дверь в коридор открылась, меня ослепил яркий свет ламп, и мы направились по длинному коридору в ту же гостиную, где были убиты Софи и Франсуа Дюпри.
Во мне не было страха и колебаний: мне было безразлично, что мне скажут родители Седрика, будут ли они меня оскорблять и как именно убьют. Я знала, что это будет всего лишь физическая смерть, а она не пугала меня.
Мы вошли в зал, и передо мной предстали могущественные бессмертные вампиры – родители того, кого я любила. Я видела их в первый и в последний раз.
Их красота невольно восхитила меня и, вспомнив слова Седрика о том, что им было больше пятисот лет, мне было трудно поверить в это: они были так молоды и прекрасны, что мой мозг отказывался принять истину.
Я не знала, как зовут этих вампиров, и впервые видела вампира-женщину: она была так прекрасна, что на миг мне стало стыдно за то, что я отобрала у этой красавицы ее сына. Ее прекрасное белое лицо и яркие карие глаза поразили меня, и я не спускала с нее взгляда, завороженная этой неземной красотой.
Отец Седрика напомнил мне грозную скалу. Он был похож на своего сына. Или, наоборот, Седрик был похож на него, и мне показалось, что я вижу перед собой моего возлюбленного, но холодного и чужого. В его голубых, как небо, глазах стоял такой холод, что я сжалась под его ледяным строгим взглядом. Я стояла перед ними, как лань перед двумя охотниками, но страх и удивление вскоре прошли, оставив трезвое сознание, которое тут же напомнило мне о том, что именно в этой комнате лишились жизни супруги Дюпри. Я машинально перевела взгляд на место, где вчера лежали мертвые, окровавленные французы, и с удивлением увидела, что от страшного убийства не осталось и следа: ковер был чист, а стены и мраморный пол блестели от света большой люстры.
Я чувствовала, что Морганы внимательно рассматривали меня, словно перед ними стоял не живой человек, а статуя – бесцеремонно, с презрением и неодобрением в глазах, впиваясь в меня своими тяжелыми многовековыми взглядами. Но я стояла твердо, не шелохнувшись, и тяжело дышала, наверное, таким образом, мой организм пытался сдерживать волнение, оставшееся где-то внутри моих легких. Вена на моей шее начала биться все сильнее и сильнее. Меня охватил жар, но внутри я была охвачена могильным холодом.
– Так это и есть та, которую выбрал мой сын? – красивым высоким голосом спросила мать Седрика по-чешски, не отрывая от меня взгляда.
Не знаю, к кому она обращалась, но никто не ответил ей: я молчала, а Грейсон молча стоял за моей спиной и, должно быть, превратился в просто наблюдателя и не вмешивался в наш разговор. Он был явно рад тому, что избавится от объекта своей больной похоти.
Женщина подошла ко мне и встала совсем рядом: она была выше меня, и мне пришлось поднять подбородок, чтобы смотреть ей в глаза.
– И как же тебя зовут? – опять спросила она, на этот раз, обращаясь ко мне.
Но я промолчала.
Какая была им разница, какое имя носит девушка, которую они убьют?
Повисла тяжелая тишина: мы смотрели друг на друга, и вдруг прекрасная женщина широко улыбнулась.
– Гордая. Но не думай, что твоя гордость спасет тебя, наоборот – она играет тебе злую службу. Неужели ты думаешь, что мы не выяснили о тебе все? Не строй иллюзий, смертная девчонка! Мы знаем о тебе абсолютно все, Вайпер, – холодно сказала она.
– Вы можете оскорблять меня, сколько вам угодно, но я не буду уподобляться вам или в чем-то обвинять вас, – тихо, но твердо ответила на это я.
– Обвинять нас? Даже смешно слышать это от той, что виновата в самом страшном преступлении! – воскликнула мать Седрика и наклонилась к моему лицу. – Ты даже не представляешь, что натворила! Мало того, что ты завела интрижку с моим сыном, ты еще и выманила у него тайну, которая теперь будет стоить тебе жизни!
Она назвала нашу любовь «интрижкой»? Она не имела права оскорблять наши чистые и светлые чувства!
– Интрижка? Да как вы смеете… – гневно начала я.
– Конечно, интрижка! А ты, бедная дурочка, думала, что у вас любовь? – насмешливо перебила меня мать Седрика. – Вампиры не влюбляются в смертных – они могут только использовать их!
– Это не так… – попыталась протестовать я, но дама не дала мне возможности высказать ей мое возмущение.
– Неужели ты возомнила себя настолько неповторимой, что он – вампир, аристократ, смог влюбиться в тебя?
– Вы можете говорить все, что хотите, но вы ошибаетесь! – тихо воскликнула я.
– Упрямая, наивная девчонка! Ты всего лишь игрушка для него! Думаешь, Седрик всерьез увлечен тобой? Таких, как ты, у него хоть отбавляй! Но мне жаль тебя, поэтому советую тебе прекратить эту отвратительную игру и достойно выйти из его обмана. Не будь наивной и откажись от него.
– Никогда! – прошептала я.
«Как она смеет порочить имя своего сына такими несправедливыми словами в его адрес!» – с возмущением подумала я.
– Отказавшись от него, ты сделаешь лучше всем, и, в первую очередь, самой себе.
– Нет, сударыня, вы не обманете меня! То, что вы так горячо убеждаете меня в том, будто ваш сын – обманщик, нисколько не тронуло меня: я не верю вам ни капли. Но ваши слова доказали обратное: он любит меня, и вы боитесь нашей любви! Если бы я поверила вам и сказала Седрику, что мы расстаемся – это было бы для вас очень кстати, таким образом, вы за один раз устранили бы сразу две проблемы: заставили бы меня порвать с Седриком, а потом спокойно убили бы, чтобы устранить посвященного в вашу тайну. Вы так боитесь, что я открою ее, что убили бы меня сразу, как только я…
– Зачем мне обманывать тебя? Ты настолько ничтожна, что это было бы святотатством – убить такую мерзость, прикоснуться к тебе! – холодно перебила меня леди Морган. Я знала, что отец Седрика, как и Грейсон, носил титул лорда, значит, его супруга была леди. Она смотрела на меня с таким презрением, словно вместо меня видела таракана.
– Если бы Седрик не любил меня, он не рассказал бы мне о том, что он – вампир и убивает таких же людей, как я! Он не доверил бы мне свое истинное обличие, не вставал бы под солнце, чтобы показать мне, кем является! И если бы он не любил меня, вы не прилетели бы сюда, в Англию, из Праги, только для того, чтобы предупредить меня о его обмане! – тихо сказала я.
Я никогда не видела женщины красивее леди Морган, но ее красота была такой несоответствующей ее
