не сказал ни слова.
Потому и Тибрик не рассказал всего. Была у него тайная мечта, и узнай о ней Борода, пожалуй бы, рассмеялся. Увидев Бороду, Тибрик погладил рукой карман пиджака. Там хранилась его тайна.
Борода подошел, сел. Тибрик смекнул, что Борода на мели, раз пробавляется рисовой кашей с кефиром.
Отличное настроение после сытного обеда так и ломилось наружу, и Тибрик не сдержался.
— Хе, старик, — сказал он, — не взять ли нам чего покрепче?
— А ты при деньгах? — спросил Борода, не переставая жевать. Он поедал больше хлеба, чем каши, а кефир отпивал небольшими глотками.
— На пару луковок найдется! — И Тибрик звякнул мелочью. О рублях он ничего не сказал. Достал один, положил на стол, два других оставил про запас, хорошо, что у кассы догадался разменять трешку, от третьего рубля оставалась мелочь. Ее тоже выложил.
— Луковки? Найти б еще два рублика, имели бы пол-литра.
Но Тибрик не заикнулся об этих двух. Поднялись, пошли к выходу.
У Бороды было пальто с капюшоном, узкие черные брюки, ботинки на толстой подошве.
Теперь на Центральный рынок. Там в аптечном киоске продавались эти пузырьки. Они их прозвали луковками, потому что пузырьки содержали пятьдесят граммов спирта с луковичным соком. Какое-то зелье, от чего — они не знали. Дешево и сердито: на рубль шесть штук.
Борода был недурен собой; стоило ему улыбнуться, продавщица без лишних слов отпустила требуемое.
Зашли в уборную. Содержимое первого пузырька пламенем обожгло нутро. Закусывали хлебом, прихваченным в столовой.
Стены уборной были выкрашены грязно-коричневой краской, освещение тусклое. Изредка заходил рыночный люд, с удивлением поглядывая на парней.
Они выпили по третьему пузырьку. Пустые, вместе с пробками, бросали в раковину.
Щеки у Тибрика зарумянились, глаза блестели. Голос стал глухим и сиплым.
— Машину увести — плевое дело. Лучше всего вечером, у театра. Стоишь, караулишь. Подъехали старики, вошли в театр; как начнется первое действие — садись за руль и дуй во все лопатки. Открыть дверь не проблема, включить зажигание тоже ерунда.
У Тибрика и в мыслях не было красть такую громоздкую вещь, как машина, просто захотелось порисоваться перед Бородой.
— Водить умеешь? — деловито спросил Борода. Тибрик самодовольно прыснул.
— Хе-хе, старик! А то нет? Еще в школе научился, и в моторах кое-что смыслю. Значит, в нашем распоряжении три часа. Закончится спектакль, старик выйдет из театра, а машины нет. Пока сообщат ментам, пройдет еще полчаса. За это время надо уехать подальше и как следует спрятать машину.
— Где гараж — знаешь? — опять нарушил молчание Борода. Плутовато сощурив глаза, он жевал черную корку.
— У кинотеатра «Тейка». Но там злой кобель, к гаражу не подступишься. Говорю тебе, единственный шанс — у театра.
Борода перестал жевать, тряхнул пустым пузырьком и швырнул его в раковину.
— Не годится! Зимой машину трудно спрятать. Покататься по городу можно. Пока не зацапают.
В уборной появился парень в телогрейке, в кирзовых сапогах, шапке-ушанке. Оглядел Тибрика с Бородой, потоптался немного, подошел.
— Кореша, огонька не найдется? Курить страх как хочется. А? — Он вытащил из кармана пачку «Примы». — Сигареты есть, а спичек нет. Так что найдется?
Тибрик проворно отыскал в кармане спички, взял предложенную сигарету, Борода тоже. Все трое закурили. Парень махнул рукой на раковину.
— Дерябнули, а? Что за штука? — У незнакомца испитое лицо, на щеке шрам, глаза с прищуром — узкие щелочки. Борода не проронил ни слова, а Тибрик даже крякнул от удовольствия.
— Луковки! Вещь что надо.
— Не приходилось этой дряни пробовать! — Незнакомец взял пузырек, изучил наклейку. Борода тем временем оглядел его с ног до головы. Глаза у Бороды светло-серые, почти стальные, взгляд проницательный, острый.
— Из заключения? — спросил он. — Сколько отгудел?
Незнакомец швырнул пузырек обратно в раковину.
— Трояк за драку. Сегодня выскочил. Выпить страх как хочется. А вы, кореша?
Тибрик сделал рукой многозначительный жест.
— А мы тут по Риге. Свои ребята… Хе, старик! — Последние слова прозвучали криком изумления, потому что незнакомец вытащил из кармана рубль, за ним еще один.
— Где они продаются, а? — спросил он, кивнув на пузырьки. Тибрик хихикнул.
— Вещь что надо. Только по блату. Тебе не дадут, а вот ему пожалуйста. — Тибрик посмотрел на Бороду. — Он дамочке из аптекарского приглянулся.
— Мне в этой дерюге не охота людям глаза мозолить. На, возьми на все. Закуска есть? Ну, и жратвы какой-нибудь.
Он дал еще полтинник.
Борода скрылся за дверью, Тибрик пошарил по карманам, достал ломоть хлеба.
— Один завалялся. Может, пожуешь?
Незнакомец взял хлеб, глотал жадно и торопливо.
Не потому, что голоден, просто повадка такая: хватать и хапать.
Вернулся Борода. Карманы оттопырены, в руке завернутый в бумагу кусок колбасы.
— Три часа. Пора мотать отсюда, — сказал он.
Борода раздал каждому по четыре пузырька. Ловко сковырнул лак с головки, вынул пробку, вылил содержимое в горло.
Тибрик глядел на Бороду с восхищением: сколько выпил — и ни в одном глазу. А Тибрик захмелел.
Незнакомец в этом деле тоже слабак. После третьего пузырька понесло его на откровенность, руками размахался. Фамилия его, говорит, Админис, звать Янкой, живет в районе Саркандаугава, сейчас прямой дорогой домой. Как-то еще баба примет?
В половине пятого выпили по последнему пузырьку, Раковина доверху завалена склянками.
Тибрик не помнил, где и когда потерял Бороду и Админиса. Пришел в себя у входа в Центральный универмаг. Между двумя дверьми его обвевает потоком теплого воздуха, и так это приятно, так хорошо. Постоял, прижавшись спиной к стене, обогрелся, надумал войти в магазин.
Покупатели говорливой толпой мелькают перед глазами, плывут вдоль прилавков. Тибрик через все
