было подсмотреть, как раньше работали те или иные ремесленники.
— Пока нет, — отозвалась Корсакова, немного зависнув у секции, где девушка с толстой косой и в ярком сарафане ловко орудовала прялкой.
Но больше всего публики привлекала, конечно, кузница. Там и малышня пищала восторженнее, да и взрослые охотнее притормаживали, чтобы понаблюдать.
Мы с Василисой не стали исключением.
Меня еще немного озадачила конструкция кузницы за стеклом, но понаблюдав полминуты за культуристом, лихо бьющим молотом по раскаленной заготовке, я с удивлением понял, что это маг огня.
— Ого, — озвучила мои мысли Василиса. — Это ж как неудачно должна сложиться твоя карьера, что ты, имея в арсенале минимум пять стихий, будешь развлекать народ бутафорской ковкой?
— Ну, скажем, ковка тут не бутафорская, — я кивнул на соседнюю лавочку, где было не в пример меньше народа, зато торговали изделиями, вышедшими из-под руки кузнеца. — Но подумай о том, что не все хотят участвовать в бесконечных тараканьих карьерных бегах. Некоторые просто занимаются тем, что им нравятся, и наслаждаются процессом. А некоторым и нет необходимости рвать жилы.
— А ты? — тут же среагировала девушка.
А я уже впрягся в бесконечный забег, хотелось сказать мне. Но делиться с Корсаковой перспективами накопления первичного капитала не стал. Из уст безродного сироты это звучало бы как неуместное бахвальство, а вопросец Василиса задала не просто так.
То был вопросец с подвохом! Как и всякая женщина, возможно даже неосознанно, она пыталась определить степень моей надежности. В переводе с женского языка на человеческий это звучало примерно так: «А прокормишь ли ты детей?».
— А я приложу все возможные усилия, чтобы моя семья ни в чем не нуждалась, — спокойно произнес я.
Корсакова стрельнула хитрющими-хитрющими зелеными глазами, и мы от кузни перешли к торговой лавке.
Небольшой домик с вынутым окном по случаю теплой погоды был заставлен результатами ручного труда. Полотенца с вышивкой, кожаные ремешки с хитрым плетением, тарелки-свистульки и прочее, что аниматоры изготавливают в течение рабочего дня.
— Розу? — спросил я, кивнув на кованый цветок.
Работа была тонкая, красивая, но девушка покачала головой:
— Я не люблю цветы, — призналась Василиса.
— Вот как? — удивился я. — Почему же?
— Не знаю, — девушка даже немного растерялась от вопроса. — Живые мне жалко. Искусственные — это для кладбища. А такие… — она посмотрела на вершину кузнечного ремесла в условиях, максимально приближенных к историческим. — А такие только собирают пыль.
Я посмеялся от этого удивительно практичного подхода.
— Что же тебе дарить? — спросил я с улыбкой.
Девушка смущенно вспыхнула. Началась игра в «Ой, да ничего мне не надо», и после короткой словесной схватки, в которой я торжественно пообещал не дразниться, эта милаха тихо ответила:
— Конфеты, — ответила Василиса и закрыла лицо руками.
— Так ты у меня сладкоежка! — чуть шире улыбнулся я.
— Ты обещал! — донеслось до меня из-за прижатых к лицу ладошек.
— Все-все, молчу, — быстро согласился я, оглядывая улицу, на которой я видел что-то подходящее. — Ага, вижу цель! — скомандовал я.
После чего легонько развернул девушку за плечи и, накрыв для верности ее ладони своими, повел в направлении одной из лавочек.
Лавочка была, как не сложно догадаться, кондитерской. Тут были и орешки в меду, и калачи, и московские плюшки, и яблоки в карамели и петушки. Купив Василисе леденец, а себе арахис в сахаре, ссыпанный в простой бумажный кулечек, свернутый в конус, я повел девушку дальше.
Мы рассматривали домики, заходили в разные лавочки, общались между собой и с торговцами. Обсуждали музыку, книги, искусство — в общем, все то, что обычно узнают друг о друге люди на первых свиданиях.
И уже почти под самый конец, когда я хотел предложить девушке вернуться в общежитие, она немного замедлила шаг, рассматривая нечто в одной из лавчонок.
— Что-то понравилось? — спросил я, пытаясь понять, что же привлекло ее внимание.
— Нет, ничего особенного, — мотнула головой Корсакова. — Просто игрушка из детства.
— Да? — живо заинтересовался я. — Какая именно?
Вообще, ожидалось, что мы говорим о какой-нибудь куколке или статуэтке. Или чем там играют в этом мире хорошие девочки из приличных семей? Но все оказалось до умиления банальным.
— Вон, — показала Василиса на смешную плюшевую собаку породы корги.
Игрушка была призом в тире, и тут уж никак мимо пройти было нельзя. Тир был старый, с потрепанными механическими мишенями, а еще деревянными подставками под дуло для женщин и детей, которым не хватало сил удерживать пневматическую винтовку на весу.
— Что нужно сделать, чтобы получить эту собаку? — спросил я разодетого в кафтан работника.
Тот был профессионалом своего дела, а потому быстро оценив причинно-следственную связь, выдал:
— Задуть все свечи с первого раза! — и показал на нижний ряд мишеней, где действительно стояла дюжина сейчас потушенных тонких свечей.
— Пойдем, — тихонько подергала меня за рукав Василиса, — это же просто развод на деньги.
— Ну, мы вроде бы никуда не торопимся? — улыбнулся я, накрыв ее пальцы своей ладонью. — Хочешь пострелять?
— Я не умею, — призналась Корсакова.
— Самое время научиться.
Купив патроны, я дал Василисе подержать в руках винтовку. Девушка покрутила тяжелое оружие в руках и озадаченно спросила:
— А как заряжать?
— Переламывай пополам, — подсказал я.
А потом минут пять наблюдал, как Василиса пытается переломить ружье. Да-а-а, мало ее гонял Разумовский, ой, мало. Да и толку в том беге, когда руки вон какие слабые. Василиса явно ничего тяжелее мышки от компьютера в жизни не держала.
Подумав, что надо бы самому заняться физической подготовкой Корсаковой, я обнял девушку со спины и переломил винтовку.
— Ух ты! — обрадовалась она, как будто я из дула достал кролика.
И, само собой, тут уж я не смог отказать себе в удовольствии поучить девушку стрелять. Процесс был совершенно бесполезный, но такой приятный, что пришлось трижды оплачивать комплект пуль.
Василиса очаровательно сдувала челку с лица, закусывала губу, пока целилась, легко позволяла касаться себя, чтобы встать в более-менее приличную стойку на пару секунд. Так что процесс был невероятно приятным, и, судя по тому, каким азартом горели глаза Корсаковой, нравился он нам обоим.
— Все, больше не могу. Руки устали, — разочарованно выдохнула Василиса, так и не попав ни разу.
— У тебя почти получилось, — соврал я без зазрения совести. — Давай достреляю.
Оставшихся пуль хватило как раз на то, чтобы погасить почти догоревшие свечки к вящему неудовольствию кафтанного сотрудника.
— Неплохо, — кисло протянул он, оценивая мой результат.
— Ага, — согласился я, кладя винтовку на прилавок. — Вон ту собачку для девушки, пожалуйста, достаньте.
В общежитие мы возвращались на такси.
Ехали молча, Василиса вообще смотрела в окно, размышляя о чем-то своем и теребя одной рукой ухо плюшевой псине. Вторая же рука оказалась в моей ладони. Понятливый таксист включил медленную тягучую мелодию, и наши пальцы переплелись.
А когда я проводил девушку до ее корпуса, Василиса чуть замялась, но, словно набравшись храбрости, поднялась на цыпочки, чтобы чмокнуть меня в щеку.
Стоит ли говорить, что такая невероятная женская отвага должна была быть награждена настоящим поцелуем?
* * *
Остаток недели прошел на удивление спокойно. Пожалуй, в моем случае это даже хорошо — последнее время случился такой перебор событий, что хотелось просто поизображать обычного студента. Без всех этих героических историй и приключений.
Единственное, что выбивалось из череды прекрасных скучных дней — договор с Нарышкиным, который я отправил обратно с кучей замечаний.
Иван, слушавший мои матюги в духе «совсем охренели», лишь посмеялся: попытаться прогнуть партнера — почти святая обязанность любого дельца. Но я не первый год по миру хожу, со мной такая история не прокатит.
Так что к вечеру пятницы я добрался почти что в состоянии умиротворения. Я был готов к трудовым подвигам на поприще учебы и попутно размышлял, как бы предложить Корсаковой заняться спортом более обстоятельно.
— Вы уже видели, Кириллу привезли любовь всей его жизни? — проговорил Юсупов, хитро смотря на Нахимова.
— Завидуй молча, — парировал тот, одновременно пережевывая и при этом тыкая в телефон.
— О чем вы? — не понял Иван.
— Княжичу Нахимову пригнали из родового гаража его прелестницу, — кокетливо хлопая глазками, ответила Нарышкина. — Значит, княжич Нахимов сегодня будет кататься!
— Звучит интересно! — оживился цесаревич.
Я мысленно застонал, чувствуя, что Его Высочество не сможет пропустить тусовку городских гонщиков мимо себя.
— А как выглядит, — картинно
