– Давай, – согласилась она и поднялась.
– Сиди, я сам заварю, – опередил ее Иван.
– Так что там про любовь? – настаивала Саня.
– Романова, мужики на такие вопросы не отвечают! Бразильские сериалы – это к противоположному полу.
– Да ладно! Можно подумать! – возроптала Сашка. – Действительно, что ли, трагедия жизни – такая любовь?
– Нет, Саш. Какая любовь? Страсти на почве неприступности объекта, подогреваемые ее загадочностью, – это да! Знаешь, как это заводит мужиков неразумных, да и разумных тоже! Самое печальное, что не любовь. Ладно, проехали!
Он заварил чай, разлил по чашкам, поставил их на стол и сел напротив Сашки.
– Ну что? Исповедь героя закончена. Твоя очередь. Поведай, какая у тебя такая любовь случилась?
– Да не случилась. У меня все проще, без страданий обошлось. Я ведь всегда где-то в стороне от коллектива ходила. Изгой. Белая ворона. Но оказалось, что у меня папа непростой, а друзья его еще более непростые – профессора, академики. А я с ними по-свойски в коридорах университета: «дядя Саша, дядя Вова». И нашлось немало мальчиков, которые начали меня настойчиво обхаживать. А я такая овца была в то время, господи, боже мой! Влюбилась, наслушавшись дифирамбов о моей незаурядности, но папа быстренько все обозначил: «Мы так рады за вас, дети, у вас любовь, мы все сделаем. Поможем! Только, извините, мальчик, продвигать я вас не буду и, еще больше извините, прописывать тоже!» Тест такой. Эксперимент. И «большую любовь» одномоментно сдуло. От переживаний я тут же влюбилась в другого, и он папин тест также не прошел. А потом не до московско-прописочных изысканий юных ломоносовых стало. Кандидатская – света белого не видела, папина болезнь, преподавание, изыскания, работа над докторской. Нет, если честно, всегда кто-то терся рядом с предложениями руки и женитьбы, на крайний случай совместного проживания, по большей части за мой счет. Так получалось. Когда в бизнесе начала работать, случалась пара романов, но как-то… Один частный предприниматель, надо отдать должное, весьма успешный, мы оба только строить свои фирмы начинали…
Сашка замолчала, старательно отводя взгляд, допила чай, обдумывая, как бы поточнее и без лишних подробностей все изложить.
– А что объяснять, идей с его стороны было много, в основном о жертвах и вложениях с моей стороны в пользу совместного обеспеченного будущего. Послушала я, послушала и решила свое будущее строить и обеспечивать как-то самостоятельно. В другой роман я впала от вялотекущей мысли «должен же кто-то быть». «Кто-то» поначалу был весьма галантен, тактичен, а когда перебрался ко мне на диван к телевизору, то предложил сплотиться супротив остальных гадов вокруг, поддержав данную священную борьбу финансовыми вложениями в виде сдачи его квартиры. Я его собрала, перекрестила и отправила противостоять всем мировым «козлам» в паре с Госдумой. Потом двое суток хохотала, вспоминая.
Она посмотрела в пустую чашку. Чаю больше не хотелось, но какие-то действия под такие разговоры просто необходимо производить – передыхая, обдумывая. Обычно народ предпочитает выпивать в моменты душевного стриптиза. Но алкоголя тоже не хотелось. Сашка нашла другой выход – встала, собрала посуду со стола, отнесла в мойку, спрятавшись от шоколадной расстрельной команды гуровских глаз, повернувшись к нему спиной, занялась мытьем посуды.
Он молчал. Ждал продолжения. А не будет! Все! И вообще, что за вечер откровений, исповеданий?! С какого…
«Саш, ты сама это затеяла – пристала к нему: «дети есть? почему не женат?» Что ты теперь возмущаешься?!»
– Трудно это, Гуров, – поделилась своими выводами Сашка, как-то сразу остыв. – Когда ты чего-то достиг в жизни, прошел многое, потерял и понял, да шишек набил, то людей просчитываешь на счет «раз». Все их потуги, посылы, заинтересованности и расчеты – очень трудно, может, даже невозможно с кем-то совпасть всем и разумом, и душой, и желательно телом. Грустно это. Да что я тебе объясняю! Ты все об этом знаешь!
Он знал. И побольше, чем она. Ибо партнерш у него было в жизни гораздо большее разнообразие, чем у нее партнеров! Разных, совсем разных! Замечательных, достойных, глупеньких и умненьких, деловых, богатых и простушек, интересных и не очень – можно перечислять отсюда и до… Поэтому ему объяснять про ужас несовпадений не надо! Все они были хороши, каждая по-своему, и огромное им мужское спасибо за то, что были, но… не то!
К черту! Что за душевный мазохизм? К чему эти глубинные копания в себе? Зачем вообще взялся откровенничать, вспоминать что-то!
– Невесело что-то у нас получается рассказывать, – словно прочитала его мысли Сашка.
– Да ладно, Саш! Обойдется! – добавил оптимизма Иван.
– Хорошо хоть без глубинных излияний под водочку обошлось.
– Это можно исправить! Развить, так сказать, тему в традиционно народном стиле.
– С обычным завершением: «после совместного распития спиртных напитков…»?
– Ну, это на крайний случай.
– Ограничимся простым: «Ты меня уважаешь?» – усмехнулась Сашка.
Ее движение рук, поворот головы, усмешка, маленькое розовое ушко и часть щеки, освещенной горящим над столешницей светильником, откинутая привычным неосознанным движением нетерпеливой руки челка, колыхнувшаяся упругая грудь – все эти движения, вдох-выдох, вся она сама так неожиданно, так отчаянно, как пуля, ударили Ивану в сознание!
Все сдерживаемое, контролируемое, загоняемое куда-то подальше желание, воспоминания тела, разума об обладании, познании этой женщины рвануло ему в голову, в пах, в мозг!
У него перехватило дыхание! Сашка говорила что-то, улыбалась – он не слышал, оторопев от неожиданности прорвавшихся эмоций, чувств, бурлящей крови желания!
Ничего не имеет значения: их договоренности, подозрительность, нерешенность проблемы – все потом! Это жизнь! Здесь! Сейчас! С ней!
А все остальное – потом! Когда горячность схлынет, опадет, удовлетворенная, – потом.
Он встал, двумя большими, стремительными шагами подошел к ней сзади – она что-то говорила, выключила воду, домыв посуду, – он обнял, прижал спиной к себе.
– Саш, Санечка! К черту всю ерунду, договоренности! Саш!
Очень вразумительно! Ничего он не мог говорить, не соображал почти! Стал целовать маленькое розовое ушко, взбудоражившее его, боясь отпустить ее, услышать не тот ответ!
Она развернулась к нему и поцеловала. Сама! Сильно, страстно!
Они сорвались оба, как две стрелы, долго ждавшие посыла в цель в натянутом до предела луке. Стянули друг с друга одежду, путаясь в руках, поцелуях, пуговицах, переживая невозможность промедления…
И оказались на кухонном полу. Потому что к черту все, и не соображали оба, не до выкрутасов с плавным перемещением в кровать им было!
