Но эта ночь каким-то образом отличалась от других ночей… Он почувствовал это, когда, передав трещотку и опахало, поднял голову и увидел образующуюся радугу. Она вообще не показалась неуместной, и он с интересом наблюдал за ней, одновременно далекой и близкой, а когда посмотрел попристальнее, узрел на ней движение. Две фигуры — и он их знал — шли по ее вершине, словно по изгибу громадного моста. Они остановились и глянули вниз на него. Это были Воины-Близнецы — Тобадсидсинни, Рожденный Водой, и Найенесгани, Истребитель Чудовищ. Долгое время они просто смотрели, а потом он осознал, что, возможно, в действительности они разглядывают вовсе не его. Из-за какого-то внезапного движения он понял, что на левое плечо ему уселась огромная черная птица — ворон. Под радугой стремглав пробежал койот. Найенесгани вставил в лук молнию и поднял оружие, но брат положил ему на руку ладонь, и тот опустил лук.
Когда он вновь бросил взгляд налево, ворон исчез. Когда посмотрел вперед, радуга уже тускнела и становилась меньше…
На следующий день он был слаб. Он отдыхал и пил воду. Мысли текли вяло. Видение каким-то образом приобрело большую важность. Чем дольше он его изучал, тем больше оно ставило его в тупик. Ворона ли чуть не застрелил Найенесгани или его самого? Защищала ли его птица от Воинов-Близнецов? Или братья пытались защитить его от птицы?
В свете последних антропологических знаний дело стало еще более запутанным. Ворон фигурировал в некоторых сказаниях Народа — особенно вокруг горы Навахо, Радужного моста, района каньона Пиут — в качестве демонической силы. Однако так было не всегда, хотя времена, когда все обстояло иначе, находились за пределами памяти кого-либо из живущих.
Ворон являлся главным божеством у народа тлинкитов-хайда на северо-западе Тихоокеанского побережья, а этот народ говорил на языке атапаскской семьи. Навахо и их родственники апачи тоже говорили на атапаскском наречии и были единственным народом с таким языком вне пределов северо-запада. В древности имело место переселение, приведшее в конечном итоге Народ к каньонам и столовым горам Аризоны, Юты, Колорадо и Нью-Мексико. В дни своих скитаний они следовали за божествами охотников, такими как Ворон, Пума и Волк, сопровождавшими их в течение долгого перехода на юг. Но обосновавшись, Народ изменился, привязался к определенной области, научился земледелию у зуньи и пуэбло, ткачеству у хопи, а позднее овцеводству у испанцев. С течением жизни боги древности поблекли. Ворон — или Черный Бог, как он известен сейчас — даже сражался в одном незначительном поединке с Найенесгани между пиками Сан-Франциско и горой Навахо. Так что Ворон — фигура из весьма отдаленного прошлого. Его чтили, когда навахо были охотниками, а не пастухами, земледельцами, ткачами и серебряных дел мастерами.
Он знал, что Путь Пейотля представлял собой еще более позднее нововведение, перенятое у юте. Во многих отношениях тот был новым также и для заблудших, хотя, возможно, затрагивал древние струны. Говорилось, что перекрещенные линии на земле позади жертвенника являются отпечатками ног Христа. Он же предпочитал считать их следами гигантской птицы. Он знал, что никогда не вернется к хогану Пейотля, ибо то был не его путь, хотя и принес ему важную весть. Будь то добро или зло, он видел, что ему на роду написано стать охотником.
Он закончит образование и выучит песни, которым хотел научить его дядя. Он не знал, что обе эти вещи будут важны в охоте, на которую он однажды должен отправиться. Он станет чтить старые пути, но научится и новым — самые старые пути и самые новые. В этом нет противоречия, ибо индеец-навахо — одно из самых приспособляемых существ на Земле.
Соседи-хопи танцевали и молились о дожде. Его народ так не поступал. Они стремились скорее сожительствовать с окружающей средой, не управлять ею. Пуэбло, зуньи и хопи жили скученно, словно бледнолицые в кондоминиумах. Его народ так не поступал: жили порознь, и семьи заботились сами о себе. Другие племена включали слова бледнолицых в свой язык, чтобы объяснить новые понятия. Язык же навахо даже в двадцатом веке развивался, чтобы идти в ногу с изменяющимися временами — более двухсот новых слов для названий различных деталей двигателя внутреннего сгорания. Они учились у англичан, испанцев, пуэбло, зуньи и хопи. Они перемещались, они приспосабливались, но оставались самими собой. Не просто так они считали себя потомками Переменчивой Женщины.
Да. Он научится как новому, так и старому, говорил он себе. И Черный Бог будет сопровождать его на охоте.
И это произошло. Однако он не рассчитывал на столь сильные перемены в отношении Народа во времена искривленного времени, когда он находился вдали. Они по-прежнему являлись Народом, отличным от других. Но скорости изменений в них и в нем были различны.
Теперь, глядя на мир с вершины Маунт-Тейлор, он видел, что Черный Бог, избравший его, сдержал обещание, превратив в сильнейшего охотника своего времени. Вот только теперь он уволен, а те дни прошли. Казалась излишней попытка личности приспосабливаться и дальше. Народ как целое являлся организмом и имел много времени для медленной адаптации. Пусть будет так. Его замысел остался неосуществленным. Вероятно, правильнее уйти сейчас от него в красоте и умереть, как легенда, которой он стал.
Он завел песнь вершины горы для этого места. Стаккато слов катилось по миру.
Облака под ним приобрели цвет дыма. Что-то пронеслось над головой, издавая одну-единственную каркающую ноту. Позднее он обнаружил черное перо, упавшее поблизости. Когда он присовокупил перо к своему хишу в суме из неповрежденной шкуры оленя, то стал гадать относительно его двусмысленного характера. Черное, цвет севера, направление, в котором двигаются духи умерших… Черный север, с которого возвращается чинди, наряду с другим злом… Черное означает север, означает смерть. Однако и Ворон мог бросить черное перо, послать ему. И что же это может подразумевать?
Что бы это ни было… Хотя он не мог истолковать глубины всего этого, он видел поверхность. Он начертил указательным пальцем на пыли круги, а потом их стер. Да. Он знал.
Но по-прежнему сидел там, на своем острове в небе, а день уже переполз через полдень. Наконец раздался ожидаемый звонок. Он знал, что это Эдвин Теддерс, еще до того, как услышал голос.
— Билли, мы здесь страшно нервничаем. Ты изучил досконально данные?
— Да.
— К чему-нибудь пришел?
— Да.
— Можешь перенестись сейчас?
— Нет. Поблизости нет ни одной кабины.
— Ну, так доберись до нее! Мы должны знать, а я не хочу говорить по телефону.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
