свидетельствует о том, что на местах пили мало, и что немалая доля заслуг в повсеместном распространении вина должна принадлежать введению в 1889 году всеобщей воинской повинности. Это, конечно, не означает, что либерализация винной торговли после 1880 г. - подарок Третьей республики своим верным сторонникам.
Одновременно с расширением возможностей для общественного питья росли и возможности для частного потребления. К 1869 г. многие могли похвастаться бочкой вина в собственном погребе (un tonneau en cave), которую можно было регулярно распивать по праздникам. По железным дорогам вино доставлялось в регионы, где его цена была непомерно высока. К 1890-м годам на плоскогорьях Авейрона крестьяне, некогда находившиеся в изоляции, стали пить вино. В других бедных регионах, в Лимузене и Ландах, время сенокоса и сбора урожая теперь сопровождалось вином, и пьянство в компании не ограничивалось большими праздниками. А те же железные дороги, по которым вино доставлялось на окраины, позволяли использовать землю по назначению, то есть специализировать ее, что означало конец настолько плохому вину, что крестьянин утверждал, что для его спуска нужны три человека: тот, кто пил, тот, кто держал его, и тот, кто заставлял его пить".
Глава 10. ОТ "ПРОПИТАНИЯ" К "СРЕДЕ ОБИТАНИЯ
О счастье, если бы он знал свое счастливое государство!
Свэйн, свободный от дел и споров, Получает легкую пищу из рук природы,
И просто Возвращение обработанной земли!
Без ссор, без шума, без шума, Король страны мирной царством наслаждается.
-ВИРГИЛЬ
Со времен Французской революции главной социально-экономической проблемой было пропитание бедняков. Однако к 1840-м годам фокус интереса стал смещаться на среду обитания, на их убогие жилища. Физические страдания по-прежнему процветали на всех фронтах, но, когда продовольственная проблема была близка к решению, приоритеты можно было пересмотреть с точки зрения относительной необходимости.
Общероссийская тенденция отражала в основном условия жизни в городах. Но ее разделяли и сельские наблюдатели. Не пища или ее недостаток, а плохие условия жизни являются причиной плохого здоровья сельских жителей, утверждал в 1849 году один из исследователей сельской гигиены. Правда, пища была очень плоха, но так как в большинстве мест она была одинаково плоха, то настоящая вина лежит на нездоровых жилищах и пагубных привычках жизни* . Даже добавление вина в рацион питания было бы приветствуемо не только как питательное вещество в дефицитном рационе, но и как замена загрязненной воды, которой питалось большинство жителей.
Крестьянин добывал воду там, где мог. Вода из родников, речек, речушек, ручьев, рек и ручьев была доступна только в зависимости от близости к ним. Чаще всего крестьянин полагался на пруд или колодец, застойные воды которого использовались всей общиной для купания, стирки, мочения конопли и куда, как правило, сочились коммунальные нечистоты, когда они не текли. В 1856 г. в Сен-Урсе (Пюи-де-Дем) 2336 человек были вынуждены черпать воду из 15 колодцев, "питаемых в большей степени кухонными отходами и навозом, чем соседними землями, которые в любом случае покрыты застойными лужами, полными зловонной растительной массы". В армейском отчете за 1860 г. отмечалась разница между теми, кто жил на берегах реки Аллье и пользовался ее чистой водой, и теми, кто жил на плато между Луарой и Аллье, где можно было пить только застойную воду. Эта разница отражалась на физическом состоянии новобранцев и количестве отбракованных как негодных людей из этих двух регионов. Анри Бодриллар заметил аналогичное неравенство в Вандее в 1880-х годах, подчеркивая бедственное положение северных болот, где за любой пресной водой приходилось ездить за три и даже шесть километров, и соответственно, люди пили в основном грязную воду из канав. Источники, засоренные червями и гнилью, отсутствие каналов и канализации, недостаток чистой воды были лейтмотивом сельской документации - когда наблюдатели вспоминали об этом, то есть?
Другой причиной был плохой воздух. У подъездов стояли кучи навоза. Застойные воды загрязняют воздух", - жаловался штабс-капитан в "Ли-музине" в 1874 году. Не удивительно, что среди деревенских жителей так часто встречается ага, "все они дышат нечистотами, живут гнилыми выдохами, среди навозных куч, окружающих их жилище". Деревни и села окутаны удушливым смрадом, улицы превращены в выгребные ямы, в которых барахтаются и погрязают в жидком навозе из конюшен.
a
Невольно возникает желание связать нехватку пресной воды и трудности ее получения, так что даже в самых лучших местах ее добыча была делом трудоемким и отнимала много времени, с общей беспечностью крестьянства в отношении личной чистоты. Конечно, мытью и чистоте не было места в пословицах и народных поговорках, разве что в негативных формах, как, например, в пиле, где говорится, что веник и пыль не приносят пользы:
Lai r'messe et le torchon,
ne raipotant ren ai lai mason!
Все, что они делали, - это отнимали время. Так и со стиркой, причем это время нужно было вписать в график периодов, когда стирка могла привести к самым тяжелым последствиям - Рогатые дни, Страстная неделя, День всех душ, праздник святого Сильвестра (или Крысиный день, когда белье грызли крысы). Стирка - предприятие, требующее сложнейшей материально-технической подготовки, - не была легким делом, это был повод для соседских женщин собраться вместе, поесть, выпить (riquiqui - смесь бренди и сладкого вина в Ма-Конне) и потратить драгоценное время на бесполезное общение. В Аунисе годовая стирка белья в семье происходила за один раз; это могло означать до 60 простыней и 70 рубашек, которые нужно было замочить в квасцах и золе и прокипятить - работа для семи-восьми женщин. Носовых платков, конечно, не было. Столовое белье практически отсутствовало, а личные вещи были крайне ограничены: мужское белье, особенно кальсоны, начали носить примерно в 188 г., в основном молодые люди, вернувшиеся с военной службы; женское белье вошло в обиход еще позже; ночное белье было неизвестно, и спящие спали во всей своей дневной одежде или частично. Что касается последней, то зачастую это были нитяные, потрепанные лоскуты, которые проветривались только в процессе носки. Это было в порядке вещей, и традиционная мудрость это подтверждала:
Dins las pilhas
Soun las bellas filhas; Dins lous pilhous
Qu'ei lous bous garsous.
Красивые парни и девушки воспитываются в лохмотьях. Все это облегчало бережливость, а куча грязного белья за шесть или двенадцать месяцев не так пугала, как сегодня. К 1914 г. семейная стирка проводилась, возможно, два-четыре раза в год в относительно развитых районах, таких как Майенн, а в Морбиане по-прежнему только раз в год. В любом случае, дни стирки были редкими, что объясняет величину сундуков с
