В полнейшем недоумении положил я трубку. И тут же зазвонил телефон.
— Олег Михайлович? Добрый день! Это Викторов. Завтра выставка. Открытие в три часа.
— Спасибо. Непременно буду.
Но что же делать с папками Игоря? К кому обратиться? Может, к секретарю Союза, который тогда был у нас? Но что я скажу ему, если он спросит, почему я не обратился к Валерию? И я опять с недоумением подумал о зяте. Что с ним? С ума, что ли, спятил? Далась ему эта последняя турица!
Весь день прошел в каком-то межеумочном состоянии. Я что-то делал, куда-то ходил, о чем-то думал, но все это пассивно, без малейшего интереса.
Вечером пришла Анна, сестра жены. Когда-то она была красива и лицом и фигурой. Любила укладывать косы вокруг головы — получался как бы венок из колосьев. Но с годами все ушло, и теперь вместо той красивой женщины сидела грузная старуха.
— Приглашаю завтра на новоселье, — радостно улыбаясь, сказала она.
— На какое новоселье? — удивилась Клава.
— А на такое, что поменяли мы свою четырехкомнатную на двухкомнатную, и рады без памяти, — ответила Анна и громко засмеялась. — Ой, Олег, верно — без памяти! Ну-ка, сам посуди, какие конурки были, а теперь вот, приезжай, увидишь, какие хоромы. Потолки три метра, окна итальянские. Мы из одной комнаты сделаем две, тогда у нас будет три. Кухня пятнадцать метров. Ой, так повезло, что до сих пор не верю. Приезжайте завтра к шести, сами все увидите.
— Когда ж ты успела поменять? — спросила Клава, удивленно улыбаясь.
— Давно, да только все в тайне держала. Боялась, а ну раздумают. А вот теперь уж переехали, так я и объявить могу.
Я глядел на нее и радовался ее радости. Она всю жизнь рвалась к счастью, как лошадь из упряжки, и иногда краешком губ если не счастье, то радость ей улыбалась.
— Приеду, непременно приеду! — заверил я ее. — Спасибо!
— И ребят тащи. Рады будем! Клава, нет, верно!
— Приедем, приедем. Надо какой-то подарок на новоселье.
— Ай, ничего не надо. Сами будете подарком. А то что это, на самом деле? Были молодыми — чуть не каждую неделю встречались, а теперь от случая к случаю. А случая нет, так и встречи с сестрицей нет, хоть год пройди. Стыд, прямо стыд!
Клава разливала чай. Пододвигала Анне сыр, колбасу, масло, булку.
— Извини, больше ничего нету.
— Ну что ты, ничего и не надо. Ну, как живешь-то, Олег?
— Как живу? На пенсии.
— А ты ведь совсем и нестарый, чтоб сидеть. А я хоть и получаю пенсию, а работаю. В двух местах уборщицей. Так, знаешь ли, — она засмеялась, прикрывая рукой беззубый рот, — с пенсией-то до двухсот выходит. Самой-то много ли надо, так я ребятам помогаю. Ведь оба семейные. Коля-то ушел к ее родне, а все равно помочь надо. Молодые — и одеться получше хочется, и другие расходы. А что он получает в своей лаборатории? Сто десять рублей. Невелики по нынешним временам деньги. А ведь инженер. А у Васи двое ребят, шутка ли. А получает он с Надей всего сто девяносто, да еще удержат. Ну-ка, проживи вчетвером на такие деньги. Вот мои-то как раз и к месту. А на батькины живем. Он у меня хорошо зарабатывает. Бывает, что и по двести приносит, а то и побольше. Так уж теперь в ребят все вкладываем. Им жить. Мы свое сделали. Чего нам?
— Больно рано себя хоронишь, — сказала Клава.
— Да ты что? И совсем не хороню! И в мыслях того нет. Живу и радуюсь. Помогать-то знаешь какая радость! Полезной-то быть. Никогда я так хорошо не жила, как теперь. Ну, да что это я все о себе да о себе. Как Валерий-то живет? Он ведь большим стал человеком. Тут на днях по радио слушала его. Как говорит-то умно. А голос какой! Ну, прямо как артист или диктор. А Ирочка как? Ведь тоже умница. Позвоню-ка я ей от вас, чтоб с автомата не звонить. Можно?
— Ну конечно. Чего ты спрашиваешь?
Она набрала номер и, заранее улыбаясь, поглядывая на меня, ждала, когда снимут трубку.
— Митя? Здравствуй, Митя! Это тетя Аня звонит. Ты знаешь, мы ведь переехали на новую квартиру. И вот все, и я, и дядя Ваня, и Вася с Надей, зовем, приглашаем тебя и Ирочку, и Ниночку с Борей к нам на новоселье, к шести часам. Вот, запиши адрес, улица... — Она замолчала, улыбка медленно сошла с ее открытого, круглого лица. — Но ведь что ж тут плохого?.. — сказала она и в растерянности поглядела на нас. Пожала плечами. Положила трубку. — Накричал на меня... Говорит, пир во время чумы затеваете... Не знаю, за что уж он так на меня. Ведь я по-хорошему...
— Ужасный человек, ужасный! И чего Ирина нашла в нем хорошего? Вот так всю жизнь и будет мучиться, — вздыхая, сказала Клава.
— С ним что-то происходит, — сказал я, — сегодня звонил ему. Какой-то раздраженный он, не стал со мной и говорить. Так что не обращай, Анна, внимания...
— Как же не обращай, когда...
— Бедная Ирина... Бедная девочка.
После разговора с Дмитрием Анна как-то сразу сникла и вскоре стала собираться домой.
— До свидания, Олег. Уж хоть вы-то приходите. Клава, пожалуйста. И чтоб Валерик с Лилечкой...
— Ой, Аня, я совсем и забыла! Ведь у Валерия завтра собрание. Он не сможет. А Лиля без него вряд ли пойдет, — сказала Клава.
Анна огорченно вздохнула и жалко улыбнулась.
— Уж так хотелось, чтоб все были. Собрались бы все родные, как хорошо!.. Ну что ж, ну вы-то приходите.
Она ласково посмотрела на меня и Клаву, попрощалась и ушла.
— Какая все же она молодец! — сказала Клава. — Все на ней держится. Если б не она, ни за что бы ее ребята не получили высшего образования.
— Но ведь и Иван Степанович не был в стороне, — сказал я.
— Только что не был. А много ли проку от него? Малограмотный слесарь.
— Высокоразрядный слесарь, мастер своего дела. Орденоносец.
— Какое это может иметь значение? Если бы не Анна, с ее энергией, упорством дать детям образование, они были бы такими же слесарями, как и сам Иван!
— А что ж в этом плохого, если бы стали такими?
— Ну у тебя и понятие о жизни! Действительно, в каком ты веке живешь? Теперь мне совершенно ясно, почему у тебя с Валерой нет контакта.
— Послушай, откуда у тебя все это? Если говорить твоим языком, ведь ты же рядовая служащая, кассир. Откуда у тебя такое пренебрежительное отношение к рабочему человеку?
— Ну знаешь, задавать такие вопросы... Нет, с тобой невозможно говорить! Ты действительно безнадежно отстал от жизни!
— Это тебе Валерий сказал?
— Какая разница, кто мне сказал! — Она повернулась и ушла.
Как немой укор, лежали на моем столе папки с материалами Кунгурова. Может, и правда не следовало мне влезать в дела Валерия. Пусть бы занимался этими материалами как хотел. Зато вышла бы книга. И мечта Кунгурова сбылась бы. А теперь только я буду виноват, если книга никогда не будет напечатана. Только я.
Пришел Валерий и сразу же сел к телефону. Кому-то звонил, кто-то звонил ему. Во всех разговорах речь шла о предстоящем собрании.
— А я тебе еще раз говорю, — доносился до меня голос Валерия, — ни в коем случае нельзя допускать расширения списка. Как только его зачитают, так сразу же ты должен крикнуть с места: «Подвести черту!» Это тебе поручается. Ясно?
Минуты две тишины, и снова разговор, но уже с кем-то другим.
— Слушай, старик, ты скажи своим ребятам, чтобы все пришли. Да-да, каждый голос будет на счету. И чтоб не пили. Ну, ясно, ясно. Вот сделаешь, как я прошу, тогда и получишь. А когда я не держал свое слово? Ну, будь! И сразу же звонок еще кому-то.
— Да, я поручил ему. Это он сделает. Точно. На всякий случай, если мало ли что, крикнешь ты. Да-да, только и всего. Чтоб не расширяли список. Договорились.
Несколько минут тишины. Звонок.
— Да-да, я говорил с ним. Ломается, но я от вашего имени обещал ему поддержку. Если что узнаю, сразу же позвоню.
Пауза, и опять телефонный звонок.
— Нет, он пока еще не звонил. Не знаю... А что Гелий? Да? Откуда это известно? Ну, конечно... Да, это верно! Надо бы не только на партгруппе, но и на самом собрании ввести открытое голосование. Ну, конечно, демократия... Да-да...
До самой ночи работал телефон и не отходил от него Валерий. И хоть бы слово сказал о литературе, о книгах. Нет. И хотя я не очень-то старался вникать в суть разговоров, но было ясно: идет борьба и Валерий прилагает все силы, чтобы выйти из нее победителем. И непонятно мне было, для чего это, зачем, если есть только одно назначение у писателя — создавать книги.
Хотя ночь прошла и спокойно, но спал я плохо и проснулся с тяжелой головой. Лежал и не торопился вставать. Слышал, как убежал в школу Николка, как, раздраженно что-то ответив матери, ушел Валерий, а немного спустя и невестка, предварительно кому-то позвонив. Потом стукнула входная дверь за Клавой. Тогда я встал. Умылся. Попил чаю. Хотел было позвонить Ирине — пойдет ли она на новоселье, но вспомнил вчерашний разговор Анны с Дмитрием и не стал звонить. Несколько раз спрашивали по телефону Валерия. Я отвечал, что его нет дома. Потом позвонил сам Валерий, спросил, не звонил ля кто. Я ответил — звонили.
— Кто?
— Не знаю.
