Черт. Спички кончились. Ну за что ей все это? Богоматерь Фатимская и Ганс Христиан Андерсен, не покидайте поле боя. Побудьте с нами еще немного.
И она, как девочка со спичками из сказки великого датчанина, встала, подтянула штаны и отправилась в рай к своей бабушке…
9
— Что это?
— О… — Филибер покачал головой. — Так, ничего, ерунда…
— Античная драма?
— Нееет…
— Водевиль?
Он схватил свой словарь:
— Варикоз… вена… водевиль… Легкая комедия, строящаяся на неожиданных поворотах сюжета, недоразумениях и остротах… Да. Именно так… — Он с глухим стуком захлопнул книгу. — Легкая остроумная комедия.
— О чем она?
— Обо мне.
— О тебе?! — поразилась Камилла. — Но я думала, в вашей семье разговоры о себе табу?
— Я принял решение отступить от правил… — объявил он, выдержав паузу.
— Ну-у… э… А бородка… Она… Это для роли?
— Тебе не нравится?
— Конечно, нравится… Она… в стиле денди… Как в «Бригадах Тигра», тебе не кажется?
— В каких бригадах?
— Да уж, телевидение не твой конек, что говорить… Ладно, проехали… Слушай… Мне нужно подняться к себе… Проверить жильца на восьмом… Могу я поручить тебе Полетту?
Он кивнул, разглаживая свои усики.
— Иди, беги, лети навстречу судьбе, дитя мое…
— Филу…
— Да?
— Если я через час не спущусь, приходи за мной, ладно?
10
В комнате царил безупречный порядок. Кровать застелена, на складном столике две чашки и пакет сахара.
Он сидел на стуле, спиной к стене, и читал. Когда она поскреблась в дверь, захлопнул книгу и поднялся ей навстречу.
Оба чувствовали себя неловко. Вообще-то говоря, это была их первая нормальная встреча. Молчание удалось нарушить не сразу.
— Ты… Выпьешь чего-нибудь?
— С удовольствием…
— Чай? Кофе? Колу?
— Кофе подойдет.
Камилла устроилась на табурете, спрашивая себя, как это ей удалось так долго здесь прожить. Влажно, темно и… безысходно. Потолок такой низкий, а стены такие грязные… Просто невозможно… Может, это была не она, а кто-то другой?
Он возился у плитки, знаком предложив ей насыпать кофе из банки Nescafe.
Барбес спал на кровати, время от времени приоткрывая один глаз.
Он взял стул и сел напротив нее.
— Рад тебя видеть… Могла бы прийти и пораньше.
— Я не решалась.
— Жалеешь, что притащила меня сюда?
— Нет.
— Жалеешь. Но ты не дергайся… Я жду отмашки и отвалю… Через несколько дней.
— Куда ты поедешь?
— В Бретань.
— К своим?
— Нет. В центр… Человеческого отребья. Черт, я идиот. В центр выживания, так надо говорить.
— …
— Моя докторша нашла это место… Там делают удобрения из водорослей… Из водорослей, дерьма и умственно отсталых… Гениально, правда? Я буду единственным нормальным рабочим. Ну, относительно «нормальным»…
Он улыбался.
— Вот, посмотри брошюру… Класс, да? Два придурка с вилами перед сточной ямой.
— Стану производителем «Algo-Foresto» — делается из компоста, водорослей и конского навоза… Я уже сейчас люблю эту работу… Говорят, вначале стремно — из-за аромата! — но потом перестаешь замечать…
Он закурил.
— Похоже на летние каникулы…
— И сколько ты там пробудешь?
— Сколько понадобится…
— Ты на метадоне?
— Да.
— Давно?
Он махнул рукой.
— Справляешься?
— Нет.
— Ничего… Скоро увидишь море!
— Блеск… Ладно… Так зачем ты пришла?
— Из-за консьержки… Она думала, ты умер…
— Придется ее разочаровать…
— Ясное дело.
Они смеялись.
— Ты… У тебя ВИЧ?
— Да нет… Я приврал, хотел ее разжалобить… Чтобы она полюбила моего пса… Нет… нет… с этим пронесло… Убивал себя стерильно…
— Это твой первый курс дезинтоксикации?
— Да.
— Сдюжишь?
— Да.
— …
— Мне повезло… Тут ведь все дело в хороших людях, а я… думаю, я таких встретил…
— Ты о враче?
— О врачихе! Но не только… Еще есть психиатр… Дедуля, все мозги мне перелопатил… Знаешь, что такое V33?
— Это лекарство?
— Да нет, типа растворителя для очистки краски с деревянных поверхностей…
— Ну конечно! Бутылка зеленая с красным, да?
— Наверно… Так вот, этот дед — моя V33. Окунает с головой в раствор, все лопается, он берет шпатель и отковыривает все дерьмо… Полюбуйся на меня — под черепушкой я голый, как червяк!
Он больше не улыбался, у него тряслись руки.
— Черт, как больно… Слишком больно… Я не думал, что…
Он поднял голову.
— Есть еще кое-кто… Одна малышка… С тоненькими ножками… Больше я ничего разглядеть не успел — она слишком быстро натянула штаны…
— Как тебя зовут?
— Камилла.
— Камилла… Камилла… — повторил он и отвернулся к стене. — В тот день когда мы встретились, Камилла, мне было совсем худо… Я промерз до костей и совсем расхотел сопротивляться… Вот так… Но появилась ты… И я пошел с тобой… Я ведь галантный парень…
Они помолчали.
— Не надоело меня слушать?
— Налей мне еще кофе…
— Извини. Это из-за старика… Я стал настоящей балаболкой…
— Говорю же — все в порядке.
— Знаешь, это важно… Для тебя в том числе…
Она вопросительно подняла брови.
— Твоя помощь, твоя комната, твоя еда — это очень ценно, но, понимаешь, когда ты меня нашла, я был в полном ауте… Меня глючило. Я хотел к ним вернуться… Я… И вот этот тип меня спас. Он и твои простыни.
Он положил между ними книгу. Ее книгу. Письма Ван Гога брату.
Она о ней и забыла.
Забыла — не бросила.
— Я открыл ее, чтобы удержаться, не ломануться в дверь… Просто не нашел ничего другого, и знаешь что она со мной сделала?
Камилла покачала головой.
— Это, это и вот это.
Он стукнул себя томиком по макушке и по щекам.
— Я в третий раз ее перечитываю… Она… Она как будто специально для меня написана… В ней все есть… Я знаю его как облупленного… Он — это я. Он мой брат. Я понимаю все, о чем он пишет. Как он срывается с катушек. Как страдает. Как он повторяется, извиняется, пытается объясниться с окружающими, как его отвергают семья, родители, которые ни черта не понимают, потом он в больнице, и… Я… Не бойся, я не стану пересказывать тебе мою жизнь, но это поразительно, до чего все совпадает… Его отношения с женщинами, и любовь к этой скобке, и презрение — он его кожей чувствовал, и женитьба на шлюхе… Той, что забеременела… Не буду вдаваться в детали, но совпадений столько, что я чуть с ума не сошел, решил, что брежу… Его брат — больше в него никто не верил. Никто. А он — слабый, сумасшедший — верил. Он ведь сам это написал: я верю, я сильный и… Я эту книгу залпом проглотил в первый раз и не понял надпись курсивом в конце…
Он раскрыл томик.
— Письмо, которое было при Винсенте Ван Гоге 29 июля 1890 года… Я только на следующий день и потом, когда читал и перечитывал предисловие, сообразил, что он покончил с собой, этот идиот. Что он его не отослал, это письмо… Я чуть с ума не сошел, понимаешь… Все, что он пишет о своем теле, — я это чувствую. Его страдание — не просто слова… Это… Знаешь, мне плевать на его картины… Да нет, конечно, не плевать, но я читал не об этом. Я понял другое. Если ты не соответствуешь, не оправдываешь чужих ожиданий — будешь страдать. Страдать, как животное, и в конце концов сдохнешь. Но я не сдохну. Нет. Я его друг, я его брат, и я не сдохну… Не хочу.
Камилла онемела от изумления. Апчхиии… Пепел с сигареты упал в чашку.
— Я говорю глупости?
— Да нет… напротив… я…
— Ты ее читала?
— Конечно.
— И ты… Тебе не было больно?
— Меня больше всего интересовала его живопись… Он поздно начал писать… Был самоучкой… Таким… Ты… ты знаешь его работы?
— Подсолнухи, да? Нет… Собирался сходить посмотреть или альбом полистать, но, честно говоря, нет желания, предпочитаю собственные образы…
— Оставь себе эту книгу. Дарю.
— Знаешь, однажды… если выберусь, я тебя отблагодарю. Но не сейчас… Сейчас я похож на кочан капусты, ободранный до кочерыжки. У меня ничего нет, кроме вот этого бурдюка с блохами.
— Когда ты уезжаешь?
— Если ничего не случится — на той неделе…
— Хочешь меня отблагодарить?
— Если смогу…
— Попозируй мне…
— И все?
— Да.
— Обнаженным?
— Если согласишься…
— Черт… Ты не видела, что у меня за тело…
— Могу себе представить…
Он завязывал кроссовки, а пес возбужденно прыгал вокруг него.
— Уходишь?
— На всю ночь… Постоянно… Брожу до изнеможения, иду за дозой к открытию центра, возвращаюсь и ложусь, чтобы продержаться до следующей ночи. Лучшего способа пока не придумал…
