асфальтированной дороге, но свернула к ярко-зеленому лугу, покрытому полевыми цветами. Я словно впервые обнаружила прелесть этих скромных созданий: каждая деталь их тела заставляла меня удивляться тому, как раньше я могла не замечать эту неброскую, но истинную красоту. Осторожно пробираясь между цветами, чтобы не раздавить их, я взошла на невысокий холм, увидела долину, покрытую маками, что тут же бросились мне в глаза своим алым цветом, и быстро спустилась туда. Мне никогда не нравились маки, но сейчас они казались мне самыми прекрасными цветами в мире: их большие, правильной формы лепестки были алыми, будто покрытыми кровью, и горделиво тянулись ввысь, словно приветствуя меня. Я была так восхищена этими кроваво-красными цветами, что осторожно сорвала один из них, с любовью поцеловала его лепестки и невольно подумала о том, как слепы люди, веками отдающие предпочтение кричащим капризным розам и абсолютно не замечающие совершенство маков. Я пошла дальше и стала думать о Седрике – маки напомнили мне о нем, и я вспоминала самые прекрасные моменты нашей жизни: нашу первую встречу на мосту, встречу в библиотеке, наш первый поцелуй, нашу первую ночь.
«Господь, если ты есть! Спасибо за то, что все это было! Спасибо за то, что я могу вспоминать об этом и не плакать! Ведь все это – последний раз, когда я чувствую, вижу, дышу, вспоминаю. Скоро этого не будет» – подняв взгляд в небо, подумала я и пошла дальше, вглубь алого моря маков.
– Пришло время умирать. – Голос Грейсона за моей спиной грубо ворвался в мои радужные мысли.
Я обернулась: он стоял позади меня, прекрасный ангел смерти. Моей смерти. Но живописный нереальный ландшафт смягчал его миссию: Грейсон выглядел так, словно пришел сюда искать отдых и покой. Я смотрела на него с легкой улыбкой: сейчас он не был монстром – он был прекрасен.
Мне было спокойно и хорошо: приближающаяся смерть не была мне ни страшна, ни отвратительна. Мне было не жаль своей жизни: если так будет лучше для Седрика – я умру и сделаю это с радостью. Не будет больше слез и страданий от издевательств Грейсона, я больше не буду видеть его жестокие глаза, он больше не будет душить меня, трогать своими ледяными пальцами и целовать своими жесткими холодными губами – все это теперь в прошлом. Впереди – покой. Долгожданный покой.
– Ты ничего не скажешь? – тихо спросил Грейсон, будто не решаясь подходить ко мне: он стоял недалеко, но не делал ко мне ни шага.
– А что я должна сказать? – тихо спросила я, в свою очередь, удивленная его словами.
– Что-нибудь. Например, твое любимое: «Я ненавижу тебя».
– Сейчас я не ненавижу тебя, наоборот, я благодарна тебе.
– Благодарна? За что?
– За то, что ты все-таки позволишь мне умереть и больше не видеть тебя.
Вампир молча смотрел на меня. По его нахмуренным бровям я видела, что он усиленно размышлял. Но мне было все равно: я честно и терпеливо ждала, когда он убьет меня.
Грейсон наклонился, сорвал мак, растущий рядом с ним, подошел ко мне и протянул мне его. Я приняла протянутый мне цветок и положила его к моему маку. Теперь в моих руках были похоронные цветы.
– Ты любишь маки? – спросил Грейсон, пряча руки в карманы брюк.
– Нет, но сейчас они прекрасны, – нахмурившись, ответила я.
Я посмотрела прямо в его холодные глаза и не отводила своего взгляда, но вампир встретил мой взгляд спокойно и тоже не отводил своих глаз.
«Чего ты ждешь? Убей меня!» – подумала я, смотря на него и не понимая, почему он мешкал.
– Сегодня замечательный вечер, – спокойным тоном заметил он.
– Да, в такой вечер прекрасно умереть, – ответила я.
– Ты должна умереть?
– Да, ведь ты обещал, что убьешь меня.
– Но ты можешь попросить меня о помиловании, – серьезно сказал Грейсон.
Его слова удивили меня, но я не почувствовала никакой радости.
– Я не буду просить тебя об этом, – твердо сказала я.
Вампир ничего не ответил, и мы продолжали молча смотреть друг на друга.
– Если ты попросишь, я не убью тебя, – наконец, сказал он.
– Я не буду просить тебя, – повторила я.
– Почему?
– Не хочу.
– Это не ответ, Вайпер. Почему?
– Ты сам знаешь ответ.
– Прошу, ответь на мой вопрос.
– Я не хочу жить, – ответила я, решив сказать ему правду.
– Тебе надоело жить? – спросил вампир.
– Нет.
– Тогда почему ты хочешь умереть?
– Потому что ты заставил меня желать смерти, – честно призналась я.
Моя душа словно впилась в этот красивый до слез пейзаж, в красное небо, облака и маковое поле. Мне было радостно оттого, что я умру здесь, среди маков, и что, когда я буду медленно умирать, последним, что я увижу, будет это небо, и его облака заберут меня с собой в мир вечного покоя.
– Ты хочешь, чтобы я убил тебя?
– Если так будет лучше для Седрика.
– Ты готова умереть для него?
– Да.
Мои слова будто задели его за живое: Грейсон отвел от меня свой пристальный взгляд и стал смотреть вдаль.
– Не понимаю: я отнимаю у тебя жизнь и счастье, а ты благодаришь меня за это.
– И не поймешь никогда.
– Твоя смерть будет бессмысленным самопожертвованием. Ты понимаешь это?
– Да.
– Тогда почему ты хочешь, чтобы я убил тебя?
– Я уже ответила на этот вопрос.
– Для него?
– Да.
– Это твое окончательное решение?
– Да.
– Как хочешь.
Я вздохнула с облегчением, без страха протянула вампиру руку, и он взял ее и притянул к своим губам. Его глаза неотрывно смотрели в мои. Он коснулся губами кожи на моем запястье и выпустил клыки.
Его действия интересовали меня. Все происходило так, словно я была не жертвой, а просто зрителем, наблюдающим за этой картиной со стороны: девушка с короткими темными волосами, в белом шифоновом платье, сжимающая в руке два ярко-красных мака – спокойна и безмолвна, – напротив нее, прижимая ее руку к своим губам, стоит ослепительно красивый темноволосый ангел с белоснежной кожей, в строгом черном костюме. Эта сцена могла быть прекрасным завершением фильма про любовь, восхитительным эпилогом для влюбленных. Но эта девушка, то есть я, не была влюблена в него, и он, Грейсон, не был влюблен в меня. Эпилог был только для меня.
Грейсон не торопился пробивать клыками вену на моем запястье: он просто держал его у своих губ и смотрел мне в глаза. Я уже успела сто раз удивиться его медлительности – он будто специально дразнил меня последними минутами жизни.
Но вдруг вместо того, чтобы распороть клыками мое запястье, вампир поцеловал его.
Я широко раскрыла глаза от удивления. Меня охватило волнение: что он делает? Зачем он поцеловал мою руку? Он должен убить, а не целовать меня!
– Что ты делаешь? – тихим, но полным возмущения голосом спросила я, сжав маки так сильно, что их стебли поломались в моей руке.
Мой голос словно вывел вампира из транса. Он резко оттолкнул от себя мою
