это многолюдье добрался до молочного отдела.
На прилавке — рукой достать — стоят три бутылки со сливками. Кто-то из покупательниц отвлек продавщицу.
Тибрик машинально взял бутылку, сунул в карман, затем — другую.
Перед глазами голубая дымка, кажется ему, сейчас раннее утро, и он совершает обычный обход гастрономов.
Третью бутылку взять не успел. Поднялся переполох.
Кто-то стиснул его плечо, кто-то прокричал прямо в ухо:
— Что ж это вы, молодой человек! — И Тибрик вдруг осознал, что стоит у прилавка молочного отдела и что перед ним сержант милиции.
Из кармана извлекли бутылки, и глаза Тибрика расширились от ужаса.
Он украл сливки! Теперь не оберешься неприятностей. Так и есть. Сержант повел к выходу, двое свидетелей следом.
Свежий воздух привел его в чувство, в отделение милиции он пришел совсем протрезвевшим.
Там майор и двое сержантов. Пока майор изучал его паспорт, Тибрик успокоился. Паспорт в порядке, прописка есть, есть и печать с места работы — тиснул свой парень из отдела кадров на одном заводе. Все чин-чинарем.
Вот только бутылки, будь они прокляты, но, чтобы там ни было, просить и хныкать Тибрик не станет, пускай сажают на пять суток. Больше не дадут. Он бутылки не крал, взял у всех на виду. Мелкое хулиганство! Пять суток, не больше.
Майор отложил в сторону паспорт.
— Обыскать.
Сержант, составлявший протокол, махнул ему:
— Подойди сюда! Выкладывай все из карманов!
Оба свидетеля сидят на скамье у стены. Тибрик послушно выложил содержимое карманов на стол.
Два рубля, связка ключей, самописка, носовой платок, перочинный ножик, открывалка для пивных бутылок, зеркальце.
— Все? — спрашивает сержант. Майор посмотрел на пухлый карман пиджака и бросил:
— Проверить!
Сержант поднялся, быстро ощупал одежду Тибрика.
Из кармана пиджака вытащил записную книжку в красном переплете.
Тибрик залился румянцем, невольно сделал шаг вперед и просительно вытянул руку.
Не для посторонних глаз эта книжка. Но майор говорит сержанту:
— Посмотри, что там.
Сержант раскрывает ее, читает про себя, и лицо его расплывается в улыбке.
— Эге! Товарищ майор! Да ведь он поэт. Вот послушайте. — И сержант читает не своим, изменившимся голосом:
Неспокойно стало в море. Ветер мчится во всю прыть. Мне б хотелось с ним в просторе Биться насмерть, победить.
У Тибрика такое чувство, будто его раздели. Просто ужасно! Он сам себя вывернул наизнанку, словно старую рукавицу, — все заплаты на виду. А дальше будет о его беспокойстве, о его тоске и желании быть честным, ничего не красть и…
Это его тайна, его мечта. Для себя писал, не для других.
Один прыжок, и он рядом с сержантом, вырвал книжку, еще два шага, и он у бумажной корзины.
Яростно выдирает и рвет страницы, мелькают клочки бумаги, белые, неуловимые. Через несколько мгновений и красная обложка сиротливо лежит на полу.
Все произошло так быстро, что милиционеры рты пораскрывали от удивления, смотрят на Тибрика ошарашенно.
Последние клочки бумаги медленно опускаются на пол.
И ПРАХОМ ТЫ СТАНЕШЬ
Убить сумасшедшего?
Дело нехитрое. Упадет человек, словно шишка с высокой сосны, и не вздрогнет земля, разве только трава прошелестит.
А дерево по-прежнему будет шуметь.
Весной 1905 года пять человек засело на заброшенной мельнице, чтобы до темноты задержать карательный отряд.
Слева и справа от мельницы тянулись залитые вешними водами топи. На пустыре перед мельницей валялись семь трупов.
Карательным отрядом командовал барон Зигфрид фон Тизенхас. Повстанцы были вынуждены отступить раньше времени. Один из них, учитель — Ливии не знал даже его имени, — отказался войти в ледяную воду. По реке еще плыли редкие льдины, белые, похожие на крышки гробов молодых покойников. У того учителя не выдержали нервы.
— Все равно погибнем! — кричал он.
И в этот момент казаки дали залп. Пули угодили в стену, учителя осыпало крупицами кирпича, известки.
Черные волосы его на глазах поседели.
— Судороги! — проговорил учитель шепотом, и это прозвучало страшнее крика, — Судороги! — Больше он ничего не сказал, приставил маузер к виску и прошептал: — Не подходите. Застрелюсь! Я прикрою вас, плывите!
В кустах уже чернели штыки. Серые казацкие шинели сливались с вечерними сумерками.
Трухлявые двери превратили в плот, сложили на него оружие, и четверо повстанцев шагнули в воду. Казаки, засевшие в лозняке, стреляли метко, двое тут же пошли ко дну. Учитель на мельнице открыл ответный огонь, казакам пришлось залечь, и все же на том берегу их пуля сразила третьего товарища.
Ливии ухватился за куст склонившейся над водой березки. Его трясло, но холода он не чувствовал, страха тоже. Пули решетили ствол березки, белая щепка больно полоснула по лицу, до крови разодрала щеку, а ему показалось, будто голубь коснулся крылом.
Деревья укрыли Ливия, он затерялся в лесу.
В Ревельском порту он сел на пароход, шедший в Марсель.
Когда рядом с тобой не остается близкого человека, надо дружить с какой-нибудь большой мыслью. Мелкие мысли навалятся и сломят, большая завладеет тобой всецело и поведет за собой. Ливии думал о том, как вернуться и отомстить.
Шли годы, он работал грузчиком в Марсельском порту. Началась первая мировая война, в самый разгар ее, в семнадцатом году, в России произошла Февральская революция, и бывший
