что подумали соседи архидьякона.
— В чем дело?
— Спроси у его задрочества графа Лотара, — огрызнулся Ункс.
Недовольно ворча, ландскнехты снова ушли. Немного погодя с лестницы донесся топот. Нуткер с Унксом приволокли еще одну порцию поленьев и с тем же небрежением выгрузили поклажу.
— На дворе весна, — сказал Дисмас. — Холода прошли. Зачем нам такая уйма дров?
— Спроси его королевское высочество.
Ландскнехты обливались потом и утирали лбы одной и той же тряпицей, что очень удивило Дисмаса.
Из опочивальни выглянул Дюрер в холщовом балахоне.
— Несите еще дров, — велел он Нуткеру с Унксом. — Шесть охапок, не меньше. И четыре ведра воды.
Приказ был встречен таким потоком брани, что покраснела бы даже икона Пресвятой Богородицы на стене.
— Иди сюда, — сказал Дюрер Дисмасу. — И прихвати с собой поленцев.
Дисмас проследовал за ним на кухню. Дюрер уже законопатил там все щели и затянул двери и окна плотными завесами из покрывал и простыней.
Повсюду стояли плошки, горшки и банки, плодовый пресс, а также различные инструменты, включая клистирный шприц… «Это еще зачем?» — удивился Дисмас, но спрашивать не стал, предпочитая остаться в неведении.
Напротив большого гардеробного зеркала была медная лохань для омовения. Рядом с зеркалом пришпилен эскиз, с идеальной точностью воспроизводивший изображение на плащанице.
В центре кухни стоял длинный узкий стол. Расстеленный на нем холст свисал с торца столешницы, собравшись тяжелыми складками на полу.
На растопленной плите в двух больших кастрюлях кипела вода. По кухне витал аромат смирны.
— Раздевайся, — велел Дюрер. — Тут сейчас все жарким паром изойдет. Только сначала скажи Магде, что мы начинаем. Да, и разузнай, куда запропастился чертов Кунрат. Его третий час нет. Эти ландскнехты только и думают, как бы выпить и перепихнуться!
Дисмас отправился за Магдой.
— Он там превратил кухню архидьякона в… ох, слов нет. В логово алхимика, вот во что, — доложил он ей.
С лестницы снова донесся топот и площадная брань. В апартаменты ввалился Кунрат в обнимку со здоровенной кадкой. Поверх кадки была наброшена мокрая рогожа.
— Это что еще?
— Это для нашего великого художника. Ему величие не позволяет самостоятельно добывать всякую хрень для своих художеств, — проворчал Кунрат, с грохотом опустил кадку на пол и устало потер поясницу. — Я что ему, носильщик?
Дисмас приподнял рогожу и отшатнулся:
— Господи! Откуда это? С бойни?
Кунрат утер лоб той же тряпицей, что утирались его товарищи.
— Художник договорился с цирюльником. А цирюльня у черта на рогах, на другом конце города! — пожаловался он и, хмыкнув, добавил: — Я немало крови пролил на своем веку, но еще ни разу не таскал ее ведрами, как какая-нибудь доярка. Скажи ему, пусть сам потом таскает, если вдруг мало покажется.
В прихожую вышел Дюрер.
— Господи, наконец-то! — сказал он. — Где тебя черти носят? Или ты по пути к шлюхам заглянул?
— Не заводи меня, маляр, а то будешь своей юшкой картинки малевать, — пригрозил Кунрат.
Дюрер заглянул в кадку:
— Я так и знал. Уже сворачивается. Чего стоишь? Живо неси ее на кухню!
— Я сам отнесу, — сказал Дисмас, опасаясь, что Кунрат не ровен час пустит Дюреру кровушку.
В прихожую втиснулись Нуткер и Ункс с огромными ведрами, до краев наполненными водой. Ландскнехты поставили ведра на пол и прислонились к стене, пыхтя и отдуваясь.
— Все, хрен с ним, — просипел Нуткер. — С меня хватит.
— Сразу видно, что ты никогда в жизни не занимался честным трудом, — сказал Дюрер.
— По-твоему, это честный труд?! — возмутился Кунрат.
Почувствовав, что назревает бунт, Дисмас ушел к себе и вернулся с золотым дукатом. Он вручил монету Кунрату и сказал:
— Ступайте промочите горло.
— Только тряпку отдайте! — потребовал Дюрер, осторожно взял за уголок насквозь промокшую тряпицу и ушел на кухню, бросив на ходу: — Ну, приступим.
— А на кой ему наш пот понадобился? — спросил Кунрат у Дисмаса.
Дисмас пожал плечами:
— Одно слово — художник. Давайте-ка, ребятки, ступайте, пока он не нашел вам еще какую работенку. Позже увидимся.
— Может, вы-то нас и увидите. А вот мы вас можем не увидеть, потому что глаза зальем. Как пить дать.
Дисмас с Магдой вошли на кухню. Дюрер сунул пропитанную потом тряпку в плодовый пресс и деловито крутил рукоять. Струйка пота текла по желобу в подставленную плошку. Дисмас поморщился.
Дюрер и Магда завели оживленную беседу над кадкой крови.
— Видишь, уже загустела, — сетовал Дюрер. — Скоты ленивые, а не ландскнехты! — Он зачерпнул кровь половником и перелил в миску. — Дай синий пузырек! — Откупорив взятый у Магды пузырек, художник плеснул в миску немного тягучей желтоватой жидкости. — Перемешай, только осторожно.
— Что это? — спросил Дисмас.
— Змеиный яд. Пришлось отдать два дуката за крошечный флакон. Но лучше средства нет.
— Парацельс утверждает, что для этого подходит и слюна пиявок, — сказала Магда.
— Для чего? — спросил Дисмас.
— Для того, чтобы кровь не свертывалась, — ответила Магда.
Дисмас скривился:
— Кровь, змеиный яд, пот ландскнехтов… Что там еще у вас? Слезы единорога? Воронья печенка? Если так дальше пойдет, нас отправят на костер за колдовство. И не без оснований.
Поручив Дисмасу черную работу — подкладывать дрова в плиту и присматривать за кастрюлями с кипящей водой, — Дюрер с Магдой занялись другими делами.
Живописец и аптекарь говорили на каком-то своем языке, по большей части непонятном Дисмасу. Впрочем, его это не огорчало, поскольку он полагал всю затею отвратительной.
Из большой корзины на столе Магда брала одно яйцо за другим, разбивала их, аккуратно отделяла желтки и собирала в миску. Потом она тщательно растерла желтки и добавила к ним капли из какой-то склянки.
— Если вы собрались завтракать, то без меня, — сказал Дисмас. — Я совершенно не голоден.
— Ничего-то ты не понимаешь в искусстве, — проворчал Дюрер.
— В таком искусстве мне не хочется ничего понимать.
— Это называется темпера.
В миску с кровью Дюрер влил часть ландскнехтского пота и еще какие-то жидкости из различных склянок. А затем разделся догола.
— Нарс, постеснялся бы Магды, — укоризненно заметил Дисмас.
— Готово? — спросил Дюрер Магду.
Она вручила ему кисточку с короткой жесткой щетиной и встала рядом, держа в руках миску с яичной смесью.
Дюрер подошел к большому зеркалу.
— Я так и знал, — вздохнул Дисмас. — Очередной автопортрет.
Дюрер обмакнул кисточку в желток и принялся за дело. Он начал со лба, нанося яичную смесь то там, то сям; кисточкой потолще мазанул под правым нижним ребром, затем аккуратными касаниями пометил запястья и стопы.
— Клистир! — велел он Магде.
Она опустила клистирный наконечник в миску с кровью и, потянув за поршень, наполнила шприц.
Дюрер встал в медную лохань для омовений, взял у
