молча прошёл в свою комнату и рухнул на кровать прямо в одежде.
На следующее утро мне позвонил отец, наорал, сообщил, что больше денег он мне не даст, если я не хочу оказаться на улице, он настоятельно рекомендует найти любую работу в течение двух ближайших недель.
Взяться за ум и бросить его
Сначала я устроился обратно к Роде, но через пару недель понял, что совершенно не могу заставить себя сидеть в закрытом душном торговом центре по двенадцать часов, торговать обувью, пусть и два через два. Я ушёл, и, помыкавшись ещё с недельку, нашёл неплохую работёнку у нашего метро в салоне сотовой связи. Теперь я работал как все нормальные люди – целую рабочую неделю, сменами по восемь часов, и хотя бы видел оживлённую улицу через окна в пол. Когда клиентов не было, мог стоять курить у чёрного входа, беспечно поплёвывая с крыльца и перетирая житейское со своим коллегой: низеньким прыщавым парнем, который учился заочно в какой-то шараге.
Точка была сложная, проходная, народ тучей наплывал в обеденные часы или в конце рабочего дня, но за счёт этого зарплата была побольше, и существовала надежда на карьерный рост. «Хоть про мобилы что-то узнаю и своё замучу», – рассуждал тогда я.
– Па-а-аца-а-аны-ы…
Воскресное утро. Вано был до сих пор пьян и пытался прикурить фильтр сигареты, зажав в губах противоположный табачный край, обёрнутый в тонкую папиросную бумагу, тут же размокшую от слюней. Я заботливо перевернул его сигарету и дал подкурить своей любимой чёрной зажигалкой «Крикет», которую таскал в пятом кармашке джинсов всё лето, отчего он весь исцарапался. Сигарета уже не зажглась, Вано недоумённо повертел её в пальцах, пытаясь сфокусироваться на кончике и понять, что же с ней произошло, пожал плечами и выкинул вон.
– Пацаны! – продолжил он и затянулся первой затяжкой (сладкой, как и всё первое).
– Ну вот скажите мне, куда мы вообще?
– Домой идём, Вань, – со смехом ответил Рома (Родя-Родион если Вы забыли, как его на самом деле зовут))).
– Не, это понятно, что домой. Я спрашиваю, по жизни куда мы идём?
Мы заржали.
– Не, я серьёзно. Родь, вот ты работаешь в своей обуви, ну чисто Букин! Тебя не зае**ло?
– Слушай, ну за**ало, конечно. Я понимаю, что надо уходить…
– Да ты так говоришь уже дохрена времени!
– Да. Говорю. Но зачем мне менять шило на мыло. Я вот уже до менеджера дослужился.
– Да ла-а-а-адно?! – протянули мы в унисон и издевательски заржали.
– Да, – просто ответил Родя. – И денежек больше, и работа уже не такая запарная. Ответственности больше, но я уже всё знаю. И я набираю свою команду. Я же не му*ак какой-нибудь, нормальных пацанов беру! Им со мной будет норм, и мне проблем меньше, чем с муд**ами, которых набирал прошлый манагер.
– Типичная скучная жизнь. Одно и то же. Тебя не тошнит?
– Слушай, да что вы прие**лись-то? – неожиданно вскипел Родя. – Мне нормально! Вы вот так говорите, а сами-то что? Учитесь, что ли, или бабло зарабатываете? Тоже мне, великие дела! Вон, все либо приторговывают, либо у мамки денег стреляют. Это, что ли, по-твоему, нормальная жизнь?
– Бл*, не кипятись, я просто спросил.
– А я просто отвечаю! Вот скажи мне, какие перспективы? Какие у нас перспективы? Ты думаешь, мы выберемся из этого болота? Думаешь, кто-то из нас станет ох**нным бизнесменом?
– Ну а почему нет?
– Да потому что посмотри на моего отца. Когда он был в нашем возрасте, он говорил так же, как и ты. А тогда были девяностые, между прочим, и шансов было явно побольше. И он, и все его дружки так думали. Все были такими классными. Такие бандиты. Такие «решалы». Ага, районные. Дальше районной скамейки никто так и не ушёл. Один из двадцати, может быть, и ушёл, да и то, повезло просто!
– Слушай, ну так говорить, так вообще ничего и начинать не надо.
– Нет, начинать надо. Только делом, а не словами. Было бы всё так легко, все бы были при бабле, а не лапу сосали, нет? – Родя замолчал. Мы так и дошли молча до Диминого подъезда, у которого Вано предложил примирительно посидеть покурить его сигареты на лавочке. В последние недели он тусовался у родителей, помогая предкам с бесконечным строительством дома. Приезжал он лишь на выходные, и как правило, либо Димас ночевал у него, либо он у Димаса.
– Слушай, – спросил Родя, – а ты вот не жалеешь, что вернулся из Англии? Там вроде возможностей-то побольше наших! – увидев мой взгляд, он сразу же добавил: – Не, не, ты говорил, я помню, но всё-таки. Там хоть есть шанс как-то спокойно и стабильно прожить свою жизнь. Доучился бы, устроился бы на хорошую работу!
– Да блин, своя рубашка ближе к телу, Ром. Я не жалею. Я, наверное, никогда не смог бы там стать своим, не нашёл бы вот таких вот друзей, с которыми можно на лавке сидеть, встречая рассвет, и говорить по душам…
Пацаны рассмеялись и обняли меня за плечи.
– Бра-а-ат, это так ми-и-ило, ах-ах-ха, – Вано растянул слово «мило» в манере, подражающей нашим девчонкам, которые постоянно говорили: «Это так ми-и-и-ило».
– Не знаю, там всё такое… бездушное, что ли. Глянец. Хоть и приятные люди, но всё как-то поверхностно.
– Ха, а у нас лучше, что ли? Душевно сажают за грамм, предварительно обчистив до нитки. Там такое вряд ли возможно.
– Блин, да. Невозможно. Ну там и своего говна навалом. Но дело не в этом. Дело в том, понимаешь, что не важно, есть у этой страны будущее или нет, справедливо тут или нет, плохо ли, хорошо ли тут живётся людям – это всё внешнее. А каждый ведь живёт внутри своей черепной коробки, сечёшь? По большому счёту – ничего не имеет значения, пока не коснётся тебя.
– Ну да-а-а…
– У каждого свой мир, понимаешь? Всё внешнее – не более чем декорации, не имеющие никакого отношения к зрителю. Суть в том, с кем ты сидишь в зрительном зале. Если люди близкие тебе по духу, то вы, типа, смотрите один спектакль и одинаково его понимаете, а если нет – то вам не по пути, короче. Как-то так…
Не знаю, поняли ли они меня тогда. Я был пьян, и мне, конечно, казалось, что мы все прекрасно друг друга понимаем.
* * *
С появлением полноценной работы моя жизнь изменилась. С одной стороны, было приятное осознание того, что я наконец сам себя обеспечиваю, а значит, могу уходить в отрыв с чистой совестью. Было воодушевление приближающейся субботы –вознаграждение за прожитую неделю, несравнимое ни с чем, но с другой стороны… Было и самое гнетущее в мире чувство – чувство надвигающегося понедельника. Предшествующий воскресный вечер – сущий кошмар. Ощущение как в шлюпке,
