нос, окровавленный лоб, израненный терновыми шипами…
— Что с ним?!
— Дисмас! — Магда бросилась к нему, приложила ладони к его щекам. — Дисмас? Дисмас!
«Ныне же будешь со мною в раю…»{44}
— Дисмас!
Открыв глаза, Дисмас увидел, что все взволнованно смотрят на него.
— В чем дело? — спросил он.
— Налейте ему вина.
Дисмас огляделся:
— Что вы на меня все так смотрите?
— У тебя такой вид… совсем как у герцога Урбинского за миг до того, как он бросился к плащанице, — сказал Дюрер.
— Со мной все в порядке. А что ты сейчас говорил?
— Что я очень умный малый, — объявил Дюрер.
— Ну это я все время от тебя слышу, — хмыкнул Дисмас.
— Я придумал, как все сделать.
— Что сделать?
— Да плащаницу же, дурень! Что же еще? Гентский алтарь, что ли?
Неожиданно Дисмас ощутил невероятную слабость. Он совершенно обессилел. И почему он лежит на полу? Почему все склонились над ним? Странно…
— В чем дело? — спросил он.
Магда присела на корточки, приложила ладонь ко лбу Дисмаса:
— У тебя жар.
— Господи Исусе! — завопил Ункс. — Французка! Все назад!
— Ункс, не валяй дурака! — оборвала его Магда. — Никакая это не французка.
Она дала Дисмасу воды. Он большими глотками осушил кружку и, не вставая с пола, спросил Дюрера:
— Ты знаешь, как изготовить плащаницу?
— Знаю.
— Отлично. Остается только придумать, как ее подменить.
— Погоди, — вмешалась Магда. — Ты же только что говорил, что стыдно красть ее у Карла…
— Нет, все верно, — сказал Дисмас. — Мы должны ее выкрасть. Это очевидно.
— Ничего не понимаю…
— Плащаница желает перенесения.
Все уставились на него.
— Она изъявила мне свою волю.
— Он переутомился, — вполголоса сказал Дюрер Магде.
— Нарс, я пока еще не лишился рассудка. Теперь я точно знаю, что плащаница хочет быть перенесенной.
Все недоуменно переглянулись.
— Она желает перенесения, дабы спастись от притязаний герцога Урбинского, — пояснил Дисмас.
— Что ж, если бы я был Иисусом, то мне тоже не хотелось бы, чтобы мой саван служил носовым платком трухлявому итальянскому герцогу, — сказал Дюрер. — Тем не менее…
— Мы устроим перенесение плащаницы, — твердо сказал Дисмас. — А потом вернем ее Карлу Доброму.
— Ну уж нет! Нет, нет и нет, — возразил Кунрат. — Какой в этом смысл? Чего ради мы должны, рискуя жизнью, сперва похищать святыню, а потом отдавать ее назад?!
— Вот оно, чудо, — промолвил Дисмас. — Не всякий день доводится воочию узреть Промысел Божий.
В глазах у него потемнело, и он потерял сознание.
Голоса. Женский и мужской. Совсем рядом. Что-то приятно холодило лоб. Дисмас хотел открыть глаза, но это требовало непомерных усилий. Он прислушался, не поднимая век.
— С ним прежде такое бывало? — спросил женский голос.
— Ни разу, — ответил мужской.
— Парацельс упоминает о таких случаях. Он когда-то был военным лекарем. Сначала мозг не в состоянии воспринять случившееся, а потом внезапно наступает шок. Иногда шок проявляется в необычной форме.
— Куда уж необычнее, если ему плащаница вещает.
— Ну, если неделю провисеть на крючьях, продетых сквозь уши, ноги, руки…
Дисмас открыл глаза:
— Что происходит?
— Ты упал, — сказала Магда. — Как ты себя чувствуешь?
Дисмас приподнялся на локтях:
— Нормально. Мне приснилось, что… А где остальные? Который час?
— Глубокая ночь. Ты долго спал.
Дисмас посмотрел на Дюрера:
— А ты почему не спишь?
— Потому и не сплю, что о тебе беспокоюсь.
— Ты что-нибудь помнишь? — спросила Магда.
— Нарс объявил, что знает, как изготовить плащаницу.
— И все?
Дисмас пожал плечами:
— Ну да. А что?
Магда ласково улыбнулась и погладила его по голове:
— Ничего.
— Пока ты нежился в объятиях Морфея, я придумал, как подменить плащаницу, — заявил Дюрер.
Дисмас сонно посмотрел на него:
— Ну и?
— Герцог Карл устраивает еще одну живую картину. В канун явления плащаницы народу.
— И что?
— Догадайся, на какую тему будет картина?
— Понятия не имею. Апофеоз живописца Дюрера?
— Апофеоз живописца Дюрера ты еще увидишь, — хмыкнул Дюрер. — А темой герцогского представления будет Тайная вечеря! Угадай, кому отвели роль возлюбленного ученика Иисуса Христа?
— Эх, жаль, что главная роль тебе не досталась! Ты же знаешь ее назубок.
Дюрер обернулся к Магде:
— Горячка миновала. Он в своем уме. Как ни досадно.
36. Ну как, сработало?
Глубокой ночью раздался стук в дверь. Слуга вручил сестре Хильдегарде письмо от синьора Карафы. Послание, короткое и властное, состояло из одного слова: «Приходите».
Дисмас велел посыльному обождать за дверью. Дюрер с ландскнехтами отправился на поиски всего необходимого для изготовления плащаницы, и Дисмас с Магдой остались наедине.
Вздохнув, Магда решительно произнесла:
— Я пойду.
— Не ходи.
— Я не могу ему отказать.
— Ты же не видела, как этот безумец хватался за плащаницу. Мало ли что ему еще взбредет в голову?
— Я монахиня. Монахиня не вправе отказывать страдальцам.
— Ты же не его личная монахиня! Ты вовсе не обязана подчиняться какому-то итальянскому герцогу.
Магда облачилась в монашескую рясу и начала собирать аптекарские принадлежности.
— Он болен. Может быть, даже при смерти. Не волнуйся, он не будет ко мне приставать. У него недостанет сил.
— Достало же ему сил на состязание по перетягиванию плащаницы с архидьяконом и двумя епископами!
— Дисмас, ему нужна сиделка, а не шлюха.
— Ростанг жаловался, что герцог Урбинский уже надругался над пятью служанками! Над пятью!
— Я смогу за себя постоять. — Она выхватила из-под полы короткий кинжал.
— Магда, прошу тебя…
— К тому же, если они тоже хотят украсть плащаницу, будет неплохо разузнать их планы. Вдруг в бреду герцог что-нибудь выболтает?
— А если Карафа его услышит, то тут же перережет тебе глотку. Его же не мать вскормила, а скорпионы!
Магда отошла к окну.
— Что ты там выглядываешь?
— Смотрю на часы. Сейчас половина первого. В половине второго ступай в покои герцога Урбинского, вызови Карафу из герцогской опочивальни и займи его разговорами. Как только я останусь с герцогом наедине, то дам ему дополнительную дозу ладанника. Это наверняка развяжет ему язык.
Возражать было бессмысленно. Магда твердо вознамерилась сидеть у постели герцога Урбинского.
Она оправила рясу и подвесила на пояс четки, а потом, приложив ладони к щекам Дисмаса, горячо поцеловала. Дисмасу очень хотелось продлить поцелуй.
— Вот такая я монахиня, — прошептала она и выскользнула за дверь.
Дисмас подошел к раскрытому окну. Магда, следуя за посыльным Ростанга, пересекла площадь и по мощеной дорожке поднялась к замку.
Дисмас забормотал охранную молитву.
«…И не забудь, Господи, что ее зовут Магда, в честь Магдалины, которой Ты первой явился после воскресения из мертвых…»
Дисмас изнемогал от усталости. Он изо всех сил боролся со сном. Сперва Дисмас сидел, но начал клевать носом
