Но это потом, а пока Валентина, называя себя старухой, на самом деле чувствовала себя вполне молодой, и желания ее были молоды. Странное дело: шестнадцать лет прожила с мужем и даже не думала о том, чтобы ему изменить. Не чувствовала такой потребности. И не то чтобы ей хватало довольно хилого Валерия, но она исходила из того, что свое есть свое, какое ни есть, а чужое – чужое. Даже и объяснять нечего, если кто не понимает. Но вот уехал Валерий в Белгород на заработки – и пропал. Сначала приезжал раз в три месяца, а потом окончательно канул, и никаких объяснений, никаких подробностей, только прислал по телефону одну строчку: «Считай себя свободной, люблю, но не могу, прости».
Валентина, подождав его год, решила: ладно, буду считать себя свободной, раз мужа нет и дочь уехала.
И как только она это решила, в ней тут же проснулось все, что дремало и ждало своего часа.
Первый раз было страшно и нервно, так, будто прекращала затянувшееся девство.
Принесла мужчине в номер чайник, эта услуга в гостинице предоставлялась за отдельную плату, спросила, как обычно:
– Не желаете ли еще чего? Пивка, водочки?
Доставка в номер пивка и водочки обеспечивалась уже не гостиницей, а лично Валентиной – небольшой приработок, на который администрация закрывала глаза, то есть даже не закрывала, а спокойно понимала с открытыми глазами: всем жить надо.
Обычно постояльцы или соглашались, или отказывались, но, бывало, кто-нибудь, осмелев и оглядев добротную Валентину с головы до ног, игриво говорил:
– А если желаю и если не водочки?
При этом на самом деле не то чтобы желал, просто напоминал сам себе, что он еще мужчина, всегда на все готовый.
Валентина отвечала удачно придуманной однажды фразой:
– Это в стоимость не входит, приятного аппетита!
И уходила.
Вот и тем вечером мужчина, такой весь свободный, со все умеющими, как у актера, глазами, сказал:
– Водочки не желаю, красавица. Ничего не желаю, кроме любви.
– Таких услуг в ассортименте не имеем.
Валентина, кстати, обманула Геннадия, сказав, что может познакомить его с платной девушкой. В маленьком Грежине не было хода этой профессии, слишком все не виду. Просто ей было интересно увидеть его реакцию на тему.
– А мне не услуга нужна, – сказал артистичный мужчина, – я про любовь!
– На время, что ли?
Мужчина вдруг загрустил – красиво так, печально, будто по-настоящему.
– Примитивно меня понимаете, напомните, как вас зовут?
– Напоминать нечего, и я не называлась. Валентина.
– Так вот, Валентина, я, конечно, утрирую. О любви можно только мечтать. Иногда просто хочется человеческого общения. Я, знаете, с женой разошелся. Если честно, не жалею, был к этому готов. А вот к одиночеству – не готов. Дома еще как-то – работа, друзья, а в командировку пошлют, просто волком вою.
Врал, конечно, но с душой врал, искренне, и Валентина видела, что врет, – не волк он, а кобель натуральный и безразборный, и он, похоже, видел, что она видит, что он врет, но все зависело от того, поддержит или не поддержит. Если поддержит, можно продолжить.
И Валентина поддержала:
– У нас в Грежине девушек симпатичных много, прогуляйтесь, пригласите в гости. С учетом, что после одиннадцати в гостинице оставаться нельзя.
– Валя, какие девушки? Вы, наверное, интим имеете в виду? А я про общение! Какое с девушками общение?
Вот именно, общайся, не общайся, все равно не дадут, прямолинейно подумала Валентина.
А вслух спросила:
– Не понимаю, чем я-то могу помочь?
– Да поговорить просто! Вечером, часов в десять, не заглянете на полчасика? У меня винцо хорошее есть, выпьем по бокалу.
– Я на работе.
– И я на работе. Не водки же, извините, предлагаю, вина. Не для пьянства, а для вкуса.
– Не знаю, – сказала Валя. – Вряд ли.
А сама была уверена, что придет. Ждала десяти часов, как приговоренный ждет казни и одновременного помилования.
Пришла к нему с холодными и влажными руками, пришла не в десять, а минут в пятнадцать одиннадцатого. Спросила:
– Я тут ведро с тряпкой не оставляла у вас?
Мужчина огорчился:
– Какое ведро, Валя? Я вас жду!
Он указал на столик, где была бутылка вина, два бокала, виноград, мандарины и цветок в стакане.
– Я думала, вы шутите, – сказала Валентина.
– Какие шутки? Проходите!
– Мне еще лестницу мыть.
Валентина, будто нарочно, снижала свою привлекательность: образ поломойки с тряпкой в руке мужчину может охладить. Она сопротивлялась тому, что должно произойти и чего она хотела, но хотела слишком уж сильно, ее, она помнит, даже подташнивало от волнения.
– Лестница никуда не уйдет! Я потом сам ее вымою! – мужчина протянул ей руку, будто на танец приглашал, и Валентина дала свою.
Он подвел ее к столику, она села.
Он налил вина и что-то сказал, она выпила.
Он включил телевизор для музыки (заранее нашел соответствующий канал), налил еще, она еще выпила.
А потом плохо помнит – не потому, что опьянела, просто, видимо, сама память не хочет помнить, стесняется. Мужчина оказался, спасибо ему, опытный, умелый, хотя, прямо скажем, эгоист: получив свое, тут же пошел в душ, где долго мылся. Прямо-таки очень долго. Валентина оделась и ушла, стукнув дверью, чтобы услышал и перестал там зря отмокать. Никто не напрашивается.
С этих пор и пошло. Не часто, но периодически. С отбором, но не таким уж строгим. Окружающие знали или догадывались. Однажды молоденькая сменщица в присутствии администраторши Натальи спросила со смехом:
– Теть Валь, у тебя что, сексуальная революция?
– А тебе завидно? – осадила ее Наталья, сорокалетняя милая женщина, у которой муж тяжело болел вот уже пятый год и которая однажды, в доверительную минуту, призналась Валентине: «Тяжело, ты не представляешь как. Я ведь его люблю, Валь, и мне его до сих пор хочется. И ему хочется, иногда подлезет, силится, жилится, а толку… Хоть плачь. Знаешь, иногда нехорошая мысль у меня: чем так человеку мучиться, лучше уж или туда, или сюда. То есть или уж выздоровел бы, или… Но врачи говорят: шансы есть. Этим и живу. Шансами».
– Было бы чему завидовать! – фыркнула сменщица.
Валентина и Наталья переглянулись и не стали с нею спорить.
Как-то раз Валентина, принеся чайник и задав вопрос насчет желаний, услышала от нового постояльца, мужчины лет сорока пяти, задумчивого и внимательного:
– Нет, спасибо. А ваша администратор, она давно тут работает?
– Да.
– И живет здесь тоже давно? В поселке?
– С детства. А что?
– Да похожа на мою жену-покойницу. Как сестра прямо. Странно – где Мурманск и где Грежин…
– Бывает. На меня недавно один тоже удивился, что я на его дочь похожа. Ну, ему за шестьдесят уже, хоть и бодрый. Такие вещи предлагал, вы не поверите!
– Почему? Сейчас такая жизнь, все будто что-то наверстывают. Особенно кто при социализме пожил.
– Ну да, понимаю. Но я ему категорически сказала: вы что, собственную дочь, что ли, хотите? Это чем попахивает, вы соображайте вообще-то! Он сразу смутился. Нет, говорит, что вы похожи, это одно, а что я заинтересовался, это другое.
– Но играет роль, – задумчиво сказал задумчивый мужчина.
– Эх! – с горечью выдохнула Валентина.
– Что? – насторожился он.
– Да ничего. Завтра вот уедете, будете вспоминать, что была хорошая женщина в Грежине. Понравилась. Будете жалеть, что даже не поговорили. А чтобы взять и сказать: Наташа, давайте пообщаемся, как люди! Что в этом такого?
– Считаете? Действительно… А какой номер администратора?
Мужчина взялся за телефон, но передумал.
– Нет. По телефону как-то…
– Так спуститесь.
– Нет. А если вы ей… Ну, мягко… Намекнете, что… Ну… Пообщаться, и все такое. Я совсем в этих делах… То есть не в этих, которые… Ну, понятно, да? Пожалуйста!
– Ладно.
И Валентина поговорила с Натальей.
Та возмутилась, обидела подругу:
– Хочешь, чтобы я такая, как ты, стала?
И тут же извинилась:
– Прости, Валь. Просто – не могу.
А через час позвонила Валентине в ее комнатку и сказала:
– Посиди за меня, я отлучусь.
Валентина спустилась, Наталья ждала ее, перебирая бумаги, глядя в стол. Не поднимая глаз, сказала:
– Если кому… Убью и с работы выгоню!
– О чем речь!
И Наталья ушла.
Часа полтора или два ее не было.
Вернулась. Волосы слегка растрепаны, щеки в пятнах, помада на губах смазана.
– Ну? Получилось? – надеялась Валентина, улыбаясь, готовая поздравить.
– Нет. До самого дошли… До прямо до этого. Он даже начал уже. А я умом хочу, а чувствую – душа не принимает. Отпихнула его и… И все. Обиделся, наверно. Валя, давай договоримся: ничего не было.
– А разве было?
Сказав это, Валентина вдруг поняла: да и у нее не было, если по большому счету. Она половины мужчин имен даже не помнит, включая того первого, артистичного. Нет, когда это происходит, иногда бывает хорошо. Как пьянице, когда он пьет. Но потом у пьяницы обязательно похмелье, и у нее тоже что-то в этом роде. Не мутит, голова не болит, но какая-то распирающая изнутри пустота.
