Он прокашлялся.
— Но всему есть цена. И этому тоже. А именно: вы должны обещать мне в любой ситуации сохранять Пергам для Рима, то есть лелеять его, ограждать от врагов. Чтобы остаться не только личными клиентами Цезаря, но и личными клиентами наследников Цезаря. Исходя из этого, вам следует править весьма осмотрительно и способствовать процветанию всех своих подданных, а не только высших персон.
— Я всегда знал, что мой отец умный человек, — сказал Архелай, пораженный этим невероятным по щедрости даром, — но самое умное, что он когда-либо сделал, — это помог тебе. Мы… мы благодарны. Это самое малое, что я могу сейчас сказать!
— Я не ищу благодарности, — твердо произнес Цезарь. — Мне нужна верность, а это куда более ценная вещь.
Дальше к северу лежала Вифиния, государство на южном берегу Пропонтиды. Это огромное озеро было своеобразным предвестником могучего Эвксинского моря, наполнявшего его через фракийский пролив Босфор, на котором стоял древний греческий город Византии. Пропонтида, в свою очередь, несла свои воды в Эгейское море через пролив Геллеспонт, связывая таким образом широкие реки сарматских и скифских степей с Нашим морем.
Никомедия тоже нежилась на берегу Пропонтиды. В спокойных водах залива, как в зеркале, отражались покрытое облаками небо, деревья, горы, люди, животные. Что внизу, то и наверху. Как миниатюрный глобус, который рассматриваешь изнутри. Для Цезаря Никомедия была одним из мест, которые он любил больше всего, ибо оно полнилось согревающими душу воспоминаниями о восьмидесятилетнем старике, который носил завитой парик, гримировал лицо и держал армию женоподобных рабов, выполнявших все его прихоти. Нет, царь Никомед и Цезарь никогда не делили ложе. У них сложились намного лучшие отношения — они стали друзьями. А ведь была еще и крупная, шумная царица Орадалтис. В день приезда двадцатилетнего Цезаря ей в зад вцепилась ее же собачка, которую звали Сулла. А Нису, единственную дочь Никомеда и Орадалтис, украл Митридат Великий. Лукулл позже освободил ее и отослал обратно к матери. К тому времени старый царь уже умер, а Нисе стукнуло пятьдесят. Когда Рим сделал Вифинию своей провинцией, Цезарь обхитрил губернатора Юнка, переведя деньги Орадалтис в византийский банк. Он поселил ее в приличном доме в рыбацкой деревне на берегу Эвксинского моря. Там Орадалтис и Ниса зажили счастливо, они удили с пирса рыбешку и гуляли со своей новой собачкой, которую теперь звали Лукулл.
Сейчас, конечно, все уже умерли. Дворец, который Цезарь очень хорошо помнил, давно сделался губернаторской резиденцией. Все самое дорогое в нем уплыло вместе с первым губернатором Вифинии Юнком, но золоченый и пурпурный мрамор никто пока еще не решился отковырять. Именно Юнк и привел Цезаря к решению покончить с засильем губернаторов в провинциях, с их казнокрадством и откровенными грабежами. Первым под руку Цезаря попал Верес, но он, строго говоря, губернатором не являлся, а действовал от своего имени, как доказал Цицерон.
Губернаторы же продолжали управлять провинциями и наживать себе там целые состояния. Они торговали римским гражданством, освобождали за мзду от налогов, у неугодных конфисковали имущество, жонглировали ценами на зерно, отбирали у законных владельцев картины и изваяния, снимали пенку с откупщиков и предоставляли своих ликторов, а порой и войска римским ростовщикам для сбора долгов.
Юнк забрал в Вифинии все, что мог, но какое-то божество, очевидно, обиделось на него. Возвращаясь домой, он вместе со всем неправедно нажитым добром ушел на дно Нашего моря. К сожалению, уворованные картины и статуи вернуть было уже нельзя.
О, Цезарь, да ты стареешь! Это все было в другое время, и воспоминания, возникающие в этих стенах, в сущности, схожи с лемурами — духами умерших, каких выпускают из подземного мира единожды в год на две ночи. Слишком много событий, слишком быстр их ход. Совершенное Суллой повторилось, его сменил Цезарь. И тоже стал жертвой этой ловушки. Не может быть счастлив тот, кто пошел на свою страну. И добрые дела он творит теперь, словно замаливая свой грех. Цезарь больше не ждет от жизни чудес, ибо он знает, что им нет места в этом мире. Потому что люди, и мужчины и женщины, упрямо рушат все доброе в нем своими неправедными поступками, неуправляемыми порывами, своим бездушием, тупостью, алчностью. Какой-нибудь Катон при поддержке какого-нибудь Бибула может упорно затаптывать все хорошие начинания. А какой-нибудь Цезарь может очень устать, пытаясь их придержать. Тот Цезарь, соревновавшийся в остроумии с капризным старым царем, был совсем не таким, каков сегодняшний Цезарь. Сегодняшний Цезарь стал холодным, циничным и ощущает одну лишь усталость. Он лишен всех других чувств и опасно близок к тому рубежу, когда не захочется жить. Как может один человек надеяться вернуть Рим в нормальное состояние? Особенно человек, которому уже пятьдесят три года.
Однако надо что-то делать, нравится это тебе или нет. Один из самых перспективных протеже Цезаря, Гай Вибий Панса, будет губернаторствовать в Вифинии. Но без Понта, решил Цезарь. Понтом пока будет управлять другой перспективный малый — Марк Целий Винициан. Его задача — ликвидировать следы буйства Фарнака.
Когда организационные дела были завершены, он запер дверь кабинета и стал писать письма. Клеопатре и Митридату в Александрию, Публию Сервилию Ватии Исаврику в Рим, своему заместителю Марку Антонию и, наконец, своему старейшему другу Гаю Матию. Они были ровесниками. Отец Матия арендовал вторую половину первого этажа инсулы Аврелии, что находилась в Субуре. Два мальчика играли вместе в красивом саду, который отец Матия вырастил на дне светового колодца инсулы. Сын наследовал талант Матия-старшего к декоративному садоводству и в свободное время спроектировал Цезарю парк для отдыха по другую сторону Тибра. Матий изобрел искусство стрижки кустов и деревьев и воспользовался случаем превратить заросли самшита и бирючины в птиц, животных и прочих тварей самых разных размеров и форм.
К последнему письму Цезарь приступил с открытой душой, ибо у этого адресата, в отличие от всех прочих, не только не было, но и не могло быть топора, направленного в его спину.
VENI, VIDI, VICI!
Пришел, увидел, победил. Я думаю сделать эти слова моим девизом. Подобное теперь происходит со мной практически регулярно, да и краткость фразы сама по себе хороша. А еще хорошо, что я только что победил иноземца.
Восток приведен в порядок. Но что там творилось! Ненасытная алчность губернаторов и постоянные вторжения разбойных царьков довели Киликию, провинцию Азия, Вифинию и Понт до полного изнеможения. Сирия менее мне симпатична. Здесь я шел по следам другого диктатора Рима — Суллы. Просто воскресил его меры по оказанию первой помощи всем этим странам, и они замечательно привились. Поскольку ты не сборщик налогов, мои реформы в Малой Азии в убыток тебя не введут. Однако среди откупщиков и других азиатских охотников за наживой поднимется буча. Я ощиплю им крылья, когда вернусь в Рим. Жалко ли мне их? Нет, нисколько. Беда Суллы в том, что он мало смыслил в политике и снял с себя диктаторство, не убедившись, что его новая конституция прочно стоит на ногах. Цезарь такой ошибки не сделает, ты уж поверь.
Я совсем не хочу, чтобы сенат целиком состоял из моих сторонников, но боюсь, что именно это и произойдет. Ты можешь подумать, что послушный сенат делу только полезен, однако это не так, Матий, совсем не так. При здоровой политической оппозиции самых ретивых моих приверженцев можно легко держать в узде. Но если правительство целиком сложится из моих подпевал, что помешает более молодому, более амбициозному, чем я, человеку перешагнуть через меня и занять диктаторский пост? Правительству нужна оппозиция! Однако не в виде boni, которые возражают всему и вся просто из чувства противоречия, даже не понимая, против чего они восстают. Нерациональная политика boni не имела аналитической базы, вот почему она была всем вредна. Заметь, я употребил прошедшее время. Boni больше нет, провинция Африка их поглотит. А я хочу иметь настоящую оппозицию. Но вижу, что фактически гражданская война ее убивает. Я в тупике.
После Тарса я получил сомнительное удовольствие от общения с Гаем Кассием и Марком Юнием Брутом. Оба теперь прощены и работают неустанно, но… лишь на себя. Нет, не на Рим и, конечно же, не на Цезаря. Уж не потенциальный ли это зародыш здоровой сенаторской оппозиции? Боюсь, что нет. Ни один из них не любит свою страну больше, чем себя самого. Но пребывание с этой парой имело и хорошую сторону. Мне удалось узнать много нового о подоплеке денежных ссуд.
Я только-только закончил формирование государств-клиентов на территории Анатолии, главным образом в Галатии и Каппадокии. Деиотару нужно было преподать урок, и я его преподал. Сначала я хотел урезать Галатию до первоначально небольшой площади вокруг Анкиры, но — о, о, о! — Брут вдруг взревел, аки лев, и с жаром накинулся на меня, защищая Деиотара, который должен ему несколько миллионов. Как смею я отбирать у такого замечательного человека три четверти его земель и превращать стабильно доходное царство в вечного должника всем и вся? Брут не может этого допустить и никогда не допустит! Шквал красноречия! Блистательные ораторские приемы! Правда, Матий, если бы Цицерон услышал все это, он бы от зависти рвал и метал. Кассий тоже внес свою лепту. Определенно они теперь больше чем друзья детства и даже чем шурин и зять.
