Впрочем, и через сто лет положение не изменилось. Из-за опасности птиц, которых очень легко напугать, их не держат в европейских зоопарках. Но Терентий Малов знал об особенности этого вида. Более того, Афанасий, разбирая бумаги отца, наткнулся на исследование японского историка, который писал, что иногда в Древней Японии, желая «вознаградить» чиновника, вышестоящее начальство одаривало его маленькой птичкой с очень красивым, ярким оперением. Вот только через некоторое время счастливый обладатель ее умирал от разрыва сердца.
Терентий Малов не успел закончить свою работу, Афанасий изучил записи отца и продолжил исследования. Матвею он поручил съездить на Курилы, посидеть в архивах, поговорить с местным населением. Очевидно, Афанасий Терентьевич рассказал Матвею о том, что знал. Аспирант отправился в путь, пробыл на Курилах несколько месяцев и вернулся в Москву с отчетом. Но Малов так и не довел работу до конца – спустя день после приезда аспиранта научный руководитель внезапно скончался от инфаркта.
Найдя бумаги, Роза загорелась желанием изучить экзотов и побежала к Матвею. Но Колосков отреагировал на ее заявление неожиданно. Всегда спокойный, воспитанный профессор наорал на девушку и выгнал ее вон со словами:
– Не суй свой нос куда не следует, дура!
Пораженная неадекватной реакцией ректора, который мог интеллигентно заявить: «Данное исследование не тянет на кандидатскую», – Роза почуяла неладное и стала следить за Матвеем Витальевичем.
Через некоторое время она поняла: ее научный руководитель – тот самый убийца, Человек-Смерть. Это он садится в вагон со странным саквояжем в руках (скорей всего, в нем находится клетка с опасной птичкой). Где профессор берет пернатых, почему он убивает людей, осталось для Розы загадкой. Но она, ходившая за научным руководителем незримой тенью, точно установила, кто прячется под плащом. Знание стоило Розе жизни. Очевидно, она допустила оплошность, была замечена Колосковым и сброшена с чердака. Как подруга попала на чердак, Ася узнать не сумела, зато она выяснила другое: Антонина Михайловна, вдова ректора, жива и здравствует в Евстигнеевке на старой даче Колосковых.
– Весь институт знал, что Акула обожает мужа, – медленно рассказывала Ася, – она за него могла любому глотку перегрызть. Лучший способ подольститься к Акуле был похвалить Матвея. Причем сына она в грош не ставила, ей на него было глубоко наплевать, а вот муж – драгоценный яхонт. Я была стопроцентно уверена, что Антонина не выбросила ни одной бумажки, связанной с супругом. Где-то у нее лежат письма, дневники, рукописи! Зная, как Акула преклонялась перед супругом и что семья у Колосковых была просто идеальной, я предположила: маловероятно, что Матвей Витальевич скрывал от женушки свое хобби. Небось она была в курсе убийств, которые он совершал. Надо поискать записи!
– И вы велели Зине наняться к Жозе домработницей! – осенило меня. – Платили ей за внедрение в дом Колосковых.
– Ну да, – кивнула Ася. – Зинаида, хоть и носит фамилию Малова и является прямым потомком Терентия, практически безграмотна. Если вспомнить, что ее отец чуть ли не со школьной скамьи стал алкоголиком, данный факт не поражает…
Зина предложила Дане Гарибальди свои услуги, и бизнесвумен согласилась. Ася лишь потирала руки: похоже, ее план удался. Акула к старости потеряла хватку, теперь Антонина Михайловна была тихой бабусей с начинающейся болезнью Альцгеймера. Единственно, что осталось у некогда всесильной жены ректора, – любовь к птичкам. И сначала Рогова ликовала. Гарибальди укатывала на целый день в Москву, бабка сидела у клеток – никто не мешал Зине шарить в доме. Одна беда, безграмотная поломойка никак не могла разобраться во множестве бумаг, которые хранились в бывшем кабинете Матвея.
– Гарибальди сделала ремонт, – усмехалась Ася, – новой мебели накупила, а вот рабочая комната ректора осталась в первозданном состоянии, туда строители не заглянули, не тронули даже старомодное окно, не заменили на стеклопакет. Акула помешалась на муже, до сих пор пытается изобразить его живее всех живых.
– Любовь! – развела я руками.
– Он чудовище! – взвилась Рогова. – Убийца!
– На то она и страсть, что не позволяет объективно оценить избранника, – вздохнула я. – Давайте не станем обсуждать Жозю, меня интересуют иные проблемы. Вы решили сами обследовать коттедж Колосковой?
– Да! – с вызовом вскинула голову Ася. – Проникнуть в особняк оказалось очень легко. У Зины имелся ключ, но хозяйки и так дверь никогда не запирают.
– И что же вы нашли?
– Зинаида обнаружила тайник в лестнице, – сообщила Рогова. – Абсолютно случайно – споткнулась и шлепнулась, а чтобы встать, ухватилась за балясину, та повернулась, верхняя часть одной из ступенек приоткрылась, а там коробка, в ней фигурка птички. Доказательство того, что Матвей убил Феликса.
– Минутку, откуда вы знаете про Бирка? – изумилась я.
Ася сдвинула брови.
– Вы невнимательны! Как потом книгу писать будете? Я уже говорила про Нечипоренко Олимпиаду Георгиевну, проводницу поезда Москва – Ленинград. Мы с ней долго беседовали.
– Она жива? – запоздало поразилась я.
– Почему нет? – удивилась, в свою очередь, Ася. – Ей еще семидесяти не исполнилось. В шестидесятых, совсем молодой, она на железную дорогу устроилась, потом, когда Феликс Бирк в Бологом начал умирать, испугалась и уволилась. Она Человека-Смерть тогда в третий раз увидела и перетрусила. Вдруг таинственный убийца скумекает, что проводница в вагоне ему одна и та же попадается? Ну и поменяла работу, а вот имя последнего пострадавшего в памяти сохранила навсегда – Феликс Бирк – и во время моей беседы с ней сообщила его мне. А я помнила, что некогда в институте была супружеская чета преподавателей с той же редкой фамилией. Прошло уже немало лет, и я не побоялась прийти в учебное заведение под предлогом того, что мне необходима справка об обучении в аспирантуре, подольстилась к начальнице архива и узнала: Жанна Бирк давно уволилась и уехала на постоянное жительство в Палашовку. Побывала в деревне и нашла Муру, а разговорить пожилую даму оказалось не трудно.
– Так вот о какой Настеньке упоминала вдова Феликса, – сообразила я. – Ой, я поняла! Тетрадь Павла Ляма! Безнадежно влюбленный в Жанну мужчина пытался найти убийцу Феликса и, похоже, преуспел.
Ася, забыв о накрашенных ресницах, потерла глаза кулаками и продолжила:
– Колосков, конечно, сволочь, мерзавец, убийца, да только жене он казался лучшим из людей, этого у нее не отнять. Я даже ощутила к Антонине уважение. Быть в курсе подлых поступков избранника и не выбросить его из своего сердца… Лично мне не удалось испытать столь сильное, всепоглощающее чувство.
– Мне тоже, – призналась я. – Моя любовь к спутнику жизни тихо угасла. Сначала меня начало раздражать его поведение, потом пожар в крови превратился в тление, но, наверное, мы бы прожили еще долго вместе, да только муж совершил поступок, после которого я потеряла к нему уважение. Все. Теперь осталось пепелище без малейших намеков на тепло.
– А вот Акула оправдывала Матвея во всем, – вздохнула Ася. – Прямо вижу, как он возвращается домой, снимает плащ, шляпу, отклеивает усы, бороду, садится обедать и говорит жене: «Сегодня я убил Феликса Бирка». А супруга подает ему сметанку к борщику и восклицает: «Правильно, дорогой, значит, он заслужил смерть».
– Сомневаюсь, что такой диалог возможен, – покачала я головой.
Рогова тряхнула волосами.
– Кто знает? А вот вдова Бирк из другой стаи. В процессе наших с ней разговоров у меня сложилось странное мнение о женщине. С одной стороны, Муре жаль мужа, с другой – она очень боялась очутиться за решеткой как жена основателя подпольной антисоветской организации «Путь к свободе». Ее устраивала забота со стороны Павла. Не верю, что Мура не понимала, как Лям к ней относится. Просто очень удобно, совершенно не тратясь душевно и физически, получать дивиденды. Мура свистнет – Павел бежит исполнять ее прихоти, но она ему ничем не обязана – не жена, не любовница. Гениальная позиция! Очень хитрая баба – с виду сладкий пряник, внутри железный каркас, укусишь такой – челюсть сломаешь.
– Но Мура могла развестись с мужем! – я решила защитить Бирк, – а она уехала с ним в Палашовку. Да, боялась, но ведь не бросила супруга!
Ася покосилась на меня.
– Не знаю. Может, вы и правы. Но только, когда она ляпнула про тетрадь, я мигом попросила: «Дайте почитать». А мадам в ответ: «Ой, ой, ее взяла корреспондентка с телевидения! Обо мне недавно делали передачу». Глаза у бабки забегали, руки задергались. Кстати, на мое заявление о виновности Колоскова в смерти Феликса она отреагировала не так остро, как я ожидала. Нет, она заахала, заохала, схватила валокордин, но… «не верю!» – так, кажется, говорил фальшивящему актеру великий Станиславский. Бабуська, чтобы продемонстрировать свои светлые чувства к мужу, начала показывать фотографии, потом попыталась увести разговор в сторону, стала болтать о коллекции родителей Феликса и тут ткнула мне под нос снимок, на котором изображена птичка.
