Но я не мог представить себе, что скажу ей «нет». Включая новый состав Криса МакГрегора, Джона и Беверли Мартин, а также группу Dr Strangely Strange — причудливый ответ Ирландии на ISB, объем моей продюсерской работы достиг шестнадцати альбомов. И все их нужно было свести, а также сделать мастеры до моего январского отъезда в Лос-Анджелес.
Однажды вечером в декабре, во время работы над вторым альбомом Fotheringay, я психанул после сорокового неудачного дубля «John the Gun». Мы с Сэнди вышли из студии и напились. Она спросила, останусь ли я, если она расформирует группу и запишет сольный альбом. Я сказал, что я сделаю перерыв в работе, чтобы его спродюсировать, и что если существует что-то, что соблазнило бы меня отвергнуть Warner Brothers, то это именно ее альбом. На следующее утро Сэнди позвонила, чтобы сообщить, что распустила Fotheringay, когда мы смогли бы начать работу над ее новой пластинкой? Я сказал, что должен буду обсудить это с Warner Brothers, как только туда попаду.
«Попадешь туда? Но ведь теперь же ты не едешь!». Я сказал ей, что если она распустила группу, думая, что я разорву подписанный договор, ей лучше собрать ее обратно без промедления. Сэнди ответила, что уже поздно — двое ее музыкантов этим утром подписали контракт на участие в долгосрочном турне Кэта Стивенса. Она так никогда и не простила мне этой ошибки в глагольных временах; но, по крайней мере, думал я, Сэнди не обанкротится, финансируя Fotheringay.
Существовал длинный список спорных вопросов, касающихся вхождения Witchseason в состав Island Records, которые требовали разрешения. Встреча была назначена на мой первый за целый месяц день, свободный от работы в студии. Вечером накануне встречи Сюзи Уотсон-Тейлор, Найджел Уэймут и я около полуночи попали в Baghdad House, заведение в Челси, управляемое загадочным иракцем и его рыжеволосой подругой-шотландкой. В этом полуподвале имелись альковы, идеальным образом приспособленные для неафишируемого курения различных субстанций и длинных «послеурочных» вечеров, полных вина, песен, флирта и тайных сговоров. Представители музыкального бизнеса и криминальных сообществ — часто люди абсолютно разные — обожали его.
Мы смотрели на безумно одетого скрипача, который играл и танцевал на середине комнаты, а потом пустил по кругу чашу с «горячим вином с пряностями и сахаром». Сюзи сморщила нос и отказалась. Мы с Найджелом отнеслись к содержимому чаши с недоверием, но оба сделали по маленькому глотку, просто из вежливости. Вскоре мы все отправились домой спать.
Внезапно я очнулся ото сна — стены вокруг меня танцевали. Черт! Я поднял трубку телефона и позвонил Уэймуту. Его жена сказала мне, что да, у Найджела были галлюцинации, но она дала ему две таблетки мандракса, и сейчас он спит как ребенок. Я сказал ей, что буду у нее прямо сейчас, чтобы взять немного того же самого. Весь путь до квартиры Уэймута и обратно, составлявший менее километра, я вел машину со скоростью пятнадцать километров в час. Потом принял таблетки, отправился в постель и пытался читать, чтобы увести свой разум от галлюцинаций. Важная встреча начиналась на следующее утро в десять часов.
Внезапно зазвонил телефон. Я рывком поднял трубку. Кто мог звонить посреди ночи? Это была Мэриэн, моя помощница Пока она говорила со мной, спрашивая, где это я пропадал целый день, я осознал, что в комнате света больше, чем от лампы у кровати. Была середина дня, и телефон рядом со мной звонил уже несколько часов. Все это время я проспал, уронив голову на ладонь, а книга оставалась раскрытой на той же самой странице. Все неоконченные дела были улажены без меня. Настало время укладывать вещи и отправляться в Лос-Анджелес.
Неделю спустя после моего прибытия, я был разбужен на рассвете в гостинице «Шато Мармон» ревом, который сотряс все мироздание. Моей первой мыслью было, что кто-то все-таки сбросил ядерную бомбу. Я труп, но по крайней мере у меня была большая компания. Несколько минут рационального анализа изменили мой взгляд на произошедшее в пользу землетрясения. За все годы, проведенные мною в студии звукозаписи, я никогда не слышал настолько низкого звука Чтобы произвести такой шум, колеблющийся объект должен быть невообразимо большим. Земля, подобно мокрой собаке, пыталась стряхнуть нас с себя.
В тот день в «Музыкальном Бунгало»[222], расположенном на территории киностудии Warner Brothers, я познакомился со своими новыми сотрудниками. Малкольм Билби работал здесь уже почти сорок лет. Он спросил, помню ли я ту сцену из фильма «Золотоискатели 1933 года» Басби Беркли[223] с широкой винтовой лестницей, полной девушек, которые играли на скрипках, украшенных светящимися неоновыми трубками. Я помнил Эта сцена снималась во время его первой недели работы в студии, в день землетрясения 1933 года в Лонг-Бич. Он помнил, как помогал визжащим девушкам выбраться из шатающейся декорации и как при этом подключенные к сети неоновые скрипки падали и разбивались с треском и искрами. Пергидрольная блондинка из бухгалтерии с губами в форме «дуги Купидона»[224] была одной из тех танцовщиц.
Прошло несколько недель моей новой калифорнийской жизни, когда до меня дошла новость о том, что Ричард Томпсон ушел из Fairport Convention. Я был ошеломлен: это была последняя вещь, которую я мог предсказать. Мое изумление стало еще больше, когда ко мне в руки попала газета Melody Maker двухнедельной давности, и я прочитал интервью Ричарда, в котором он сказал, что «после того, как ушел Джо, все уже не кажется прежним». В тот момент меня можно было сбить с ног пером. Или использовать это перо для того, чтобы я с его помощью улетел обратно в Лондон.
Затем был тревожный телефонный звонок от Молли Дрейк. Ник вернулся в Тэнуорт, не в силах больше выносить жизнь в Лондоне. Его хотели показать психиатру, но он чувствовал, что, если это сделать, люди будут считать его сумасшедшим. (В 1971 году подобное отношение было нередким для Англии.) Молли попросила меня сказать Нику, что я думаю, что посещение врача — хорошая мысль, и я, конечно же, это сделал Голос Ника в телефонной трубке звучал просто ужасно.
Мне всегда казалось, что нерешительная манера поведения служила Нику своеобразным щитом для его внутренней сущности, в которой он был уверен, даже если у него не было другой возможности выразить ее, кроме как через музыку. Теперь было такое чувство, как будто бы и щит, и сама сердцевина разбиты вдребезги. По голосу Ника было слышно, что он напуган.
Обживаясь на новой работе, я обнаружил, что последнее, в чем нуждались кинорежиссеры, — это «творческий вклад» мальчишки из музыкального бизнеса Они имели склонность заказывать музыку к своим фильмам в последний момент и обычно хотели, чтобы ее написал Джон Уильямс[225] или кто-то в этом роде. Мне удалось убедить продюсеров фильма «Человек Омега» предоставить нам с Джоном Кейлом возможность на свой страх и риск написать для него десятиминутный музыкальный фрагмент. Результат работы привел их в ужас; с нашей с Джоном точки зрения, он был идеальным.
Я получил права на использование песни Леонарда Коэна в фильме «МакКейб и миссис Миллер» и организовал регулярные показы новых кинолент для музыкального бизнес-сообщества Лос-Анджелеса. Я ходил на совещания в отдел артистов и репертуара звукозаписывающей компании, располагавшийся через дорогу, и пытался согласовывать деятельность двух отделений транснациональной корпорации, теперь называвшейся Warner Communications. Я попытался пригласить замечательного волшебника банджо из Кембриджа, Билла Кита, чтобы он сыграл музыкальную тему для Джона Бурмана[226] в фильме «Избавление». Но Билл путешествовал по Европе и хотел поехать к одной девушке в Ирландию, поэтому предложил мне в качестве замены Эрика Вейсберга Я поехал в Атланту вместе с Эриком и записал тему «Duelling Banjos» нормальным образом, задом наперед, быстро, медленно, «вверх ногами» и даже «вкривь и вкось». Бурман был так восхищен результатом, что настоял, чтобы эта запись вышла на сингле. Когда я принес ее на совещание отдела артистов и репертуара, все посмеялись. Мы ублажили Бурмана, отпечатав 500 промо-копий с белыми ярлыками, чтобы он мог играть их во время интервью на радио, которые давал по всей стране.
На следующее утро после первого интервью — оно было в Миннеаполисе — мне позвонили со склада с вопросом, знаю ли я что-нибудь о сорокапятке с загадочным номером. Конечно, это была Duelling Banjos, миннеаполисское отделение только что заказало пять тысяч копий. Я так пренебрежительно относился к этой записи, считая, что она не обладает необходимыми для успешного сингла качествами, что даже не потрудился указать на ярлыке свое имя в качестве продюсера Не прошло и нескольких недель, как этот сингл стал моим единственным хитом, достигшим первого места.
