У меня есть молоко! Женщина-фараон должна сама выкармливать своих детей, таков обычай. Мои соски постоянно мокры. У сына мягкий нрав, но сильная воля. Я клянусь, что, открыв впервые глаза и увидев меня, он улыбнулся. Он очень длинный, больше двух римских футов. У него большая мошонка и большой пенис. Ха-эм сделал ему обрезание в соответствии с египетскими традициями. Роды были легкими. Когда начались схватки, я просто присела на корточки над ворохом чистого полотна — и он появился!
Его зовут Птолемей Пятнадцатый Цезарь. Но мы зовем его Цезарион.
Дела в Египте идут неплохо, даже в Александрии. Руфрий и легионы устроены в хорошем лагере. Женщины, которых ты дал солдатам в жены, кажется, смирились со своей участью. Восстановление города продолжается, и я начала строить храм Хатор в Дендере с картушами Клеопатры Седьмой и Птолемея Пятнадцатого Цезаря. Большая стройка затеяна и в Филах.
О мой любимый, мой Цезарь, я так соскучилась по тебе! Будь ты здесь, я передала бы тебе всю власть в стране, все заботы. Мне ненавистны разлуки с Цезарионом. Но я должна часами выслушивать всяких сутяг, владельцев кораблей и капризных землевладельцев! Мой муж Филадельф все больше и больше походит на нашего с ним погибшего брата, по которому я ничуть не скучаю. Как только Цезарион достаточно подрастет, я отделаюсь от Филадельфа, а на трон посажу нашего сына. Очень надеюсь, кстати, что ты не позволишь Арсиное сбежать из римской тюрьмы. Это еще одна угроза моему пребыванию на египетском троне. Дай ей возможность, и она разделается со мной в один миг.
А теперь — самая хорошая новость. При таком гарнизоне в Александрии я сочла возможным заручиться согласием моего родича Митридата править в мое отсутствие, пока я буду с тобой. Разумеется, когда ты вернешься в Рим. Да, я знаю, ты говорил, что фараоны не должны покидать свой народ, но есть причина, заставляющая меня не прислушаться к твоим словам. Я должна еще раз понести от тебя, прежде чем ты начнешь войну с парфянами на Востоке. У Цезариона должна быть сестра, на которой он мог бы жениться, чтобы не подвергать опасности Нил. Конечно, наш следующий ребенок может оказаться и мальчиком. Но дети, рождающиеся с небольшим перерывом, обычно бывают разного пола! Итак, нравится тебе или нет, я приеду в Рим, как только ты победишь в Африке республиканцев. От Аммония, моего агента в Риме, пришло письмо. В нем говорится, что римская обстановка должна на какое-то время привязать тебя к Риму, ведь власть в нем, бесспорно, принадлежит лишь тебе.
Я поручила ему построить для меня дворец, но мне нужно, чтобы ты выделил под него землю. Аммоний говорит, что у римских граждан, владеющих в Риме землей, очень трудно выторговать хороший участок. Поэтому пожалование земли от тебя все упростит. Лучше бы получить ее на Капитолии, около храма Юпитера Наилучшего Величайшего. Я спрашивала у Аммония, с какого места открываются наиболее красивые виды.
Посылаю тебе пять тысяч талантов золота в честь рождения нашего сына. Пожалуйста, о, пожалуйста, напиши мне! Я соскучилась по тебе! Я скучаю! Скучаю! Особенно по твоим рукам. Я ежедневно молюсь за тебя Амуну-Ра и Монту, богу войны. Я люблю тебя. Цезарь.
Итак, у него сын, и он, очевидно, здоров. Цезарь был до смешного растроган. Ведь он уже пожилой человек, который должен бы радоваться рождению внуков. Но она родила и дала ребенку греческое имя Цезарион. Может быть, это и лучше. Он ведь не римлянин и никогда римлянином не будет. Зато будет богатейшим человеком в мире и могущественным властелином. Но мать его еще совсем ребенок. Письмо такое простодушное и в то же время хвастливое и тщеславное. Дать ей землю под строительство дворца на Капитолии, около храма Юпитеру Наилучшему Величайшему, — какое кощунственное желание, к счастью абсолютно невыполнимое! Но она решила приехать в Рим, и запретить ей нельзя. Пусть тогда сама со всем справляется и за все отвечает.
«Цезарь, Цезарь, ты слишком строг к ней. Никто не может перескочить через отпущенный ему ум и таланты. А у нее еще и кровь не слишком-то благородная. Но, несмотря на все это, она славная малышка. Ее поступки естественны для ее воспитания, ее ошибки не от излишней самонадеянности, а от невежества, от незнания. Боюсь, она никогда не обретет проницательности, но, надеюсь, этим качеством будет не обделен наш ребенок».
Но одно решение Цезарь все-таки принял: у Цезариона никогда не будет сестры. От Цезаря она больше не забеременеет. Coitus interruptus, Клеопатра.
Он сел и написал ей, вполуха слушая звуки, проникающие в комнату: шум легионов, покидающих лагерь, ржание лошадей, крики и ругань людей. Вот Карфулен орет благим матом на проштрафившегося солдата.
Клеопатра, моя дорогая, какая хорошая весть! Сын, как и предначертано. Да и действительно, разве Амун-Ра захотел бы разочаровать свою дочь на земле? Правда, я очень рад. И за тебя и за Египет.
За золото спасибо. Вновь окунувшись в мирную жизнь, я понял, как глубоко завяз Рим в долгах. Гражданская война не приносит трофеев, выгодна только завоевательная война. Твой вклад в мои фонды в честь рождения нашего сына не будет растрачен впустую.
Поскольку ты настаиваешь на приезде в Рим, я возражать не стану, только предупреждаю, что получится не совсем то, чего ты ожидаешь. Я организую для тебя землю у подножия Яникула — по соседству с моим прогулочным садом. Вели Аммонию обратиться к посреднику Гаю Матию.
Любовная переписка — далеко не мой жанр. Просто прими мою любовь и знай, что я очень доволен тобой. И тем, что у нас теперь есть сын. Я снова тебе напишу, когда буду в Вифинии. Береги себя и нашего сына.
Вот и все. Цезарь свернул в рулон единственный лист, капнул на него воск и запечатал своим кольцом. Новым, которое подарила ему Клеопатра, и не из одной лишь любви. Это кольцо таило в себе скрытый упрек за его нежелание обсуждать с ней свою личную жизнь. Недаром в аметист был врезано изображение сфинкса в греческом стиле, с человеческой головой и телом льва и с обегающей вокруг надписью «ЦЕЗАРЬ». Полное имя, без общепринятых сокращений. Печатные буквы в зеркальном отображении. Кольцо ему очень понравилось. Когда он решит, кто из племянников или двоюродных братьев станет его приемным сыном, оно перейдет к этому человеку вместе с именем. О боги, где взять достойную кандидатуру! Луций Пинарий? Даже Квинт Педий, лучший племянничек, что-то не вдохновлял. Среди кузенов имелся один молодой человек в Антиохии, Секст Юлий Цезарь — Децим Юний Брут — и тот, кого весь Рим считал его наследником, — Марк Антоний. Кто, кто, кто? Ведь не Птолемей же Пятнадцатый Цезарь!
Выходя, он отдал письмо Гаю Фаберию.
— Пошли это царице Клеопатре в Александрию, — коротко сказал он.
Фаберий умирал от любопытства. Он хотел было спросить, родился ли ребенок, но один взгляд на лицо Цезаря сказал ему, что благоразумнее молчать. Старик в боевом настроении, значит, вся лирика побоку. Включая детей.
Озеро Татта было огромное, мелкое, с очень соленой водой. Может быть, думал Цезарь, изучая его, это остаток когда-то существовавшего внутреннего моря. В мягкие берега вросли ракушки. Озеро оказалось очень красивым. Пенистая поверхность сверкала. Блеск был то зеленым, то едко-желтым, то красновато-желтым, разноцветные полосы переплетались и расходились. А окружающий осенний ландшафт словно бы повторял этот спектр.
В Центральной Анатолии Цезарь еще никогда не бывал, и он находил ее столь же великолепной, сколь и странной. Река Галис, большой красный водный путь, изгибалась на много миль, как загнутый посох авгура. Она бежала по узкой долине между высокими красными скалами, которые своими башнями и карнизами напоминали городские застройки. Потом открылась широкая плодородная пустошь, как и предупреждал Деиотар. И опять начались горы, высокие, все еще покрытые снегом. Но галатийские проводники знали все перевалы. Армия двигалась традиционной римской змеей длиной в восемь миль, по бокам сновали кавалеристы. Солдаты горланили марши, чтобы сохранять темп.
Вот. Так-то гораздо лучше! Теперь враг — иноземец, это будет настоящая кампания в новой, чужой, незнакомой стране, чья красота западает в память.
Где-то в начале перехода царь Фарнак прислал Цезарю свою первую золотую корону. Она тоже напоминала тиару, но скорее армянскую, чем парфянскую. Не усеченный конус, а митра, усыпанная круглыми, звездообразными рубинами одинаково небольшого размера.
— Если бы знать кого-нибудь, кто мог бы мне дать за нее настоящую цену! — тихо сказал Цезарь Кальвину. — Сердце стонет при мысли, что и ее придется расплавить.
— Ох! — вздохнул Кальвин. — Нужда есть нужда. Но эти маленькие карбункулы пойдут задорого в Жемчужном портике. Их возьмет, не торгуясь, любой ювелир. Ни у кого там нет таких звезд. А тут их много, золота почти не видно. Словно сдоба, обвалянная в орехах.
