и повернулись к нам несколько патлатых голов с одинаково озадаченным отсутствующим выражением на лицах, и через секунду вновь склонились над развёрнутыми чертежами. «Пересдают», – коротко пояснила одна из девочек, уловив наши вопросительные взгляды.
Мы оказались в просторном учебном зале: пол из длинных полос светлого дерева, белые стены, два этажа (на верхний вела невзрачная навесная лестница). Повсюду стояли столы, к столам были придвинуты какие-то доски, приборы, а сами они были завалены линейками, книгами, листами ватмана и чертёжной бумаги. Вокруг царила такая напряжённая тишина, что, казалось, от неё электризуются и встают дыбом волосы на макушке. Мы тихо прошли мимо готовящихся к пересдаче студентов, поднялись по лестнице на второй этаж и оказались под самым потолком института – на мансарде, утопающей в апельсиновом закате. Она была меньше основной залы, но тут царила такая же атмосфера: столы, макулатура, чья-то кружка с остывающим чаем, а на дощатом полу, рядом с розеткой – только что вскипевший электрический чайник.
Покатая крыша мансарды углом сходилась над головой, по потолку тянулись толстые, рифлёные, воздуховодные трубы, а на боковой стене было треугольное окно, такое же огромное и поделённое рамами на равные кусочки, как и окно эркера, оставленного где-то за тяжёлой деревянной дверью на нижнем этаже. Казалось, окно было глухое, но Миша выудил из кармана джинсов шестигранник, с разбегу ловко вскарабкался на подоконник, находившийся на уровне глаз Вани – самого высокого из нас, одним движением руки открыл маленькую форточку и юркнул в проём так, что сразу стало понятно – делает он это в сотый раз.
«Давайте быстрее, пока солнце не село!» – скомандовал он. Но летнее солнце садилось медленно. Мы быстренько забрались сами, подставив стул (я замешкался, пытаясь сообразить – удобней мне было бы вылезать вперёд ж*пой или головой), подтянули девчонок, и все вместе, а нас было восемь человек, оказались на крыше университета.
Внешний подоконник был очень широкий, на нём можно было хоть сидеть по-турецки, хоть подогнуть колени или свесить их вниз, да даже лежать (!) – было совершенно нестрашно, потому что под ним был пологий скат крыши, накрывающий первый уровень мансарды. Справа и слева тоже были крыши университета (в общем, убиться мог только конченный кретин). Ребята сразу достали из своих рюкзаков винчик в картонных пакетах, стаканчики, у нас был гашиш, от которого тоже никто не отказался. Миша сразу начал выделываться, скакал по крыше туда-сюда и ёрничал, громко говорил, безобразно кривляясь (смеясь над самим собой). Разве могло нас что-то раздражать в такой момент?
Солнце почти слилось в поцелуе с ломаным горизонтом города, ослепляя своим сиянием и наливая глаза соседних домов кровью, растекающейся по всем встречающимся металлическим и стеклянным поверхностям. Я был даже благодарен этому выскочке за то, что он привёл нас сюда, за то, что у него был шестигранник от окна, за то, что он знал Асю, и она сейчас сидит рядом со мной. Между нами – её подружка и тысяча солнечных лучей. Я смотрел на неё щурясь: пламя рыжих волос не уступало заходящему солнцу. Она на секунду перевела на меня взгляд, продолжая слушать щебечущую подружку, лукаво подмигнула, улыбнулась и протянула мне пустой стаканчик, чтобы я налил ей ещё красного дешёвого вина.
Точка Невозврата
Неделя пролетала за неделей, сбившись в памяти в совершенно безликую массу дней, из которой выделялись лишь выходные. Только тогда я и жил. В будние дни я закрывался в скорлупе безразличия ко всему происходящему, а долгожданные два дня были для меня настоящим праздником. В то лето я без тени сомнения и капли сожаления употреблял с пацанами всё подряд. Летние коктейль: алкоголь + травка + экстази/кислота. Последнее на выбор: повеселиться-потанцевать или оказаться в зазеркалье, следуя за белым кроликом своих видений.
Мы шарили по городу, кружась в его разноцветных огнях, тонули всеми своими ощущениями в музыке, разрывающей перепонки в злачных полуподвальных клубах, где непринято встречать по одёжке – важен лишь размер зрачков пришедшего. Мы терялись на извилистых улицах центра или в нашем тёмном лесу, чьё причудливое плетение ветвей над головой то набрасывалось на нас хищными лапами, то защищало от грозного рыжего неба, не темнеющего в эти летние месяцы. Зависали на излюбленных скамейках. Ходили в кино под кайфом. Ездили купаться на наше любимое место. Упивались жарой каждого дня и совершенно отказывались верить в то, что большая половина лета уже прошла.
В один из таких вечеров мы бесцельно бродили по району, обсуждая планы на предстоящую ночь. «Ща, пацаны, мне тётя позвонила, надо ключи ей отдать», – бросил Лёха буквально через плечо и резко потопал в противоположном направлении. Был субботний вечер. Мы всей шоблой брели вдоль китайки, потягивая свежекупленное пенное. Через полчаса он вернулся.
– Лёх, ты му*ак, что ли? – спросил его Саня.
– Слышь… да пошёл ты.
– Чё такое? – не понял я.
– Да он нанюханный! – ответила Ася за Сашу, подбородком кивнув на Рыжего, – Вон носом как шмыгает, посмотри! – и укоризненно поджала губы.
– Брат, ну ты урод вообще, внатуре! – сказал Вано.
– Слышь, да пошли вы, ха-ха, чё наехали, что за бред? – отшучивался Рыжий в перенятой им от старших глуповатой манере говорить короткими отрывистыми словами, посмеиваясь как Бивис.
– Да ты нанюханный, признайся!
– Да чё за бред?!
– Ну что, мы не видим, что ли, Лёш? – возмутилась Ася.
– Да идите вы в пи**у, ха-ах-ха!
Кривая усмешка, пожимание плечами и фальшивый смех – Лёха, как обычно, отморозился. Десять минут мы шли молча. Дошли до конца китайки и повернули обратно. Краем глаза я смотрел, как Лёшу слегка потряхивает, как ходят ходуном его челюсти, как он шмыгает носом и тихо посмеивается собственным мыслям. У арки он вдруг встрепенулся, оглянулся, словно только что понял, где оказался, и сказал: «Скучно с вами, я пойду в комп лабать»; не прощаясь ушёл в сторону своего дома.
– Не, ну это уже вообще. Надо быть конченным человеком! – возмутилась Ася. –Сказать, что пошёл отдать ключи, и нанюхаться там втихую со своими наркоманами! Я ещё понимаю, если бы вы тут все были под эти делом! А так! В чём смысл? Это же видно! Сделайте с ним что-нибудь! – всё кипятилась она.
– Ась, – начал Родя, – да что ты с ним сделаешь? Нос ему отрежешь? Это его дело!
– Ну поговорите с ним!
– Да мы пробовали, но ты же знаешь, у него на всё одни ответы: «Да я! А что я? Я ничё! Ты чё?» А то ты его не знаешь. Лично меня вымораживает это его подражание старшим. Этой вот манере разговаривать, как тупой нарик, этот уёб**ный смех…
– Да-а-а, теряем мы Рыжего, – протянул Вано, презрительно сплюнув на землю.
– Не понимаю, в чём прикол вот
