В Калачовку я вернулся к четырем. Принес собой записку и дюжину гвоздей.
Ребята уже пришли с моря. Веры видно не было. На веревке у сарая сушились полотенце и купальник. Вика сидела на ступенях крыльца. Влад, пристроившись рядом, строгал перочинным ножом рогатину из толстой ветки. Старательно острил все три конца.
Увидев меня, он ухмыльнулся, выдал:
— О, шаман наш вернулся. А я тут тебе орудие труда делаю. Вика попросила.
Я подошел ближе, выхватил у него ветку, взялся за рукоятку, повернул развилкой перед собой и сделал выпад, словно хотел поразить противника. Палка в руке сидела удобно. Я нанес удар еще пару раз и окончательно успокоился. Это было именно то, что нужно.
Влад на мои экзерсисы взирал с глумливой ухмылкой. Наконец, не выдержал, спросил:
— На вампиров что ли охотиться собрался?
Я вернул рогатину Вике, согласился:
— Почти.
Он криво улыбнулся.
— Ты там не подведи. Не зря же я полдеревни в поисках осины обегал. Видал, какую знатную ветку добыл!
Я посмотрел на его довольную морду и едва сдержал остроту. Ответил серьезно:
— Не подведу. Спасибо.
Глянул на Вику.
— Остальное найти удалось?
— Да, все в доме. Принести?
— Нет, не нужно. Пойдем, перекусим, а после начнем готовиться. Нам еще жуков-червяков искать.
Влад поднялся, стряхнул с джинсов стружки, закрыл нож. Задумчиво покачал головой.
— Какие у вас, сэр, нестандартные запросы, однако.
Я даже не стал спорить. Зачем спорить с чистой правдой?
* * *
Из живности добыть удалось жирную гусеницу. Толстую, яркую, покрытую густым пушком. Гусеница была откормленной, медлительной. При каждом касании сворачивалась колечком.
Ее мы отнесли в дом, переложили в банку, закрыли крышкой. Потом собранием из четырех человек решили, что для Макара такое подношение будет вполне достойным. Самого гуся, ясное дело, спрашивать не стали. А зачем? Гусь и гусеница слова схожие, значит, друг с другом должны прекрасно совмещаться.
Влад принес с кухни пустой коробок, прикрутил тонкой медной проволокой его за узкий конец к развилке рогатины. Снял-надел крышечку. Убедился, что все работает. После гусеницу положил внутрь, надежно закрыл. С этим пунктом из списка было покончено.
Вика принесла пустой пакет. Туда сложили церковные свечи, спички, ладан, истолченный в порошок. Я добавил в набор гвозди-соточку, два фонарика на батарейках. Сверху Вера присовокупила букет из обычной полыни и бутерброды.
На этом сборы можно было считать практически завершенными. Осталась сущая мелочь — я снял футболку и переодел ее наизнанку. Велел Вике:
— Теперь ты. Иди в комнату, переоденься.
Она сделала жалобное лицо, сложила ладошки возле груди.
— Можно я позже? Как приедем. На месте.
— Нет, — я был неумолим, — нельзя. Кто его знает, что там может случиться? Переодевайся сейчас.
Девчонка недовольно засопела, ушла в комнату, вернулась в блузке, надетой шиворот на выворот. Тут же оповестила обиженным голосом:
— Чувствую себя полной дурой.
— Это куда лучше, чем чувствовать себя трупом, — успокоил я.
Вика совсем скуксилась. Влад хохотнул:
— Умеешь ты девушек утешать.
Я только развел руками. Закрыл сумку, повесил ее на плечо. Вике вручил бабкину книгу. Бросил взгляд на окно, на едва различимый в сумерках сад. Сказал:
— Ну все, други мои, не поминайте лихом.
Вера спросила осторожно:
— Может, останетесь? Может, не пойдете?
За меня ответила Вика:
— Нельзя. Видела я этот сон. Нельзя ту тварь оставлять. Иначе она много горя натворит.
Я обнял свою разумную радость за плечи. Поцеловал в щеку.
— Умница. Все, пойдем.
Влад быстро предложил:
— Давайте, мы вас хоть до машины проводим?
Это была хорошая идея. И нам приятно, и им спокойнее.
* * *
Ночная дорога оставалась совершенно пустой. Щербатый асфальт шуршал под шинами Владовой пятерки. В сумке на кочках позвякивали гвозди. На заднем сидении мирно лежала рогатина. В коробке тихонько сидела гусеница. Странно, но именно ей суждено было сыграть в нашем ритуале главную роль.
Мысль эта меня насмешила.
— Ты чего? — Тут же встрепенулась Вика. — Что-то случилось?
— Нет. Просто представил — только он губы раскатает, а мы ему оп! И эту гадость подсунем.
— Сам ты гадость, — беззлобно парировала девчонка. — А она красивая.
Красивая гусеница не могла ни возразить, ни согласиться с подобным утверждением.
— Викуль, — спросил я на всякий случай. — Не передумала еще?
— И не мечтай.
Она отвернулась к окну, а я оставил попытки ее уговорить. В конце концов у так было ясно, что без нее мне не справиться. Не было у меня никаких шансов в одиночку.
За окном толстой буквой "С" сиял месяц. Откуда-то всплыло — для луны буква "С" значит смерть.
Вика подтвердила мои мысли.
— Убывающая луна, — сказала она, — это хорошо.
— Почему? Спросил я, не особо задумываясь.
— На убывающей луне у магических тварей силы тают. — Вика отлипла от окна, бросила на меня укоризненный взгляд. — Бабушка всегда так говорила. Ты разве не знал?
— Нет.
Она вновь уставилась в темноту.
— Еще бы дней пять подождать. Месяц тогда станет совсем тоненьким.
С сбросил скорость, встал на обочину, предложил:
— Хочешь, вернемся? Отложим все на неделю.
— Нет, — сказала она, — если бабушка показала нам этот сон сегодня, значит, нет у нас этой недели.
Я вновь вырулил на шоссе.
Вика молчала до самого города. Магнитола пела:
Я крашу губы гуталиномЯ обожаю черный цветИ мой герой, он соткан весьИз тонких запахов конфет
Вика недовольно нахмурилась, сказала:
— Мерзкая песня.
— Почему? — не понял я. — Это же Агата Кристи.
— Да хоть Алла Пугачева! Лучше она от этого не становится.
Подтверждая ее слова их динамиков донеслось:
Убей меня, убей себя -Ты не изменишь ничегоУ этой сказки нет конца -Ты не изменишь ничегоНакрась ресницы губной помадойА губы лаком для волосТы будешь мертвая принцессаА я твой верный пес
— Ну, — спросила Вика с вызовом, — и что тут хорошего?
Я вздохнул и выключил магнитолу. Девчонка еще какое-то время пыхтела обиженно, смотрела в окно. Потом вдруг положила руку поверх моей ладони. Попросила:
— Прости. Это я волнуюсь.
Я ей улыбнулся.
— Ничего. Было бы странно, если бы ты оставалась спокойной.
— Никогда со мной такого не случалось.
— Так и призрака ты никогда не ездила усмирять.
Вика убрала ладонь, провела
