют и за малейшие промахи ругают, а то и грозят трибуналом…
— Ну что же, Сергей Афанасьевич, спасибо за добрую весть.
— Да мне-то за что? Ты командующему говори спасибо. — Петров, достав из нагрудного кармана маленький бумажный сверточек, протянул его Александру. — А это вот от меня.
Кожин взял сверточек и развернул его. В нем лежали четыре новых прямоугольника, поблескивающих эмалью. Растроганный Кожин крепко пожал Петрову руку.
— Ну, спасибо, друг… — еще раз сказал он и снова завернул подарок в бумагу, положил его в карман гимнастерки.
— Что же вы их в карман кладете? Прикрепляйте к петлицам.
— Ладно. Потом. Как думаешь, Сергей Афанасьевич, сможем мы наскрести в тылах полка хотя бы сотню красноармейцев для пополнения батальонов?
— Еще сотню? Мы уже, кажется, все выскребли.
— А что делать? На переднем крае не хватает людей. Так что… попробуй. Хорошо бы к утру сформировать резервную роту.
Петров, держа в тонких, длинных пальцах остро очинённый карандаш, записал в блокноте: «К 6.00 роту. 100 чел.».
— И еще вот что. Проверь, как работает связь. Сам лично проверь.
— Проверял. Работает надежно.
— Хорошо. Тогда займись формированием резервной роты.
— Слушаюсь.
— Кто из саперов дежурит у фугасов на рокадной дороге?
— У первого, самого мощного, — Хмелев и Карасев.
— Хмелев? Ты же хотел его при штабе оставить писарем?
— Не решился. Черт его знает, может, и зря, но что-то не лежит у меня душа к нему.
— Почему?
— Не знаю. В общем, не решился. После плена — и сразу в штаб.
— Ну, это еще не основание. Вон мальчишка рассказывает, как стойко он держался перед немцами. Сам ушел из-под расстрела и парнишку спас. Это, брат, не каждый бы сумел.
— Конечно…
— Ладно, действуй. Командиру саперной роты прикажи проверить, как несут службу его люди у фугасов. Боюсь я за эту дорогу. Там у нас, кроме этих фугасов, ничего нет. А что, если немцы прорвутся где-нибудь левее, у соседа, и по этой дороге ринутся к нам в тыл?
— Это не исключено. Но думаю, что нас немедленно поставят об этом в известность. А потом… на дороге наши посты.
Кожин ничего не сказал в ответ. После минутного молчания он вновь спросил:
— Пленный сказал, куда ушли танки от Мизенбаха?
— Нет.
— Надо снова посылать Бандуру.
— Он же только утром вернулся из разведки, — возразил Петров.
— Ничего, найдет танки, тогда и отдохнет. Пошли его ко мне.
Петров вышел из комнаты.
Через несколько минут в комнату вошел Бандура.
— Старшина Бандура прибыл по вашему приказанию! — доложил командир взвода разведки.
— Да тише ты! Мальчишку разбудишь, — сказал Александр, поглядывая на печь, на которой спал Олег. — Садись.
Бандура сел. Олег перевернулся с боку на бок и тут же поднял от подушки раскрасневшееся, заспанное лицо. С трудом разлепив ресницы, он посмотрел на старшину и обрадованно воскликнул:
— Ой, здравствуйте, дядя Коля!
— Здравствуй, солдат.
«Разбудили-таки парня», — подумал Кожин и, набросив на Олега шинель, сурово сказал ему:
— Спи.
— Я уже выспался, дядя… — начал Олег, но, заметив, что командир строго смотрит на него, тут же с головой закрылся шинелью. Своей, собственной шинелью. Он теперь был сыном полка, специально для него была сшита военная форма, и у него был карабин. Настоящий. Правда, он еще пока был без дела. Олега не пускали на передовую, не ставили на пост, а уж о том, чтобы отправить с дядей Колей в разведку, не могло быть и речи. Как он ни просил об этом Кожина — ничего не помогло.
— Придется тебе снова отправляться в тыл к немцам, Микола, — сказал Кожин.
— Есть отправляться! — усталым голосом, но с готовностью ответил тот.
— Пока мы не найдем эти проклятые танки, покоя нам не будет.
— Понятно. Значит, нужен «язык».
— Нет, пожалуй, «язык» нам ничем не поможет.
— Как так?
— А очень просто. Допустим, тебе и удастся захватить на переднем крае противника «языка». Что он нам скажет? Ему же не сообщил свои намерения Мизенбах.
— Это конечно.
— Вот видишь. Нет, тут что-то другое надо придумать.
Олег не спал. Он лежал под шинелью и внимательно слушал, что говорил Александр. Как только тот произнес последние слова, Олег откинул шинель и снова поднял свою взлохмаченную, рыжеволосую голову.
— Я уже придумал, дядя Саша! У меня план. Честное пионерское. Вы только послушайте.
— Ты опять? — крикнул на него Кожин, но вдруг, заинтересовавшись, смирился: — Ну, хорошо, выкладывай свой план.
Олега словно ветром сдуло с печки. Соскочив на пол, он прямо в трусах ринулся к столу, на котором лежала развернутая карта.
Кожин с улыбкой стал следить за пальцем Олега. Вот палец пополз к реке, к лесу и вдруг остановился.
— Вот, смотрите! Тут вот овраг, по которому мы с дядей Женей ползли к реке.
— Ты совсем не туда показываешь. Овраг вот где.
— Разве? — удивился Олег и передвинул палец в то место, куда показывал Кожин. — Ну да. Я и говорю, что здесь. Карта какая-то непонятная. Но все равно. Я точно знаю, где этот овраг. По нему мы и пройдем.
— Ну, допустим, что ты прошел по нему. А что дальше?
— А дальше вот что. Я дядю Колю оставлю у Мишки. Его дом совсем рядом с этим оврагом. Вот здесь, где овраг загибает влево. А сам… сам проберусь к Наташе. Она же лучше знает, что делается в городе и куда ушли эти самые танки.
— Ага, значит, дядя Коля остается у Мишки, а ты пробираешься?.. — поняв намерение Олега, сердито спросил Кожин.
— Конечно, я…
— Ну, вот что, ты сейчас пулей проберешься на печку, укроешься с головой и будешь лежать там без единого звука. Понял?
— Дядя Саша, честное пионерское, я проведу дядю Колю. И мы с ним все узнаем, а если надо, и «языка» притащим. Вот увидите!
— Увижу, увижу. Марш на печку! — повысил голос Кожин.
Олег вскарабкался на печку, но не лег.
— Умереть мне на этом месте, если я не узнаю, что надо! Вы только отпустите.
В комнату вбежал Голубь, доложил:
— Командир дивизии!
Кожин, нахлобучив шапку на голову, выскочил на крыльцо.
У дома стояла «эмка». От нее к крыльцу шел полковник Полозов.
Командир полка, вскинув руку к головному убору, доложил:
— Товарищ полковник, вверенный мне полк…
Выслушав рапорт, Полозов пожал Кожину руку и молча вошел в дом. Увидев в комнате вытянувшегося по стойке «смирно» старшину, поздоровался, отдав честь и протянув руку.
— Ну что, разведчик, проморгал танки?
— Выходит, так, товарищ полковник, — виновато ответил старшина. — Утром притащили пленного, а он ничего о них не знает. Вот хотим опять…
Полозов многозначительно посмотрел на Кожина.
— Пусть отдыхают сегодня разведчики.
— Слушаюсь, — ответил Александр. — Вы свободны, старшина.
Когда Бандура вышел из комнаты, полковник подошел к столу, посмотрел на карту.
— Знаете, куда ушли танки, которые мы искали? — взглянув на Кожина, спросил Владимир Викторович.
— Нет. А разве их нашли?
