Парадоксально, но укреплению владычества Амона способствовали и некоторые заключенные. Они преследовали собственные цели, в чем можно убедиться на примере Романа Гинтера.
Гинтер, бывший предприниматель, а ныне один из мастеров в механической мастерской, откуда недавно удалось вытащить рабби Левертова, как-то утром был вызван в кабинет Гета. Едва он закрыл за собой дверь, комендант обрушил на него град ударов. Избивая Гинтера, Амон что-то невнятно орал. Затем он вытащил свою жертву за дверь и, спустив по ступенькам, поставил к стенке у входа.
– Могу я задать вам вопрос? – выплевывая в ладонь два зуба, спросил ошеломленный Гинтер.
– Ты, подонок, – заорал Амон, – ты не поставил заказанные мною наручники! У меня все записано в календаре, свиная задница!
– Но, герр комендант, – возразил Гинтер, – хочу сообщить вам, что приказ о наручниках был выполнен уже вчера. Я спросил герра обершарфюрера Нойшела, что мне с ними делать, он приказал доставить их вам, что и было выполнено.
Амон притащил обливающегося кровью Гинтера обратно в свой кабинет и приказал вызвать Нойшела.
– Ну да, все верно, – сказал молодой Нойшел. – Загляните во второй ящик слева вашего письменного стола, герр комендант.
Амон заглянул – и в самом деле нашел там ручные кандалы.
Роман Гинтер, который выплевывал свои зубы у стены серого административного корпуса Амона Гета, был тем самым человеком, который ходил на ДЭФ герра Шиндлера договариваться о поставках металлолома, ибо, не имея материала для работы, вся команда металлистов прямиком отправилась бы в Аушвиц.
Глава 25
Кое-кто считал, что Оскар Шиндлер ведет себя как бесшабашный игрок. Даже исходя из того немногого, что было известно о нем, заключенные понимали: в случае необходимости он ради них доведет свое дело до краха. Потом уже – не сразу, потому что они принимали его благодеяния с той же непосредственностью, с которой ребенок под Рождество получает подарки от родителей, – они говорили: слава богу, что он был верен нам больше, чем своей жене. Так же, как и узники концлагеря, некоторые официальные лица, в свою очередь, догадывались, какие страсти владеют Оскаром и в какие игры он играет.
Один из них – доктор Сопп, врач тюрьмы СС в Кракове и медик суда СС на Поморской – через польского посыльного дал герру Шиндлеру знать, что у него есть к нему дело. В тюрьме Монтелюпич находилась некая женщина, фрау Хелен Шиндлер. Доктор Сопп знал, что она не была родственницей Оскара, но ее муж вложил деньги в «Эмалию». Ее допрашивали – пытались выяснить, где она взяла документы об арийском происхождении. Доктору Соппу не было необходимости уточнять, что миссис Шиндлер может в любой момент оказаться в грузовике, который доставит ее на Чуйову Гурку. Но если Оскар готов выложить определенную сумму, дал понять Сопп, то он, как медик, готов выдать свидетельство, в котором будет сказано, что по состоянию здоровья миссис Шиндлер срочно нуждается в лечении – где-нибудь в Мариенбаде, Богемия.
Оскар явился в кабинет к Соппу и выяснил, что врач хочет получить пятьдесят тысяч злотых. Торговаться не имело смысла. В течение дня Оскар собрал эту сумму. Сопп знал, что это ему под силу, знал, что Шиндлер получает огромный доход с черного рынка, не зафиксированный ни в каких документах.
Прежде чем расплатиться, Оскар поставил несколько условий. Он отправится в тюрьму вместе с доктором Соппом и лично заберет женщину из камеры. И сам, лично, доставит ее к общим друзьям в городе. Сопп не возражал. Под резким светом электрической лампочки в промерзших стенах Монтелюпича миссис Шиндлер получила в руки свою драгоценную справку.
Человек, действующий более продуманно, человек с бухгалтерским складом ума, с полным правом мог бы компенсировать свои расходы и тревоги из тех денег, что Седлачек доставлял из Будапешта. Всего Шиндлеру было вручено около ста пятидесяти тысяч рейхсмарок, которые доставлялись в чемодане с двойным дном и зашитые в подкладку. Но Оскар то ли в силу того, что он вообще небрежно относился к деньгам (получаемым и отдаваемым), то ли в силу обостренного чувства чести – вручил своим еврейским связным все деньги, полученные от Седлачека, не считая тех, что были потрачены на коньяк для Амона.
Это было далеко не простым делом. Когда летом 1943 года Седлачек доставил в Краков пятьдесят тысяч рейхсмарок, сионисты в Плачуве, которым Оскар предложил эту наличность, выразили опасение, что это может быть ловушкой.
Первым делом Оскар обратился к Манделю, сварщику в механической мастерской Плачува и члену «Hitach Dut» — сионистского рабочего молодежного движения. Мандель даже не захотел притрагиваться к этим деньгам. Послушай, сказал Шиндлер, к ним приложено письмо на иврите, письмо из Палестины. Ну конечно же, ответил Мандель, если это ловушка, если Оскар сам под подозрением и его используют вслепую – тут и должно быть письмо из Палестины.
Если у вас порой нет хлеба в доме, предлагаемая сумма – пятьдесят тысяч рейхсмарок, которые равнялись ста тысячам злотых – любому покажется огромной. И тратить их предлагалось по собственному усмотрению, бесконтрольно. Кто же поверит, что их дают просто так?! Нет-нет!..
Затем Шиндлер попытался передать деньги, доставленные в багажнике своей машины в Плачув, другому члену «Hitach Dut» — женщине, которую звали Алта Рубнер. Через заключенных, которых водили на работу на кабельный завод, через кое-каких поляков в тюрьме у нее были связи с подпольем в Сосновце. Может быть, сказала она Манделю, лучше всего поручить все это дело подполью, и пусть они там разбираются в происхождении денег, которые предлагает герр Оскар Шиндлер?
Убеждая ее, Оскар даже как-то повысил на Алту голос, правда, его заглушил шум и стрекот швейных машин Мадритча: «От всей души заверяю, что это не ловушка!»
Ха, «от всей души». Так говорят все агенты-провокаторы!
Но после того как разозленный неудачей Оскар удалился, Мандель все же переговорил со Штерном, подтвердившим аутентичность письма. Деньги решено было взять. Теперь они хотя бы знали, что Шиндлер не подведет их. Мандель зашел к Марселю Гольдбергу в административный корпус. Гольдберг тоже был членом «Hitach Dut», но после того, как ему поручили составлять списки – на работу, на транспортировку, списки живых и мертвых, – он начал брать взятки. Мандель довольно решительно поговорил с ним. Одним из списков, который составлял Гольдберг, был перечень тех, кто направлялся на «Эмалию» для сбора металлолома, используемого в Плачуве. Не излагая причины, по которой ему надо было попасть на «Эмалию», а просто напомнив приятелю о старых добрых временах, Мандель попал в этот список.
Оказавшись вскоре в Заблоче, Мандель уже было прошмыгнул между грудами металлолома, чтобы пройти к Шиндлеру, но перед дверью кабинета его остановил Банкер. Герр Шиндлер очень занят, сказал он.
Через неделю Мандель повторил попытку. И снова Банкер не пропустил его. В третий раз Банкер спросил в упор: «Вы хотите получить те сионистские деньги? Раньше вы их не хотели. А теперь хотите. Ну, так вы не сможете их получить. Такова жизнь, господин Мандель!»
Кивнув, Мандель ушел. Он ошибочно предположил, что Банкер уже наложил лапу хотя бы на часть этой наличности. На деле же Банкер просто осторожничал. В конечном итоге деньги все же попали в руки заключенных в Плачуве, ибо расписка Алты Рубнер в их получении была доставлена Седлачеком в Будапешт.
Можно предположить, что немалая часть этой суммы была потрачена на поддержку евреев, прибывших в Краков из других мест, у которых не было никаких источников помощи.
Были ли средства, переданные Шиндлером, потрачены главным образом на питание, как предположил Штерн, или же пошли на поддержку подпольного сопротивления, на покупку пропусков и оружия – этим вопросом Оскар никогда не задавался. Чтобы выкупить из тюрьмы миссис Шиндлер или спасти братьев Данцингер, не было потрачено ни копейки из этих денег. Деньги Седлачека не пошли и на то, чтобы как-то компенсировать потери от тридцати тонн эмалированной посуды, ушедшей в виде взяток, которые герру директору пришлось вручать большим и малым чинам СС в течение всего 1943 года, чтобы удержать их от намерений закрыть лагерь на «Эмалии».
Не были они потрачены и на приобретение гинекологического инструментария ценой в шестнадцать тысяч злотых, который Оскару пришлось купить на черном рынке, когда одна из девушек на «Эмалии» забеременела – а беременность означала прямой билет в Аушвиц. Не были они употреблены и на покупку подержанного сломанного «Мерседеса» у унтерштурмфюрера Йона. Тот предложил Шиндлеру купить машину, когда Оскар обратился к нему с просьбой о переводе тридцати узников Плачува на «Эмалию». Автомобиль, за который Оскар выложил двенадцать тысяч злотых, на другой же день был реквизирован коллегой Йона и его приятелем, унтерштурмфюрером Шейдтом для охраны лагеря.
