– Унижал? – Взгляд Теобальда стал суровым.
Фульк поведал ему о визите отца в Уиттингтон и о том, что случилось тогда в лесу.
– Наверное, с его стороны было довольно глупо отправиться туда, но я понимаю отчаяние, которое гнало отца – и в конце концов убило, – закончил свой рассказ Фульк.
Теобальд сел возле камина с бокалом глинтвейна и подоткнул вокруг колен подбитый мехом плащ.
– Не могу сказать, что понимаю всю глубину отчаяния твоего отца, ибо меня никогда не лишали того, что я считаю своим по праву, но тем не менее соболезную. – Теобальд пристально посмотрел на Фулька, который остался стоять. Напряжение, исходившее от молодого человека, было почти осязаемо. – Каждого из нас гонят по жизни свои демоны: честолюбие, ненависть, любовь.
Фульк отпил глинтвейна:
– Больше всего отцу были дороги этот замок и моя мать, которая стала для него светом жизни, добрым ангелом. А Уиттингтон иногда казался мне его мрачным демоном. Уиттингтон его и убил.
– Не позволь ему уничтожить и тебя тоже, – сказал Теобальд, с тревогой глядя на собеседника.
Фульк подошел к закрытому ставнями окну, остановился, обернулся. Свет свечей мерцал на его волосах, как отражение на черной воде пруда.
– Я не намерен позволить это Уиттингтону, но все же, как ни крути, он перешел мне по наследству. И я должен довести дело до конца. Ради памяти отца.
Теобальд некоторое время молча размышлял и наконец спросил:
– А может быть, разумнее просто оставить все, как есть?
Фульк покачал головой:
– Королевская курия даровала нам права на Уиттингтон. У нас есть постановление, подтверждающее наши притязания, но приказ, повелевающий Фицроджеру оставить замок, из канцелярии юстициария так и не вышел. Дело необходимо довести до логического конца, и поскольку я теперь Глава семьи, эта обязанность лежит на мне. Кроме того, Уиттингтон не какое-нибудь мелкое захудалое поместье. В него входит более семнадцати облагаемых налогом хайдов[12] земли. Да там одного леса и пахотных угодий знаете сколько!
– Поэтому ты и приехал встретиться с моим братом?
– Сэр Хьюберт был юстициарием в то время, когда вышло решение в нашу пользу, и он по-прежнему поддерживает связи с канцелярией и ее чиновниками. Ваш брат сам говорил, что готовил Джеффри Фицпетера в качестве своего преемника.
– Чудес не жди, – предостерег его Теобальд. – Хьюберт обладает определенным влиянием, но Джеффри Фицпетер не такой человек, на которого можно давить без веских на то причин.
– Разве справедливость не достаточно веская причина? – спросил Фульк, чуть повысив голос.
Теобальд покачал головой:
– Ты знаешь мир дворцовой политики не хуже меня. Справедливость подвержена влиянию множества различных факторов: личных симпатий, неоплаченных услуг, старых, до времени забытых долгов и откровенного подкупа. Так что надо быть готовым ко всему.
Фульк выругался и заходил по комнате. Ему надо было двигаться. Останься он сидеть, наверняка взорвался бы от переполнявших его эмоций, словно бочонок с горячей смолой.
– Между прочим, – сказал он, – мой братец Уильям хотел сразу поехать в Уиттингтон, осадить замок и немедленно зарезать Мориса Фицроджера и его сыновей. А Иво и Ален горячо его поддержали. Они заявили, что мы сможем получить Уиттингтон назад лишь через труп Мориса.
– И что ты на это ответил?
– Сказал, что все-таки попытаюсь в последний раз получить Уиттингтон законным путем, обратившись в королевский суд. – Он потер шею. – А теперь мне кажется, что Уильям, возможно, был прав. Именно это подсказывал внутренний голос и мне самому. Пожалуй, стоило послушаться братьев и вернуть Уиттингтон огнем и мечом.
– Это было бы очень глупо, – покачал головой Теобальд. – Если отвечать злом на зло, добра не сотворишь. Это не по-христиански!
– Хорошо вам говорить! – Фульк залпом осушил бокал. – Если мне не удастся выбить из Джеффри Фицпетера бумагу о вступлении нашей семьи во владение Уиттингтоном, то, клянусь, я немедленно начну войну, и к черту все последствия!
Несмотря на пронизывающий зимний холод, Мод отлично проводила время, совершая вояж по лавкам кентерберийских торговцев. Она оделась так, что никакой мороз был не страшен: завернулась в уютный, подбитый мехом плащ с капюшоном, а на ноги надела сапожки на подкладке из овечьей шерсти. Делать покупки было не просто приятно, занятие это также помогало заполнить время, которое тянулось очень долго. Порой ее благополучие нарушало какое-то странное ощущение пустоты. Хотя Теобальд терпеть не мог сам таскаться по лавкам, он всегда с радостью отпускал Мод в сопровождении служанки и двух сержантов, предварительно вручив жене полный кошель серебра и наказав покупать все, что ей заблагорассудится. Она, разумеется, была признательна мужу за такое доверие – Тео ведь полностью полагался на ее благоразумие и вкус, но порой сердилась на супруга, который ни разу не пожелал составить ей компанию.
Она купила ему крестик из бука, на котором был вырезан замысловатый узор – торговец утверждал, что ирландский. Крест висел на простом кожаном шнуре. Мод подумала, что Теобальду ее подарок понравится. Простота дерева в сочетании с изысканностью резьбы наверняка придутся ему по душе, поскольку в последнее время мысли лорда Уолтера частенько устремлялись к Ирландии и его тамошним владениям.
Себе она купила несколько отрезов тесьмы, льна на сорочку и дюжину тонких серебряных игл, которые при шитье почти не оставляли в ткани дырок. Мод все нравилось в торговых рядах: яркие цвета палаток, отважно бросающие вызов зимнему холоду, возможность поторговаться, пробуждающая азарт.
Когда она возвращалась во дворец, наконец-то начался снегопад, которого ждали весь день. Снег посыпался с неба, как молотый миндаль через мелкое сито, припорошил землю, вырисовывая контуры домов. Золотое пламя коротких восковых свечей, мерцающее за толстым оконным стеклом архиепископского дворца, манило Мод своим теплом. Она быстрыми шагами пересекла двор. Нос и щеки ее онемели от холода, а глаза горели.
Вокруг архиепископского дворца всегда толклись священники, гости, курьеры, просители, так что сперва Мод не обратила внимания на двух лошадей, которых держал под уздцы конюх. Но тут вдруг один из коней вскинул голову и заржал, испугавшись чего-то. Женщина невольно обернулась. Слуга с проклятиями уворачивался от ударов копытами, которые сыпались на него градом, тщетно пытаясь снова схватить уздечку и остановить животное. Это был восхитительный игреневый жеребец с ярким белым пятном на морде. Мод хорошо помнила этого коня, в отличие от стоявшей рядом скромной лошадки мышастой масти. Игреневый красавец был не кто иной, как Огонек, конь Фулька Фицуорина. Сердце у нее бешено заколотилось.
