Спустя час, когда Боб опять куда-то отбыл, нас разбудил Хаунд; появившись, он стал путано рассказывать, будто ехал на мотоцикле и попал в засаду. По его словам (ложь), его батальон ввязался в бой, и, не объяснив, по какой причине он батальон покинул, отдал нам приказ отступать. Все это показалось мне подозрительным, но во главе штабного подразделения бригады стоял Мердок, и мы, снявшись с места, отошли примерно на милю.
Мы шли и шли в темноте, миновали две деревни; я возражал, но Хаунд твердил свое: «До рассвета мы должны уйти как можно дальше». Дороги были забиты войсками, отступавшими, как придется, не соблюдая никакой дисциплины. Офицеры, судя по всему, уехали вперед на машинах. После второй деревни дорога пошла вдоль долины с круто вздымавшимися по обеим сторонам голыми холмами. Я предложил устроить привал, но Хаунд сказал: «Надо найти укрытие». Остановить его мог лишь дневной свет. Как только рассвело, он спрыгнул с дороги в дренажную канаву и больше оттуда не выходил.
Я проспал с час, а когда проснулся, то увидел странную процессию: две тысячи оборванных бородатых людей шли по дороге с белыми простынями вместо знамен. Сначала я решил, что это какая-то местная манифестация, а потом сообразил: это же итальянцы, их взяли в Греции в плен, а теперь освободили. На свободу они шли без всякого энтузиазма.
Подошла часть первого батальона; несколько человек было ранено. Один солдат прошел всю дорогу с пулей в животе. Он лег на землю, но встать уже не смог; доктор прекратил его мучения с помощью морфия. Я спросил капитана Макинтош-Флада, каково наше положение. «Не знаю, и знать не хочу», – последовал ответ. Я пошел на поиски воды, оставив вместо себя вестового и разведку.
Стоило мне оказаться одному, как на душе стало легче: вид подавленных, отчаявшихся солдат действовал удручающе, терялась вера в собственные силы. Я вышел на дорогу и двинулся в обратном направлении. Мне навстречу шел субалтерн (не из наших, но как будто бы англичанин), он возглавлял – увы, лишь в прямом, а не в переносном смысле – полвзвода солдат. Субалтерн очень спешил.
– Дальше по этой дороге идти нельзя, – предупредил он меня. – Ночью там высадились парашютисты противника, они обстреливают дорогу из пулеметов.
Я спросил, откуда они стреляют.
– Не знаю.
– Кого-то из ваших ранило?
– Времени не было выяснить, – ответил субалтерн и рассмеялся – не задавай, мол, глупых вопросов.
Я сошел с дороги и направился через горы в деревню, которую мы проходили ночью, славную маленькую деревушку с колодцем на площади. Хотел налить в бутылку воды, но веревку срезали, а ведро украли. Жестами попросил крестьянина дать мне напиться; он пробурчал что-то в ответ, помотал головой, но я последовал за ним в его избу, и он, хоть и не сразу, налил мне в чашку воды из каменного кувшина.
На площади ко мне подошла и потянула меня за рукав крестьянская девочка; по щекам у нее текли слезы. Я пошел за ней, она отвела меня к церкви, где во дворе на носилках лежал английский солдат. Он был мертв; рот у него был облеплен мухами. Рядом с носилками стояла еще одна девочка, плакала и она. Должно быть, они за ним ухаживали. Стоявший поблизости бородатый крестьянин воздел к небу руки, словно показывая на поднимающийся аэростат. Этими знаками он давал мне понять то, что я знал и без него. Как и он, знаками, я велел им похоронить солдата.
Из этой деревни я направился в следующую, где, если верить встретившемуся мне мотоциклисту, в самом дальнем доме должен был находиться штаб или нечто вроде штаба. Наступление противника сдерживали в полумиле отсюда. В увитой жасмином беседке я обнаружил Боба, Фредди и двух бригадиров; оказалось, они попали в переделку – угодили под огонь автоматчиков. Боб прыгнул в танк, а Кен Уайли, зам. командира первого батальона, не посрамил честь десантных войск, предприняв мощную и успешную контратаку. Присоединилось к нам и несколько новозеландцев, в основном маори, и был разработан план действий, который сейчас я припомнить не могу, тем более что осуществлен он так и не был.
Боб, Фредди и я сели в грузовик и поехали обратно, на участок дороги, где я оставил Хаунда. Туда подтянулась часть его батальона, сам же Хаунд по-прежнему сидел в канаве. Боб, стараясь вести себя как можно корректнее, освободил его от командования батальоном со словами: «Вы спеклись. Вместо вас командовать будет Кен». Потом мы поехали обратно в деревню, чтобы перенести штаб туда. Называлась деревня, если не ошибаюсь, «Трактир Бабали». Трактир там, разумеется, был, а в трактире сидело человек десять отставших от своих частей пьяных солдат. Столы были залиты вином, однако несколько кувшинов еще не опорожнили. В тот день мы не ели ни разу, и две кружки бурого и сладкого вина заметно подняли нам настроение. После того как Боб забраковал очень славный сарай, который я облюбовал под штаб, мы попросту вломились в чей-то брошенный дом и назвали его «штабом бригады». Тем временем появился первый батальон. Согласно плану, он должен был прикрывать четвертый батальон, однако Хаунд проявил инициативу и здесь и приказал им отступать. Боб во всеуслышание освободил Хаунда от командования, на этот раз в выражениях не стесняясь. Внес свою лепту и пресвитерианский священник, который обратился к Кристи Лоренсу со словами: «Вот наша тактика: “Спасайся, кто может”». Пожелай противник продвинуться еще дальше вперед, и четвертый батальон, не успев занять позиции, был бы захвачен в плен, но немцы за эти дни устали, к тому же они редко переходят в наступление без поддержки с воздуха, а начиная с этого дня поддержка с воздуха заметно ослабла. Разведполеты осуществлялись часто, случались и разрозненные атаки с воздуха, но такого, как на прошлой неделе, когда от самолетов неба не было видно, больше не повторялось.
После непредвиденного отступления Хаунда «Трактир Бабали» оказался на линии фронта, и штаб бригады был перенесен примерно на милю в очень красивое место, в маленькую придорожную усыпальницу, рядом с источником, сбегавшим в ручей. Когда-то здесь было нечто вроде насыпи, и источник и водоем, куда он выливался, выложили камнем. Было время, надо полагать, когда считалось, что эти места обладают целебными свойствами. Вокруг источника росло несколько деревьев, и, хотя следы оккупации сразу же бросались в глаза, место это нисколько не утратило своего очарования. Сержант Лейн предусмотрительно прихватил из трактира большую бутыль с вином, и мы поставили ее в источник охлаждаться. У Боба нашлись коробка сигар и сборник кроссвордов. Нам очень не хватало нескольких часов отдыха: усталость и голод давали себя знать.
Часов в пять пополудни мы с Бобом отправились навестить Джорджа Янга; он по-прежнему сидел в своем окопе в «Трактире Бабали», и его с трех сторон обстреливали скрывавшиеся за деревьями автоматчики. Вооружен был противник и четырехдюймовым минометом, из которого по Янгу и по дороге велся не прекращавшийся ни на минуту прицельный огонь. Когда мы с Бобом спускались в окоп, рядом просвистело несколько пуль, а на обратном пути в непосредственной близости от нас дважды разорвались бомбы. Тем не менее люди Янга и его штаб проявили исключительную выдержку. Теперь он командовал первым батальоном, вернее, тем, что от него осталось. Свои позиции он удерживал, пока не поступил приказ с наступлением темноты отступить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
