— О-ля-ля, — пропела Натали, — опять это ваше «жють-жють». Да?
Она поставила коньки в прихожей и, как хозяйка, прошла на кухню. Покачав головой, убрала бутылку в холодильник и сняла кожаную торбочку.
— К чему этот маскарад? — спросил я, боясь подтверждения подозрений генерала.
— Так надо… Да? — коротко ответила она.
Натали достала из торбочки белый цилиндрик, высыпала из него на ладонь таблетку и бросила ее в стакан с водой. Я с интересом наблюдал, как взорвалась пузырьками таблетка в воде и осколок ее заметался, как живой, по стакану.
— Выпей, Слава. Так надо. Да?
— Кому надо? — не понял я.
— Тебе. Очень надо. Да?
Я рассердился, я уже отвык от таких наездов.
— Извини, я сам знаю, что мне надо.
Она подошла ко мне со стаканом, и перламутровые глаза ее стали стальными, как глаза Константина.
— Выпей. А то я уйду. Да?
Я пожал плечами и выпил кисловатую газированную жидкость.
— Сейчас тебе будет хорошо, — сказала Натали.
— Да мне и так неплохо было…
— Мне было плохо. Да? — объяснила Натали. — Я не могла с тобой разговаривать. Да?
Чтобы позлить ее, я сказал:
— У тебя антиалкогольные таблетки всегда под рукой?
Она смотрела на меня, проверяя мое состояние.
— Я специально для тебя их захватила. Я знала, что ты уже жють-жють. Да?… Вот так почти хорошо. С тобой уже можно говорить. Потом выпьешь еще одну. Да?
Я согласился сразу:
— Если сначала выпью коньячку.
Она улыбнулась мне ласково и постучала ногтем по белому цилиндрику:
— Сегодня ты будешь пить только это,— и еще ласковей посмотрела на меня. — Слава, ты сделал то, о чем я просила?
Как это ни странно, но в моей голове, будто в душной комнате, настежь распахнули окно. Я увидел страшную дверь чулана и потащил Натали за руку в комнату, захватив со стола новенькие копии Геккерновых бумаг.
В комнате она меня спросила спокойно:
— Что-то не так, Слава, да?
Про чулан я не стал ей объяснять, я спросил ее только:
— Прежде всего скажи, зачем тебе нужна моя статья?
Она трогательно улыбнулась.
— Слава, я хочу сделать маленький… — обаятельно раскатился невидимый шарик, — сюр-р-р-пр-риз. Да?
Я не поддался.
— Кому?
Она вздохнула.
— Слава, скор-ро ты сам все увидишь. Да? — Она умоляюще смотрела на меня. — Слава, сейчас ни о чем не спрашивай! Ты сам все увидишь. Да?
— Хорошо, — согласился я. — Тогда объясни, почему ты явилась ко мне в таком виде?
Она лукаво улыбнулась и плюхнулась в кресло, по-мальчишески широко расставив колени.
— Просто я думала, что так тебе больше понравится. Да?
— Что мне понравится? — не понял я.
Она смотрела на меня с вызовом.
— Мне показалось, Слава, что ты больше любишь мальчиков. Да?
Я сказал растерянно:
— Тьфу, блин… Да за кого ты меня принимаешь?
Она улыбалась.
— Но это же не плохо. Да?…
Я бросился на колени между ее раздвинутых ног, обнял за шею, поцеловал в губы.
— Дура! Ты же великолепная девчонка! Я еще не видел таких девчонок! Мне так еще никто в жизни не нравился! Дура!
Она спокойно отстранила меня от себя.
— Слава, ты сделал то, что я тебя просила?
— Я же обещал!
Я попытался ее снова обнять. Она опять отстранилась.
— Обещал или сделал?
Я бросился к столу и потряс исписанными листами.
— Сделал! Вот!
Она положила ногу на ногу, спросила недоверчиво:
— Ты доказал, что они убили Пушкина, да?
— И Лермонтова тоже они! — заорал я в исступлении.
— Какого Лермонтова? — не поняла она.
— Того, которого я тебе утром читал! Забыла?!
Она засмеялась, как колокольчик.
— О-ля-ля… Слава, сядь. Успокойся. Да? И прочти мне Лермонтова. Про причину и следствие одновременно.
Я грохнулся на стул у стола и сжал виски, вспоминая любимую строфу из неоконченной «Сказки для детей». Иностранная таблетка работала четко — в памяти тут же всплыли загадочные строки:
Румяный запад с новою денницейНа севере сливались, как приветСвидания с молением разлуки;Над городом таинственные звуки,Как грешных снов нескромные слова,Неясно раздавались — и Нева,Меж кораблей, сверкая на просторе,Журча, с волной их уносила в море.Задумчиво столпы дворцов немыхПо берегам теснилися как тени,И в пене вод гранитных крылец ихКупалися широкие ступени;Минувших лет событий роковыхВолна следы смывала роковые;И улыбались звезды голубые,Глядя с высот на гордый прах Земли,Как будто мир достоин их любви,Как будто им Земля небес дороже…И я тогда — я улыбнулся тоже…
Она смотрела на меня, широко раскрыв перламутровые глаза.
— Слава, почему он улыбнулся?
— Потому что понял, чему улыбаются звезды, глядя на «гордый прах Земли».
Она подсела поближе к столу.
— А чему улыбались звезды?
Я дернулся, мне захотелось выпить, но Натали молча удержала меня за руку. Пришлось ей объяснить сумасшедшее открытие юного гусара насухую:
— Нева, как Лета, как река времени, все смывает в море… Мы думаем, что все прошло, что время смыло и «грешных снов нескромные слова», и роковые события прошлых лет, а этот, почти безусый, мальчик понял, что ничто никуда не девается… Все остается в море… Не в обычном море, конечно, а в каком-то неведомом еще энергоинформационном море… Все остается там навсегда… Звезды улыбаются, потому что думают, что люди никогда не догадаются об этом. Но безусый мальчик догадался и улыбнулся миру звездной улыбкой Демона… Он понял это в белую ночь, когда увидел, как слились воедино причина и следствие…
Натали сняла пошлую шапочку и поправила мальчишескую стрижку.
— Неужели ваш Лермонтов знал это уже тогда? Да?
Я рассмеялся.
— Хочешь сказать, что и ты это знаешь?
Вместо ответа она тряхнула головкой и раскатила невидимый шарик:
— Стр-ранные люди вы, р-русские… Очень стр-ранные. Да?
Я не выдержал: обнял ее и хотел стянуть с нее футболку. Но она цепко схватила мою руку.
— Не надо. Да? Ты не веришь мне? Слава, я тоже обещала тебе. Да? Я рассчитаюсь. Да?… Потом… да?
— Когда это потом? — я боролся с ее рукой.
— О-ля-ля! Какая стр-расть, — рассмеялась она. — Ты хочешь доказать мне немедленно, что ты не голубой. Да? Не надо, Слава. Я тебе уже вер-рю. Да?
Я замер, как оплеванный.
А Натали как ни в чем не бывало взяла со стола первый лист новенькой копии и вдруг пробормотала растерянно:
— О-ля-ля… откуда у тебя эти бумаги, Слава?
— Мне их Костя подарил.
— Константэн? — задумалась она.— А у кого настоящие листы… как это по-русски? Да?
— Подлинник,— подсказал я,— подлинник оставил у себя Критский.
— Кто это? — спросила она быстро.
— Советник Константина. Игорь Михайлович. Холеный такой. Знаешь его?
Она от удивления подняла брови и стала озорным и нахальным пацаном.
— О-ля-ля! Это настоящий сюр-рпр-риз! Да? Спасибо тебе, Слава? Огр-ромное тебе спасибо!
— За что? — только тут задумался я.
Она кокетливо тронула меня за плечо и затаенно улыбнулась.
— Слава… Выйди на кухню. Да?
Она добилась, чего хотела. С мысли я сбился начисто.
— Раздевайся при мне… Я отвернусь, если хочешь.
— Нет, — сказала она сурово. — Выйди. Так надо. Да?
Как лев на арену цирка, рыча, я влетел на кухню.
Я проверил щеколду, подтащил к дубовой двери кухонный стол, припер его тумбой. Я шагал взад-вперед по кухне и думал, что, если Мангуст попробует сунуться ко мне в такой момент, я уложу его топором!
— Слава, я готова. Да? — раздался наконец из комнаты ее голос.
Сжимая в руке туристский топорик, я вошел в комнату… и уронил топорик на ногу…
— О-ля-ля! — смеялась весело Натали. — Зачем топор, Слава? Ты разве купец Р-рогожин?
Я понял, что расчет опять откладывается…
Натали стояла передо мной в узком, длинном вечернем платье, в элегантных замшевых туфельках на высоком каблуке…
Я сказал мрачно:
— Мне надоел этот маскарад!
Натали смотрела на меня с вызовом.
— Так надо, Слава. Да?
Я подошел к ней вплотную.
— Или ты мне все объяснишь, или я тебя отсюда не выпушу…
Она опять засмеялась.
— О-ля-ля… Какая стр-расть… Я сегодня выступаю, Слава. Ты не можешь меня тут держать. Да? Меня ждет много людей. Очень много людей.
— Где? — спросил я ревниво. — Где это ты выступаешь?
Она махнула рукой в сторону окна.
— У твоего соседа. У Пушкина. Да? Сегодня там конференция. Профессор делает там свой сенсационный доклад. А после него выступаю я, как его лучшая ученица. Она помолчала.— Вот для чего мне нужна твоя статья о Дантесе и Геккерне… Об их пр-ровокации… Я тебе все объяснила… Да?
Я растерялся.
— Но профессор-то будет говорить совсем о другом… Он будет отмазывать Дантеса…
Она хитро улыбнулась.
— Тогда будут ср-разу две сенсации… Да?
Я спохватился вдруг:
— Слушай! Я не успел переписать статью, — я схватил листы. — Это же черновик! Краткие тезисы. Ты не поймешь ничего!
