так вот: в обычный день, просто пойти и занюхать свой фен? В чём кайф? Тем более мы тут все трезвые, ладно бы хоть что-то намечалось, а так… Ещё и вернуться к нам, будто мы можем не заметить! – не унималась Ася, начиная уже повторяться.
– Да забей, Ась. По*уй на него, – заключил Саша, и все погрузились в какое-то вязкое тяжёлое молчание, когда каждый и хотел бы сменить тему, да как-то не мог подобрать слова.
В очередной раз дойдя до края китайки, мы свернули в перпендикулярный двор, а оттуда на тропинку, ведущую к ночному магазину. «Ещё за пивом, что ли, сходить?» – предложил кто-то из нас.
– Ребят, я это. В армию, кстати, иду… – вдруг прервал всеобщее молчание Димас, который не говорил с того самого момента, как мы встретились (что было ему крайне несвойственно).
– Да ла-а-а-адно???!!! – мы встали как вкопанные; Вано с Асей недоумённо переглянулись. – Так тебя выперли в итоге?!!
– Ага, – пожал плечами Дима, пока носок его новеньких кожаных кроссовок усердно пытался подцепить утопленную в земле цветастую крышку из-под пива. Он изо всех сил старался говорить с выражением человека, сообщающего совершенно незначительную новость.
– И что, Дим, куда направляют? – только и спросил Вано.
– Да ничего интересного, пехотные войска под Воронежем – так же, – отвлечённо ответил Дима, не оставляя крышку в покое.
– Блин, брат, и когда?
– Да вот, через неделю забирают…
Остаток вечера прошёл как-то совсем тухло. Димас почти сразу пошёл домой, следом за ним по домам разошлись девчонки, мы с пацанами дошли всё-таки до ночного, дёрнули по пивку, от которого нас потянуло в сон. Мы, недолго думая, попрощались и засеменили в разных направлениях, ведущих к дому, еде, желанной прохладе свежей постели и долгого беззаботного сна, которого один из нас, скорее всего, сейчас был лишён.
Пока я добрёл до дома, пиво уже совсем выветрилось. Я взбежал вверх по лестнице до своего этажа, покурил в окно, беззвучно открыл старую тяжёлую дверь, ступил в полумрак прихожей, нарочно пропуская самую скрипучую дощечку паркета, которая, как правило, попадала под первый шаг каждого входившего и коротко взвизгивала под подошвой ботинка, заставляя почувствовать секундную неловкость.
Я сел за компьютер, включил игру, пересиливая душащее раздражение. Игра не шла. Я был жутко раздосадован тем, что первый выходной недели обломался и мне приходится играть в компьютер сейчас, летом, которого осталось так немного. Это чувство не покидало меня до самого рассвета, я злился, промахивался, проигрывал, порывался прекратить игру, но начинал снова, так как ещё меньше я мог представить, что сейчас, в субботу ночью, пойду спать.
В момент, когда солнце выглянуло из-за крыши соседнего дома и лучи облизнули облупившийся подоконник моего окна, я получил смс от Бездаря: «Спишь?»; и сразу следом: «Покурить хочешь? Я буду у тебя в падике через 15 минут».
Мы встретились перед моей дверью. Захар явно был на пороховых отходах. Молчал, его трясло: очевидно бросало то в холод, то в жар, от чего он то стаскивал футболку и заправлял её край в шорты так, что горловина болталась у колен, то вновь надевал, разглаживая складки ткани мокрыми ладонями одним и тем же нервным движением, оставляющим серые разводы. Щёки его были пунцовыми, точно такими же по цвету, как и белки глаз.
Я кивком указал на лестницу, и мы молча спустились на привычное место рядом с мусоропроводом, двумя этажами ниже. Солнце заливало площадку и бетонную лестницу. Серый камень и глянцевые персиковые стены горели багрянцем. Я сидел на холодных ступеньках, бездарь стоял напротив окна, ведущего во двор. Разливающийся по небу восход стёр неприятное впечатление при встрече. Я видел не человека, а лишь чёрную тень, ловко делающую своё дело, несмотря ни на что. «Надо покурить, чтобы попустило», – только и произнёс он, не в силах успокоить скрежещущие челюсти, постоянно прикусывающие губы, отчего те взбухли и налились кровью.
– Ты где был-то?
– А, – бросил он небрежно, – да с Рыжим. В компьютер играли.
Ага. В компьютер. Отлично придумали. А то не видно. Хотя какое мне дело? Плюхи лепились, суля сладкий сон, по коже бежали мурашки от утренней прохлады и предвкушения. Дворовый рассвет был прекрасен. Как только я проглотил первую порцию дыма, сознание погрузилось в туман, в котором не было места ни подозрению, ни призрению. Мы раззевались. Заху подотпустило. Он сел рядом, отпил воды из второй принесённой им пластиковой бутылки. Я попросил хлебнуть (жутко хотелось смочить пересохший рот). Вода показалась вязкой. Потребовались усилия, чтобы собрать слюну и сплюнуть между перилами, проводив взглядом сгусток слюны, пролетевший много метров и со звонким шлепком распластавшийся на полу первого этажа. «Идеально», – подумалось мне.
Заха резко встал, отряхнул д закурил уже четвёртую сигарету, опёрся локтем на высокий подоконник, положил подбородок на сжатую в кулак ладонь, подставив тем самым веснушчатую рожу утреннему солнцу. «Москва моя, и я люблю её нежно», –процитировал он нашу любимую песню. «Москва воспитала сыновей дерзкими», – ответил я другой репликой. «Москва тонет в блёстках, пёстром блеске. Той Москвы из старых фильмов, увы, не стало. Грязь осела по московским вокзалам», – продекламировал Захар быстрой читкой, манерным движением кисти, подражая рэперам. Мы заржали. Так завершился (начался) ещё один день.
Каникулы в Мексике
Из всех настолько Захар отслужил. Армия была для таких, как он. Очень хотел попасть в крутые войска – был зачислен в морские пехотинцы. Восторженный, звонил пацанам и хвалился, как ему тут тяжело, с гордостью, в подробностях рассказывал о том, как стреляет из автомата и ныряет в древних, советских ещё аквалангах. Армия была точно для таких, как он, но точно не для таких, как Димас. Последний это прекрасно понимал, поэтому ходил как в воду опущенный. Мы, как могли, подбадривали его всю неделю и устроили шумные проводы на поляне в нашем лесу, собрав в его честь весь район.
Под утро, когда весь сброд рассосался кто-куда и остались только свои, мы попёрлись на хату к Грачу (мы бы пошли к Диме, но у того мама приехала, провожать сына). У Грача я никогда не был. Знал, что он так и живёт с мамой, отчимом, с которым в последнее время почти не общается, и двумя сестрёнками семи и трёх лет. Предки постоянно запрягали Дэнчика сидеть с малыми, но тот никогда не противился. Мы не понимали почему. Он, молодой парень, как нянька водил их в садик и школу, забирал, помогал делать уроки, пока мамка с отчимом работали. Ну реально нянька. Взамен ему давали бабла, мать давала свою тачку, и в принципе, ни в чём его не ограничивали, но сколько раз случалось, когда все тусовались, а он уныло бурчал в
