Он откинул голову и засмеялся, а затем сделал что-то совершенно неожиданное.
Этот ублюдок и правда меня обнял.
А я обнял его в ответ.
— Вот это… — он шлепнул меня по заднице и побежал, — … был наш особенный момент, Миллер!
— Ах, ты мелкий говнюк!
Он открыл свою машину, запрыгнул внутрь и завел, а затем опустил в окно.
— Серьезно, спасибо, что помог мне сохранить хладнокровие.
— Угу, ну, думаю, мы оба знаем одну девушку, которая рассчитывает на тебя.
Лицо Санчеса смягчилось.
— О, да.
— Чувак, вали отсюда, пока не начал плакать, — поддразнил я.
Он показал мне средний палец и поднял стекло, а я улыбался весь путь к своей машине.
Глава 39
ЭМЕРСОН
Я приехала домой, чтобы взять больше одежды и проверить папу. Еще мне нужно забрать ноутбук, чтобы я могла провести кое-какие занятия. Папа сказал, что у него все хорошо, но я почувствовала себя виноватой в тот момент, когда его глаза загорелись, когда он меня увидел.
Я проводила практически все свое время на тренировке, за работой или с Санчесом. Я каждый день проведывала папу, но понимала, что все уже не так, как раньше. Сообщения Конни помогали, да и папа постоянно присылал сообщения о том, чем занимался, хотя все его сообщения были несвязными и не имели смысла.
Я открыла рот, чтобы извиниться, но папа заговорил первым:
— Я тут кое о чем подумал.
— Да? — Я была почти за дверью. — О чем?
— Наверное, пришло время, когда тебе следует найти свою собственную квартиру, — улыбнулся он. Это была одна из его старых улыбок, из тех, которыми он улыбался до своей болезни.
И мне захотелось расплакаться.
У него был один из хороших дней. Это означало, что он понимал, сколько мне лет, и что я жила с ним, потому что не могла вынести того, чтобы он был один.
— Я подумаю об этом, — солгала я. Я боялась, что если перееду к Санчесу, то это расстроит папу, ухудшит его состояние. Хотя, на самом деле, во время приступов он едва замечал, что меня нет рядом.
— Эмерсон. — Он произнес мое полное имя. Вот черт!
Я повернулась на каблуках и посмотрела ему в лицо.
— Да, пап?
— Я горжусь тобой. Ты это понимаешь, верно?
— Папа. — У меня сдавило в горле. Я смогла лишь кивнуть и прошептать: — Спасибо.
— Он хорошо к тебе относится? — спросил он. — Тот парень, который позволил мне обыграть себя в шашки?
— Да. — Я застенчиво улыбнулась. — Он очень хорошо ко мне относится. — Мои мысли ушли на опасную территорию — на территорию любви, на территорию, где Грант доминировал во всех отношениях.
— Я это вижу. — Папа поцеловал меня в лоб. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, девочка. И думаю, он делает тебя счастливой, я не видел, как ты улыбаешься с… — его улыбка исчезла, — с Миллером Квинтоном.
Впервые за многие годы, когда папа произнес его имя… боли не было. Не было тоски. Не было гнева. Не было боли из-за потери моего лучшего друга и моего нерожденного ребенка. Память об этих чувствах была, но Миллер и Санчес помогли мне объединить все части, которые когда-то были сожжены, и вдохнули в них новую жизнь. Санчес — своей любовью, а Миллер — своей дружбой, которой, я точно знала, буду дорожить всю оставшуюся жизнь.
— Вообще-то, мы с Миллером снова друзья. — Не знаю, почему мне было необходимо рассказать папе то, что, как я знала, через несколько минут или часов тот, скорее всего, забудет, но он был такой же важной частью того, что случилось с Миллером, что мне казалось несправедливым не рассказать ему, чем все закончилось. — Он играет за «Смельчаков».
— Черт возьми! — улыбнулся отец. — И все хорошо? Расскажи мне все! — И вот так, все поведение папы изменилось. — Давно он в команде? Какая у него статистика?
Десять минут.
Мне подарили десять минут с папой, которого я знала.
С прежним папой.
С тем, который запоминал футбольные факты и каждый год обыгрывал меня в фэнтезийном футболе.
С папой, который любил футбол почти так же сильно, как и я.
С папой, который поддерживал меня, когда я потеряла ребенка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С папой, который сказал мне, что со временем все будет хорошо, что жизнь продолжалась.
— Я так горд, — наконец сказал папа, — что все наладилось между тобой… — Странный взгляд мелькнул на его лице. — Знаешь, мне нравится этот Грант Санчес…
Я рассмеялась.
— Да, мне тоже, папа, мне тоже.
Он улыбнулся и поцеловал меня в лоб, затем вернулся в кресло, сел и нажал на пульт.
— О, и дорогая? — позвал папа. — Не задерживайся допоздна, помни, что у тебя все еще комендантский час!
И вот так этот момент ушел.
Но мне было все равно.
Потому что мне вручили подарок.
Я не только выяснила отношения с Миллером, и тот период моей жизни закончился, но и рассказала все папе, которому нужно было это знать, даже если он никогда этого не осознает. Я должна была верить, что ему это нужно, что это имело значение, даже на десять минут его жизни.
Когда я добралась до квартиры, машина Санчеса уже была припаркована на своем обычном месте. Я улыбнулась самой себе и поднялась на лифте. И только протянула руку к двери, когда она распахнулась, меня подняли в воздух его массивные руки и шмякнули о ближайшую стену. Губы заглушали любой протест, который у меня мог вырваться.
Так будет всегда? Так взрывоопасно? Так идеально?
Грант терся об меня, уже возбужденный, уже готовый.
Я прервала поцелуй и застонала, а он начал оставлять дорожку из горячих влажных поцелуев на моей шее, затем отстранился на расстояние достаточное для того, чтобы я могла скользнуть вниз по стене.
— Такая совершенная. — Грант поцеловал мой нос, мой лоб, а затем стянул мою футболку через голову. В то мгновение, когда я попыталась сделать вдох, его рот снова был там, дразня, расхищая, убеждаясь, что каждый сантиметр, которого касался его язык, был полностью исследован, словно боялся, что упустит какую-то шикарную возможность каждый раз, когда его рот накрывал мой.
Я ненавидела то, насколько хорош он всегда был на вкус.
Потому что было невозможно не отвечать на его поцелуй.
И что-то мне подсказывало, что его встреча с тренером, прошла не совсем хорошо. Возможно, все дело в поспешных поцелуях или в том, как его руки продолжали срывать мою одежду, пока я не осталась перед ним почти полностью обнаженной.
Санчес поднял меня, перекинул через плечо и пошел в гостиную. Посадив меня, он занялся собственной одеждой, затем снова поднял меня и посадил на пианино.
Я приподняла брови.
— Ты играешь?
— Черт, да, я играю. — Он наклонил вперед голову.
Я застонала.
— Я не это имела в виду.
— Я одарен во всех областях, — сказал он грубо. — Разве ты так не думаешь?
Я раздвинула ноги, чтобы получить больше его.
С хриплым проклятием Санчес снова нашел мой рот, затем подтянул меня к самому краю, что я чуть не упала на пол с дорогущей штуковины.
Вместо этого я упала на него.
И он завладел мной.
Возможно, мы просто завладели друг другом.
Санчес уже сводил с ума своими быстрыми толчками.
— Ты нужна мне, детка. — Опьяняющие поцелуи сводили меня с ума, а рот накрывал мой снова и снова. Я не могла разумно мыслить. Каждый сантиметр моего тела пылал для него, удерживая его рядом, умоляя его не останавливаться.
Или, возможно, это был только мой крик:
— Не останавливайся! Не смей останавливаться!
— Даже не планирую. — Он проглотил мой крик и наполнил меня, замирая на короткое мгновение, прежде чем снова начать двигаться. Холодный воздух коснулся моей попки, когда Санчес поднял меня с пианино и отнес к дивану. Он сел и откинулся на спинку, глядя на меня из-под полуприкрытых глаз, покачал головой и пробормотал:
— Черт.
— Что?
Я чувствовала, как член пульсировал внутри меня, и все же Санчес не двигался. Он держался изо всех сил, каждая мышца его тела была напряжена.
