— С органами еще понятно, но как вино влияет на деятельность клеток? Этот тезис, извини, вызывает сомнения, — высказала свое мнение Татьяна Александровна.
— Я сказал, что в вине содержатся полифенолы, а они способны обезвреживать свободные радикалы, которые накапливаются в организме и являются причиной возникновения злокачественных и сердечных заболеваний.
— Тебя послушать, так для всех болезней рецепт один — пейте вино, — заметила Татьяна Александровна.
— Не передергивай факты, — попросил Сергей Георгиевич. — Немного и не при всех болезнях. При аллергии не рекомендуется. Противопоказано при болезни печени, поджелудочной железы, почек и в ряде других случаях. Что касается возраста, то врачи определили, что формирование, или рост, не знаю, как точнее сказать, печени человека заканчивается к двадцати годам.
— Вот почему в США разрешают употреблять алкоголь в двадцать один год, — поняла Маша. — А я не понимала, как и почему определен этот возраст.
— Папа, ты от главного вопроса не уходи. Когда ты впервые попробовал вино? — Наташа не забыла, с чего начался разговор.
— Не помню. Знаю, что вино всегда было у нас дома. Обычно твой дед, Наташа, сам готовил вино, да и ты, если помнишь, принимала участие в этом процессе.
— Помню, как давили виноград, какое тепло ощущали руки, и как кожа рук темнела, если забывала надеть перчатки.
— И день, когда созрело молодое вино, момент, когда брожение прекращается и виноградная мезга опускается, а на поверхности появляется слой вина, — вспомнила Татьяна Александровна.
— Так вот, — продолжил Сергей Георгиевич, — вино я попробовал в школьные годы, и это был далеко не выпускной класс.
— Что-то расплывчато, нет конкретики.
— Таня, мне что, вспомнить конкретный день? Могу сказать, что в четвертом или пятом классе мне давали теплое красное вино «Саперави», в котором растворяли сахар. Была какая-то проблема со здоровьем, кажется, была простуда. Но мне понравилось, и выздоравливать, признаюсь, не очень хотелось.
Все засмеялись, Сергей Георгиевич поторопился закрыть тему:
— Самое главное, чтобы соблюдалась культура питья, обязательно с едой и в атмосфере праздника. Как-то я говорил со студентами после семинара о вине и выпивке. Тогда я посоветовал им, чтобы пили только в радость, во время стресса, боли и горя пить нельзя.
— Почему? — удивленно спросила Маша. — Ведь вино снимает стресс.
— Да, снимает или снижает остроту, но организм человека так устроен, что он быстро привыкает к помощи, которую получает, а потом постоянно требует выпивки в подобной ситуации. В такой ситуации можно все пропить.
* * *
— Срам! — воскликнула Татьяна Александровна, которая смотрела телерепортаж из Берлина о визите президента России Бориса Ельцина в Германию.
Сергей Георгиевич смотрел телевизор молча, но в этом молчании слились шок и презрение. Президент Ельцин в пьяном угаре выхватил палочку у дирижера и стал махать руками, пытаясь дирижировать оркестром. Удивленные и растерянные немцы не знали что делать, как себя вести, пытались улыбаться, чтобы представить эту пьяную выходку в виде шутки.
Как можно, думал Сергей Георгиевич, так позорить великую страну, страну, с удивительной культурой. Можно не уважать себя, но не уважать народ, который ты представляешь? И все время с ним команда, которая молчала, молчит и будет молчать. Почему никто ничего не сказал? Почему никто не ушел в отставку в знак протеста? Почему телеведущий упрямо не видел то, что не увидеть было невозможно?
Ответ только один — им так выгодно, они у кормушки.
Ельцин родился в селе Бутка Свердловской области, но едва ли найдется селянин, который скажет хоть одно доброе слово о первом президенте России. Это приговор простого народа, от имени которого выступал Ельцин. И этот вывод народ сделал до того, как он оставил пост президента. Известен случай, когда Ельцин приехал в Бутку с бригадой репортеров. Снимали фильм о нем, но его ни в одну из изб не впустили, двери перед носом захлопнули. Это народная оценка, а оценка его команды и элиты совершенно иная. И результаты президентства диаметральные — одни получили неограниченную бедность, а другие — несметное богатство.
И почему молчала команда первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева, когда он продавливал безответственные решения в ущерб интересов населения страны, президентом которой он был? Потеряв доверие внутри страны, он уповал на поддержку извне и готов был сделать намного больше, чем от него ожидали американцы. Он настоял на уничтожении наших ракет СС-20 на Дальнем Востоке и в Средней Азии, хотя соглашение с США подобного не предусматривало. Много другого он сотворил и предал, свет Нобелевской премии мира затмил совесть и ответственность гражданина.
Возможно, думал Сергей Георгиевич, тогда ракеты нам трудно было содержать, но можно было торговаться, получать уступки от американцев и европейцев. Почему президент Горбачев не поднимал вопрос о списании долга СССР, хотя бы перед немцами? Почему он так настойчиво и в ускоренном темпе оставлял Восточную и Центральную Европы? Сами американцы через Генри Киссинджера просили, чтобы уход СССР из этих регионов не походил на «бегство», что создавало вакуум власти, экономический хаос.
Возможно, что ключ к разгадке действий Горбачева был в Александре Яковлеве, которого представляли «прорабом перестройки»? У КГБ СССР имелись документальные доказательства, что он был завербован американцами во время стажировки в Колумбийском университете. Когда Горбачеву сообщили об этом, он сказал: «Яковлев — полезный для перестройки человек? Если полезный, то простим его. У кого в молодости грехов не было!» Вот так, просто и принципиально. Трудно представить, что американцы не использовали своего агента, который принимал активное участие в уничтожении СССР. Может быть, и сам Горбачев… На этом месте Сергей Георгиевич обычно переходил на другую тему.
Горбачев, Ельцин — история предательств. Почему не уходили люди из команды в знак протеста? Боялись потерять место у кормушки?
Боязнь потерять место у кормушки превращает людей в равнодушных роботов-счетоводов, увлеченных подсчетом своих дивидендов. Боязнь формирует молчание и согласие, которые, в свою очередь, формируют монополию власти. И не важно, что монополия власти сосредоточилась в руках предателя, агента, алкоголика или изувера, роботам-счетоводам важно считать деньги сейчас, завтра и всегда.
* * *
Сергей Георгиевич поднимался по лестнице на второй этаж к себе в кабинет, когда позвонил Юрий Михайлович, друг детства.
— Сережа, привет. Не отвлекаю?
— Нет. Сам собирался тебе позвонить, что-то ты пропал. Все в порядке?
— Да, никаких проблем. Работы много.
— Что-нибудь новое?
— Нет, рутина. Новую модель атомника запустили в производство, сам знаешь, куча вопросов, все приходится решать в режиме «вопрос-ответ». Сергей, ты в деревне?
— В деревне. Хочешь приехать?
— Да, хочу поговорить с Наташей, узнать, как она съездила в Тбилиси, что там с клубом.
— Когда приедешь?
— Могу приехать завтра, если не возражаешь.
— Буду рад. Только приезжай с ночевкой, — предложил Сергей Георгиевич. — В котором часу тебя ждать?
— Утром заеду на работу, проверю изменения в документации и двинусь к тебе. Думаю, к часу дня подъеду, может быть пораньше, все зависит от пробок на дорогах.
— Замечательно, мы будем тебя ждать. Захвати с собой проспект на новый прибор.
* * *
Сергей Георгиевич стоял у окна в номере софийской гостиницы «Болгария». Ему нравилась эта старая гостиница в центре Софии, уступая другим более современным гостиницам по оформлению, «Болгария» имела неоспоримое преимущество — расположенная в центре города, она позволяла советским командировочным быстро пройтись по магазинам в редкие интервалы свободного времени. На фоне советских гастрономов, в которых наблюдалась быстрая и угрожающая тенденция к исчезновению продуктов с полок, здесь ощущалось, по советским меркам, достаточное изобилие. Борьба с алкоголизмом, глупая, непродуманная и неподготовленная, развернутая Михаилом Горбачевым, сдула с отечественных прилавков алкогольные напитки, включая и пиво. По местному телевидению изредка показывали огромные очереди, дикие сцены мордобоя в борьбе за приобретение лимитированного количества алкогольных напитков.
Разговаривая с болгарскими и румынскими коллегами, с которыми Сергей Георгиевич встречался в Бухаресте накануне, он обратил внимание на восхищение, которое испытывали они от процесса перестройки в СССР. Такие же чувство испытывал Сергей Георгиевич и его знакомые в первый год перестройки. Была эйфория свободы, ожидание предстоящих грандиозных преобразований. Казалось, что страна проснулась после глубокой спячки, и мощная энергия людей будет созидать. Кооперативное движение, одобренное властью, охватывало многие сферы деятельности, включая в производственный процесс значительные массы людей. Но именно в этом движении Сергей Георгиевич увидел формальность и пустоту перестройки.
