задаете бестактные вопросы! Посмотрите, как он разговаривает! Такая горячность убеждает…
Черкашин решил, что Софья Анатольевна все же пытается в чем-то оправдаться.
— Ну как, ребятки? — говорил между тем Сергей Сергеевич. — Хорошо рабочий класс празднует свою победу? А? Кстати, Леонов, я просмотрел твое личное дело… Ты парень из рабочих, молодой… биография у тебя нашенская… я думаю вот что… надо тебя выдвинуть! А? Как смотришь, товарищ мастер? — обратился он к Алексею Петровичу. — Дело говорю?
— Дело…
— Так и запишем! С завтрашнего дня будешь работать в техническом отделе. Ты станок любишь, я заметил…
— Сергей Сергеевич, мне это… как бы вам сказать… не улыбается, — признался Николай.
— Это что за разговоры? Молодежь нынче пошла! — кивнул он Алексею Петровичу, ища у него сочувствия. — Если голос начинаешь поднимать, то вот тебе мое решение: в технический отдел — и больше никуда!
— Сергей Сергеевич!
— Все! Без разговоров! — Громов похлопал Николая по плечу. — Надо освежить аппарат. Будь на уровне! А я пошел.
Механические мастерские были подсобным предприятием комбината. Они состояли из нескольких цехов, имели отделы — технический и плановый, — одним словом, представляли собой крупное хозяйство. Николай любил свой цех, свою смену и поэтому не хотел забираться в контору. Однако с его желанием не посчитались… Третью неделю без всякой охоты работал он в техническом отделе. Когда он был начальником смены и все время находился на людях, у станков, то жаловался, что не хватает времени посидеть, подумать над чертежом и оставалось заниматься этим дома — по вечерам. Теперь же, когда ему только и приходилось возиться с чертежами да схемами, Николай был снова недоволен: не хватало, как он говорил, живой жизни, не хватало людей. Несколько раз приходил он к Сергею Сергеевичу, но тот неизменно повторял:
— Без разговоров! — И пояснял: — Ты рабочая прослойка! Ясно?
Сергей Сергеевич говорил, что надо быть человеком смелым, что этого требует время, огромный размах дел. При этом он вскидывал руку. Страсть к широкому жесту была, как известно, отличительной чертой Сергея Сергеевича. Он пытался охватить события в целом, обнять картину одним взглядом, подчеркнуть все одним движением, не вдаваясь в подробности, в детали. Любую трудность он разрешал просто. В выражении его лица всегда сквозило спокойное удивление: «Что же ты мне раньше не сказал? Нет ничего проще!» Он постоянно хватался за новые и новые дела. Вместе с тем оставался недоволен собою, потому что, оказывается, недоделал чего-то, не успел придать чему-то последние очертания… Такой общий взгляд выработался у него в те недавние годы, когда на строительную площадку валились миллионы тонн материалов, когда, например, кирпичи никто не считал поштучно, а всегда только вагонами, когда железные фермы будущих цехов, поднимаясь к небу, стягивали к себе все в миллионном количестве — и листы, и болты, и гайки, и если где-либо терялся болт, его не разыскивали, а брали новый, так как не было времени разыскивать…
К вечеру Сергей Сергеевич оставлял на своем столе два вороха всяческих бумаг. Он раздвигал их в течение дня крупными сильными ладонями, словно отталкивал от себя. Он знал в общих чертах состояние производства, представлял себе узловые вопросы и часто говорил о том главном звене, за которое нужно ухватиться, чтобы вытащить всю цепь. За ним для разъяснений, так как он был в мастерских еще новым человеком, ходили подчиненные, иногда среди них и Николай, но случалось, что Сергей Сергеевич появлялся в цехе сам, радуясь, что обманул их бдительность, и если где-нибудь в конце пути всполошившиеся подчиненные наконец настигали его, он говорил: «Ах вы, подлецы, не уберегли? Сбежал?» — и самодовольно смеялся. Заметив неполадки, он созывал совещание и распекал кого-нибудь, но, ругая, смотрел не на виновника, а на своего заместителя инженера Чижова, молчаливого, спокойного человека, который всегда был рядом. Привыкший ко всему Чижов спокойно, не улыбнувшись, выслушивал всю относящуюся к другому ругань. Хотя они работали вместе не так давно, немногим больше месяца, Чижов понимал, что Сергей Сергеевич таким образом ищет у него поддержки, как бы делая его соучастником случившегося. Иногда Сергея Сергеевича самого приглашали на совещания к Нечаеву. После этого он обязательно выходил в цех — к рабочим местам.
Должно быть, именно широким жестом, умением охватить все в общем и целом и категорически высказать то или иное суждение, он и покорил Софью Анатольевну. В прошлом году Софья Анатольевна окончила индустриальный институт в Уралограде, но тяжело заболела воспалением легких, долго лечилась и приехала в Кремнегорск только теперь. Случилось так, что она не смогла приступить к работе. Этому помешали два обстоятельства: прежде всего — слабое здоровье, а затем — признание Сергея Сергеевича. Софья Анатольевна не верила в любовь с первого взгляда, но чувство Громова было настолько сильным, смелость настолько привлекательной, что она решила уступить. Тем более, что перед этим убедилась, как неинтересна и даже глупа молчаливая любовь. Нет, любовь должна иметь смелый язык, смелый взгляд, смелый жест. Недаром же в дневнике покойной матери она прочитала, что женщинам нравятся смелые мужчины. Все это кончилось тем, что Софья Анатольевна получила отсрочку еще на год, положила свой диплом на дно чемодана и собиралась в ближайшие дни перевезти свой чемодан из общежития в новую квартиру Сергея Сергеевича, где заканчивалась последняя отделка. Софье Анатольевне очень понравилась квартира. Предстояло много чудесных хлопот, которые нисколько не утомляют женщину, а наоборот, делают ее совершенно счастливой. После того, как она сказала Черкашину, что выходит замуж, ей оставалось сделать еще только две формальности: написать отцу и отправиться с Сергеем Сергеевичем в загс.
Отец Софьи Анатольевны жил в Тигеле. Это был известный на Урале художник. На банкете, после бокала шампанского, Софья Анатольевна, показывая на широкое панно, изображающее панораму завода, спросила у Громова, знает ли он, что это картина ее отца. Сергей Сергеевич утвердительно кивнул. Еще бы! Кто на Урале не знает художника Токарева! Ей было приятно услышать это, однако она не часто испытывала гордость за отца. На то у нее были свои причины. Поэтому письмо отцу получилось коротенькое, сухое, похожее на хроникальную заметку… Теперь оставалось побывать в загсе. Было решено, что Софья Анатольевна будет ждать Сергея Сергеевича в сквере, у почты, на условленной скамейке.
Ждать пришлось долго. Сергея Сергеевича задержали непредвиденные обстоятельства.
В те годы многие молодые инженеры и техники знали теорию и почти не имели практики. Получив образование, необходимое для того, чтобы двигать жизнь вперед, они отсиживались в кабинетах и конторках. До прямого участия в жизни, до тяжких ее испытаний и счастливо-радостных побед было еще далеко. Командирами производства
