– Как знаешь, – ответил Тимофей. – Но это тоже преступление, и привести оно может еще к большей кровавой бане, чем та, через которую мы прошли.
– Плевать! По мне главное, чтобы моя семья жила спокойно и в достатке. Эх, Клавдию из леса заберу, Людмилку из Сиднея обратно вызову. Чего ей на чужбине мыкаться, когда и на родине можно жить, – мечтательно произнес Андрей.
– Ну, пойдем, что ли? – спросил он у Тимофея. – А то у меня после шампанского того и гляди мочевой пузырь лопнет.
– Пойдем, командир! – согласился Харитоныч.
Дверь широко распахнулась, и они вышли из темноты в серебристых шуршащих скафандрах, как космонавты, в сверкающий тысячами электрических огней, как показалось им, отвыкшим от яркого света, широкий коридор. Лампы светили столь сильно, что партизаны невольно зажмурились, чтобы не ослепнуть.
– Принимай капитуляцию, Михалыч, – едва переступив порог, заявил Крутой.
В руке он держал пульт дистанционного управления взрывчаткой. Увидев дружески улыбающееся лицо еще нестарого, но рано поседевшего полковника и доброжелательные лица других омоновцев, не скрытые под зловещими масками, которые они обычно надевали на спецоперации, «террорист № 1 Обской области» окончательно расслабился и демонстративно вручил Ветрову пульт. Полковник тут же передал его дальше, своему заместителю и, продолжая улыбаться, крепко пожал руку Крутому, затем перешел к Тимофею и с прежней ласковой улыбкой произнес сквозь зубы:
– Получай, Иуда!
Даже профессиональный спортсмен, имеющий неплохую подготовку по дзюдо и самбо, Крутоложин не заметил, как в руке у полковника откуда ни возьмись появился штык-нож, и в какую-то сотую долю секунды главный омоновец вонзил его под сердце Харитонычу.
Крутой дернулся на помощь другу, но десятки сильных, цепких рук схватили его, подмяли.
– Вот она, царская милость! – успел прошипеть он, прежде чем провалился в темноту.
13. Шанс на спасение
Он бежал по пустынному песчаному пляжу. Набегающие с океана волны накатывались на пологий берег, пенились и нехотя уползали обратно, смывая следы его босых ног на мокром песке. Наконец он устал и упал на раскаленные кварцевые частицы. Полуденное субтропическое солнце безжалостно жарило его сверху, а песок обжигал живот. Но он с наслаждением принимал это тепло. И все не мог согреться. Вдруг он увидел, что к морю подбежал Алеша. Нахлынувшая очередная волна накрыла его с головой и увлекла за собой в водную стихию. Сын отчаянно барахтался и звал на помощь. Но он, его отец, как ни старался изо всех сил, не мог оторвать свое неожиданно налившееся свинцом тело от земли…
И тут он очнулся. Его взору открылась бесконечная корявая, грубо оштукатуренная стена, по которой, как слезы по лицу, стекали вниз крупные капли конденсата. Георгий попытался повернуться на другой бок, но дикая нечеловеческая боль пронзила его тело с ног до головы. И он вновь потерял сознание.
В следующий раз его привел в чувство острый луч света, направленный прямо ему в лицо.
– А ваши молодцы с ним не перестарались? – спросил голос, показавшийся Георгию знакомым. – Не окочурился ли часом? Посмотри.
– Не-а, – послышался вздох облегчения. – Дышит еще. Если хотите с ним поговорить, могу позвать санитара. Он вколет ему наркотик. Можно будет с ним пообщаться.
– Да уж, хотелось бы…
Оставшись наедине с заключенным, посетитель невольно принялся осматривать лежащее на рваном тюфяке окровавленное тело.
– Да что с тобой стало, Кузнец? Где же твой прежний лоск, твоя вальяжность? – присвистнув, произнес посетитель.
– Где я? – потрескавшимися губами прошептал Георгий.
– Ага, так ты меня слышишь? – обрадовался Веселый. – В тюрьме ты, горемычный. В тюрьме. А где же еще быть государственному преступнику и шпиону? Все-таки вывели тебя на чистую воду. Раскусили твою сущность. Как говорится, сколь веревочке ни виться… Эй, ты меня слышишь?
Вошли надзиратель и санитар со шприцем в руке.
– О, да вы уже и так общаетесь? – протянул тюремщик. – Может, и не стоит на него морфий переводить.
– Нет уж, любезный, уколите его. Я хочу, чтобы он до конца осознал весь ужас своего нынешнего положения, – высказался секретарь обкома.
– До суда-то он доживет? – спросил Константин Евгеньевич санитара, когда тот пытался отыскать иглой вену на руке у заключенного.
– Если подлечить, то, пожалуй, дотянет, – ответил медик и добавил: – А он сам виноват, что его так отделали. Когда ему психотропные препараты вкололи, он во всем признался: и что на ЦРУ работал, и что с партизанами связь поддерживал. А как про жену и сына начнем спрашивать, где они, сразу ничего не знает. Вот ребята и не выдержали. Думали, что можно до конца. А оказалось, что его еще судить будут. Теперь придется гада лечить.
Наркотик начал действовать, и лицо разоблаченного шпиона порозовело, его ресницы вздрогнули, и он с трудом открыл глаза.
– Это ты, – прошептал заключенный, узнав своего старого товарища.
– Да, это я, Кузнец. Как видишь, в полном порядке. Живой и здоровый. Пришел вот с тобой попрощаться. Завтра улетаю в Москву. Меня назначили председателем Гостелерадио, – похвастался Веселый.
– Это только кажется, – тихо прошептал арестант.
– Что кажется? Что в Москву улетаю? Так я уже билеты купил.
– Нет. Что ты здоровый, – продолжал Кузнецов. – На самом деле я гораздо здоровее, чем ты.
– Ну ты и скажешь, Кузнец? – рассмеялся Константин Евгеньевич. – Да от тебя одна только оболочка осталась. И та сильно подпорчена.
– Зря смеешься, Костя. Я не шучу. Ты очень болен. Смертельно болен.
– Ладно стращать-то меня. Не в твоем положении. Это ты у нас скоро предстанешь перед Всевышним. Нечего валить с больной головы на здоровую.
Но в его голосе не было уже прежнего высокомерия и бахвальства.
– Твоя жена уже умерла? – вдруг спросил арестант.
Георгий видел, как вытянулось и позеленело лицо секретаря обкома.
– Нет еще, – растерянно ответил Константин. – Но врачи говорят, что ее положение безнадежно. А откуда ты про это знаешь?
– Скажи своим громилам, чтобы подождали тебя за дверью. Мне надо с тобой потолковать об интимных вещах, – сказал Георгий и застонал.
Он снова попытался повернуться, но боль снова напомнила о себе.
– Выйдите, – приказал надзирателю и санитару партийный секретарь.
– Но мы не можем оставить вас наедине с заключенным. Вдруг он на вас набросится, – пролепетал заинтересовавшийся разговором тюремщик.
– Вон отсюда! – свирепым голосом закричал Константин. – Или жить надоело?
Обоих в тот же миг как ветром сдуло.
– Ну, признавайся, как ты узнал про Таньку? – нетерпеливо спросил Веселый у лежащего на тюфяке заключенного.
Это было на самом деле удивительно, потому что Кузнецов уже неделю находился в подвале КГБ, не имея никакой связи с внешним миром, а Веселому самому только сегодня утром московский врач сказал, что его жена при смерти.
– Ольге тоже стало хуже? Ее еще не парализовало? – спросил всезнающий провидец.
От такой информированности у Кости мурашки пробежали по спине.
– У нее вчера отнялись ноги, – еле слышно ответил Константин.
– Ты – следующий, – вяло и как-то безразлично произнес австралиец. – Это СПИД, Костя. Причем какая-то его новая форма. Неизлечимая.
Веселый вскочил с привинченного к полу табурета и судорожно зашагал по камере.
– Нет. Этого не может быть. Ты врешь. Ты это все специально выдумал, чтобы испортить мне настроение перед отъездом, – приговаривал он.
Затем подскочил к лежащему Георгию и, наклонив свою зеленую физиономию вплотную к его окровавленному лицу, еще раз нервно прошептал:
– Ведь правда же врешь, Кузнец?
– Мне об этом сказала Наталья перед отъездом. Она и скрылась с Алешкой только потому, что испугалась преследований с вашей стороны, когда узнала, чем больна твоя жена.
Услышав страшную правду, Константин перестал метаться по камере и смиренно сел на табурет.
– Так вот, оказывается, почему этот москвич брал у меня кровь на анализ, – выдохнув, произнес он. – И сколько мне еще осталось пыхтеть, Кузнец? – спросил он обреченно.
– Это зависит только от тебя, Костя, – ответил арестант.
– Что?! – воскликнул секретарь обкома. – Повтори, что ты сказал!
– Пока ты еще вирусоноситель, но максимум через два месяца ты заболеешь. И за две недели болезнь съест тебя, как и твою жену. Но тебе еще можно помочь. В отличие от Татьяны. Поэтому я обращаюсь с предложением не к твоему всемогущему тестю, а к тебе.
Георгию было трудно говорить, он останавливался, пересиливал боль и вновь продолжал:
– Наталья открыла лекарство от этой заразы. Она его уже тайком опробовала на пациентах. Можешь мне поверить, это как раз то, что тебе надо. Но без меня ты до него никогда не доберешься. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Ты вытаскиваешь меня отсюда, отправляешь куда-нибудь подальше от России. А я договорюсь с Натальей, чтобы она дала тебе это средство.
