Константин смотрел на меня с саркастической улыбкой.
— Брось, конспиролог, свои «парижские тайны». Брось свою херню! Все предельно просто! Генерал сам подвесил оценщика, чтобы взвинтить цену на бумаги!
Этот маньяк до сих пор думает, что они кому-то нужны! Ты убедился, Ивасик, что они никому не нужны, кроме тебя? Нет больше в мире такого мудака! Я понятно излагаю?
Я не стал спорить с ним, я спросил:
— А как у вас Мангуст оказался?
— Сам пришел,— тут же ответил Константин.— Я же говорил тебе — никуда он не денется. Я же говорю, он хоть и хищник, но просто большая крыса. А ума у него с гулькин хер. Мангуст сначала действует, а потом уже думает. Понял Мангуст, что ему могут пришить убийство своего шефа. И пришел. Со всеми бумагами и кредитками Адика. Сдаваться пришел Мангуст. Мы решили его припрятать, пока следствие по самоубийству Адика не кончится. А оно завтра кончится. Завтра Адика похороним. И отправится Адик к хвостатым ментам на сковородку. Я понятно излагаю?
У меня оставался к нему еще один вопрос. И я его задал:
— Зачем ты отдал мою рукопись Критскому?
Константин ответил так, как я и предполагал:
— Игорь Михайлович сам ее у меня попросил.
— Зачем?
— После вашей первой встречи в «святая святых»… Помнишь? Когда он впервые узнал про бумаги Геккерна, он решил, что ты к нам подослан…
— Кем?
— Ну, этими… маньяками… Он и попросил у меня твою рукопись почитать, чтобы понять, чей ты на самом деле родом и откуда ты. Я понятно излагаю?
Константин посмотрел на часы и хотел уже встать, но я его удержал.
— А ты знаешь, что твой Критский сам давно в органах работает, что твой доктор наук — «искусствовед в штатском»?
Константин недовольно поморщился:
— Ну и что? А время тогда какое было? Игорь Михайлович тогда чуть ли не за диссидента у них считался. За границу его не пускали. А ему позарез нужно было на конгресс в Париж попасть. Вот он и согласился, для вида, на них поработать немножко… Что такого? В разгул гласности Игорь Михайлович сам в этом признался при всех, на собрании критиков. Заклеймил провокацию органов! Такую оплеуху им отвесил!…
— Костя, — остановил его я, — он же до сих пор на них работает…
— Да какая у них сейчас работа? — отмахнулся Константин. — Видимость одна! Нет больше КГБ! Любимый город может спать спокойно! Я понятно излагаю?
Тогда я сказал то, что меня больше всего волновало:
— Критский мою рукопись снес на Литейный!
Константин встал, глаза стали стальными, лицо хищно вытянулось.
— Рукопись твоя, Ивасик, как эти бумажки, на хер никому не нужна! Я понятно излагаю?
Я растерялся.
— Ты же хотел издать мою историю-
Константин наклонился ко мне:
— Пошла на х… твоя история и твоя долбаная немытая Россия! Я понятно излагаю? Что она мне дала? Зону?! Я сам всего добился! Сам! Я ей ничем не обязан! Брось, Ивасик, врагов России искать! Брось маньячить! Пусть ее отмоют как следует, чтобы мне за нее не стыдно было!
Я хотел возразить.
— Уймись, Ивасик! По-хорошему тебя прошу! Не срывай юбилея нашей национальной гордости! Я четыре года на это мероприятие убил, всадил уйму денег! Я не дам тебе мой бизнес сорвать! Я лично не допущу этого, Ивасик! Если ты свои маньячные бредни не оставишь — будешь иметь дело лично со мной! Врагом моим персональным станешь! Я понятно излагаю?
Я сидел пришибленный. Константин снова сел, толкнул меня коленом.
— Плохо выглядишь, конспиролог. Устал. От твоей дурной головы, как говорится, никому покоя нет.— Константин достал из кармана пластиковую карточку «Visa».— Кредитка твоя, между прочим, тоже настоящая. Жалел тебя твой Адик. И я тебя, лоха, жалею. Отдохнуть тебе надо, Ивасик. Слушай, я же говорил, сегодня как раз рейс в твою Африку. Во вторник — утром, в пятницу — ночью. Улетай ты в Африку, Ивасик. На бегемотов погляди. На крокодилов. Развейся. Прилетишь другим человеком. И я к тому времени освобожусь. Денег у меня будет уйма! Оттянемся мы с тобой, Ивасик, по полной программе! Я понятно излагаю?
В дверь заглянул Критский.
— Константин Николаевич, в Смольный пора!
Константин ткнул меня коленом, встал и сунул мою кредитку себе в карман.
— Договорились, Ивасик? Билет твой из-за меня пропал… Новый билет за мой счет, по понятиям. Толик!
Из-за плеча Критского выглянул Мангуст. Константин достал свой мощный бумажник и отсчитал десять зеленых сотен.
— Толик, организуй Ивасику билет в Африку. Туда и обратно.
— Есть, — по-борцовски кивнул головой Мангуст.
Все повторялось. Мангуст опять доставал мне билет в Африку. Все повторялось, как во сне.
— Толику лучше не выходить,— вмешался Критский.
— «Аэрофлот» тут рядом, через площадь, — успокоил его Константин и протянул мне руку. — Я не прощаюсь. Я к тебе без четверти семь загляну. Выпьем посошок на дорожку, Ивасик. И кредитку отдам. Бай-бай, как говорится.
Критский протянул мне свеженькие копии Геккерновых бумаг и на прощание лукаво улыбнулся:
— Бон вояж, как говорят французы.
Они ушли. Я прижал к груди копии, взял со стола топорик и полез в темный лаз. Мангуст вдруг подошел к лазу и присел на корточки.
— Пимен, бляха-муха, я ж к тебе могу спокойно прийти! В любое время.
— Лучше не надо, Мангуст, — сказал я и хотел закрыть дверцу.
Мангуст придержал ее рукой.
— А чо? Посидим, Пимен, выпьем за Африку. У меня водяра отличная есть, бляха-муха. «А-ах, крокодилы, бегемоты, а-ах, обезьяны, кашалоты…» Помнишь?
Я ему сказал спокойно:
— С убийцами не пью, — и закрыл за собой легкую дверцу…
7
Наваждение
Я вернулся к себе разбитым…
За ночь и половину сегодняшнего дня Константин кардинально изменил ко мне свое отношение.
Белый Медведь свою угрозу выполнит «просто и надежно», как выразился генерал Багиров. Потому что деньги в «юбилей национального гения» он вложил огромные и мечтает их с лихвой окупить.
По решительному лицу Константина я великолепно понял, что мне лучше всего, не мешкая, сегодня же ночью лететь в Африку.
Вот о чем я размышлял за рюмкой армянского коньяка с голубой библейской горой на этикетке…
Передо мной стоял в полный рост так и не решенный до сих пор, как теорема Ферми, простейший с виду гамлетовский вопрос: «То be or not to be…» Если вы помните, переводится он у нас так: «Быть или не быть», хотя точнее по-русски следовало бы сказать: «Жить или не жить». Только не подумайте, пожалуйста, что я всерьез решал — заколоться мне немедленно тупым кухонным ножом или подождать немного и повалять еще дурака с Офелией? Не в этом дело…
По-моему, гамлетовский вопрос решается так: жить человеком или жить живым покойником? Гамлет, если забудет о тайном поручении, данном ему тенью отца, тут же станет живым покойником. Хотя его дружок Горацио и убеждает его не верить в «маньячные бредни». Я тоже могу запросто стать живым покойником. Это произойдет немедленно, если я послушаюсь Константина и навсегда забуду свою «Тайную историю». А дальше что?
А дальше — тишина…
Мой загранпаспорт три дня ждет меня в кармане у Мангуста…
Я вздрогнул.
В моей прихожей надрывался звонок. Но бросился я сначала не в прихожую, а к двери чулана — проверить бронзовую защелку. Эта старинная мощная щеколда была моей единственной опорой и защитой.
Я понимал, что совершаю очередную ошибку: открываю дверь, даже не спрашивая, кто там стоит…
А стоял передо мной худенький паренек в длинных широких черных шортах, в белой футболке навыпуск, в бейсбольной шапочке козырьком назад. Паренек держал за шнурки пластиковые ботинки с роликовыми коньками.
Со времен «перестройки» строгую классическую красоту Дворцовой площади опоганили, как могли. То на ней митингуют записные ораторы, сами не верящие ни единому своему слову, то выше «александрийского столпа» возносится надувное изделие братьев Монгольфьер с рекламой пива «Хайнекен» на разноцветных боках, то под аркой Главного штаба завоет на всю округу старые советские песни какой-то одичалый нищий с бородой Емельки Пугачева, то шумно снуют вокруг площади друг за другом навсегда забросившие учебу модные ролкеры…
И я спросил у молча глядевшего на меня недоучки:
— Что скажешь, поколение «пепси»? Говорить-то еще не разучился?
Паренек поправил шапочку, посмотрел через перила вниз и сказал шепотом:
— Слава, это я. Да?
Я за руку втащил Натали в прихожую, захлопнул дверь и закрутил ригельный замок. Придя в себя, я спросил:
— Уже шесть часов?
— Пять, — ответила Натали. — Я пришла пораньше. Да? — Она посмотрела на меня в упор. — Ты не дождался вечера. Ты не хочешь, чтобы я с тобой рассчиталась? Да?
— Извини, — успокоил я ее. — Так. Расслабился чуть-чуть…
— О-ля-ля, — пропела Натали, — опять это ваше «жють-жють». Да?
Она поставила коньки в прихожей и, как хозяйка, прошла на кухню. Покачав головой, убрала бутылку в холодильник и сняла кожаную торбочку.
