Они появлялись и исчезали… будто уходя в стремительно темнеющее небо. Вот и Вахтанг в своей неизменной пиратской косынке… вот нахмуренный дюжий парень, которого Вика не знала… вот бывший президент России, похороненный на Новодевичьем… вот застенчивый взгляд Микаэля…
И над всем этим молчанием звенел Голос… и мерно рокотали тяжёлые мощные двигатели…
Пелагея поклонилась и ничего не говоря, отошла в сторону. Вышедший на сцену ведущий, видимо понял, что говорить сейчас бесполезно. Он взял Пелагею за руку и снова вывел её вперёд.
А потом, когда отбушевали овации и крики, Коваленко вдруг быстро поцеловал Вику, нахмурился и отвернулся. «Поблагодарил, — пронеслось в голове… — ах, ты, стеснительный мой мужчина… мужчина! У меня есть настоящий сильный, любимый мужчина!»
— Спасибо! — звонко сказала Пелагея. — Спасибо! Дайте мне немного перевести дух — мы так долго добирались до вас. А сейчас для вас будет петь Юрий Шевчук, — она сделала паузу. — Встречайте, встречайте, родные, группу ДДТ и Юрия Шевчука!
МирПрезидент России смотрел концерт. ОРТ срочно подключалось к CNN, получив страшную выволочку. По коридорам Кремля гуляла фраза Коваленко… быть может, она только приписывалась ему: «Чтобы я на концерте ни одного чинарька не видел! Не х…й им тут пиариться за чужой счёт!».
Во Франции президент Саркози назвал Пелагею «русской Эдит Пиаф» и дал распоряжение пригласить Пелагею и Шевчука на ближайшее время в Париж. В США продюсеры телеканала «MTv» отчаянно пытались найти менеджеров русских групп… и поражались тому, что, оказывается, ни Пелагея, ни Шевчук не получат денег за концерт в самом центре Зоны. «Так бы и сказали, что благотворительный концерт!» «Благотворительный — это когда деньги всё-таки есть и уходят куда-то! — гордо объясняли в администрации президента Росси. — А здесь — полностью даром!»… и намекали на возможность споспешествовать… поднажать… связаться и передать просьбу.
В Екатеринбурге, на улице Комсомольская, Кондратьев, севшим от волнения голосом, сидя перед телевизором, объяснял всплакнувшей Светлане связь между творчеством Шевчука и стихами «позднего Пушкина». Мадонна торопила свою команду как можно быстрее выйти на связь с МЕНАКОМом и договориться о любом концерте… «хоть в местном баре в будний день»!
Российская «гламурная тусовка» шипела. Пресс-секретарь красавица Кабанова, растерявшись от неожиданности, выставила вместо себя, как щит, Дану Щербакову. Поправляя на носу очки, Дана, немного смущённо, сказала: «Даже если весь мир погрузится во тьму, мы унесём с собой воспоминание о том, что мы были свободными! О том, что мы умели любить. О том, что мы… были! И я знаю, мы — будем!» Эта фраза облетела все мировые СМИ.
Но, наверное, лучше всех, о том, что произошло в Екатеринбурге, — Россия, континент Евразия, северное полушарие, планета Земля, — сказал обозреватель «Times» Джилиан Норфолкс: «Эти русские ребята — молоденькая девушка и зрелый, крепкий мужчина — говорили нам о том, что ещё не всё потеряно. Что в мире по-прежнему существуют красота, любовь и надежда…
…И если даже человечеству придётся уйти, оно уйдёт достойно… как уходит к Вратам Рая последний солдат до конца удерживавший свой рубеж. Но самое главное, они пели нам о том, что для нас, Человечества, всегда есть НАДЕЖДА!».
ИльяИлья утёр лоб. Чёрт, чёрт, чёрт бы всё побрал!!!
Они услышали, как наверху страшно закричала Анна. Сашка выронил две сумки, которые тащил в руках, и, позабыв скинуть рюкзак, пронёсся мимо Ильи наверх. Мёрси стояла, оцепенев, сжав руки на груди, и только мотала головой, видимо боясь даже попятиться.
— Нет, нет, нет… — шептала она.
«Наверное, девочка думает, что наверху снова появился этот… который шёл за ней в тумане…» — подумал Илья.
— Мёрси, милая, пошли наверх, нельзя нам тут отсиживаться, — надтреснутым голосом сказал он. Илья поймал себя на мысли, что напряжённо ждёт, как наверху вот-вот дружно заорут дети… но было тихо. Вот что-то с грохотом упало и Анна закричала снова… крик её перешёл в стон и оборвался. Послышалось испуганное бормотание Сашки.
Они всё же поднялись наверх. Никогда ещё подъём по лестнице не давался Илье с таким трудом. Иногда ему казалось, что Мёрси, бредущая рядом, навесила ему на спину Сашкин рюкзак, иногда, что к ногам привязали ржавые колосники, ещё пышущие жаром металлургической печи. В правом плече что-то хрустнуло и Илья, борясь с неимоверной тяжестью, безучастно подумал о том, что для полного счастья ему не хватает только лишиться ещё и единственной полностью рабочей руки…
Наверху Сашка, сидя на полу, удерживал молча вырывающуюся куда-то Анну. Она уже не кричала. По подбородку её стекала струйка крови — наверное, она прокусила себе губу. Сашка испуганно посмотрел на них.
— Что случи… — начал было Илья, но мысленно махнул рукой. Что случилось, что случилось? Беда случилась какая-то, разве не ясно?!
— Аня, вы чего? — робко спросила Мёрси, держась подальше.
Анна повернула к ним лицо и Илья ужаснулся. Глаза всегда спокойной, по-домашнему хлопотливой женщины, чуточку надоедливой со своими расспросами, со своей постоянной ролью общей доброй мамочки, были слепы. Такие глаза можно увидеть в новостях у уцелевших людей, когда взрываются бомбы в толпе женщин и детей. Илья никогда не видел лиц, искажённых такой мукой… он всегда надеялся, что проживёт спокойно и тихо, что кровавые ветры долбанных перемен всё-таки обойдут несчастного калеку даже в этом мире тумана и страха…
— Дочка… дочка она мне! — выдохнула Анна и вдруг обмякла. Слёзы потекли по её лицу. Она уткнулась в плечо Сашки и разрыдалась.
— Мёрси, водки, быстро! — сказал Илья. Чёрт возьми, это было единственное, до чего сейчас смог додуматься парализованный страхом мозг. — Да шевелись ты, кулёма!
Мёрси, во всех иных случаях взвившаяся бы до потолка от негодования, трясущимися руками помогла Илье скинуть рюкзак, путаясь в лямках, ремешках от лыжных палок и собственных рукавах. Она с проклятием, чуть не сбив Илью с ног, выдрала его из хватких объятий рюкзака и бухнула тяжёлый тюк на пол. В рюкзаке зазвенело разбитое стекло. Достав бутылку «Абсолюта», Мёрси бестолково заметалась вокруг, ища стакан, пока Илья не схватил её за рукав и не сунул свой любимый складной стаканчик, хранящийся на обычном месте — в нагрудном кармане его джинсовой рубашки.
Проклятый «Абсолют» булькал по капельке. Эта чёртова пробка, не позволявшая ни пить из горлышка, ни нормально наливать водку, — а только цедить, по каким-то декадентским, изысканным правилам, — привела Мёрси в отчаяние. Она трясла бутылку, поворачивала её и так, и сяк, и в конце концов, задела горлышком за край стаканчика… который мгновенно сложился, облив Мёрси руку.
— Дай сюда! — заорал Илья. Он выхватил бутылку из рук Мёрси. — Стакан расправь!
Стараясь не дрожать самому, он ждал несколько томительных секунд, заставляя себя не трясти в нетерпении бутылку. Наконец-то проклятая водка налилась до краёв.
— Анна, Аннушка, слышишь меня? Анна, подними голову! Подними голову, я говорю! Анна!
Анна подняла голову. Она смотрела сквозь Илью, не замечая его. Лицо её опухло, потёки туши от ресниц превратили её в какого-то безумного Пьеро.
— Сашка, влей ей весь стакан, быстро!
Анна машинально выпила, даже не закашлявшись. Просто выпила в несколько глотков… и всё.
— Ещё наливай!
Анна пугающе машинально выпила и второй стаканчик. Сашка аккуратно усадил её на кушетку, словно жертву кошмарной трагедии, которую родственники под руки привели на приём к психотерапевту. «Многие были в шоке. Пострадавшим оказана психологическая помощь», — какие импотентные фразы… и как жутко это для тех, кто оказался рядом…
Через минуту, Анна прошептала:
— Губы щиплет.
— Ты их искусала, — сказал Сашка. Он принёс коротенькое детское одеяло и укутал сидящую Анну, которую начала бить сильная дрожь. — Водка щиплется, да!
— Водка?.. Вы мне водки дали…
— Как-то надо было тебя в чувство привести, — сказал Илья. — Не знаю, где там у тебя в аптечке нашатырка…
— Илья, — сказала Мёрси, стоя среди разбросанных одеял и подушек. Семь детских раскладушек белели пустыми простынями. В руках Мёрси теребила любимого Борискиного медвежонка Топтыгина. — Илья… а где… а где… дети?
— Он… он… он их увёл. — мёртвым голосом сказала Анна.
— Кто — он?
— Он… он увёл их… сволочь… — повторяла Анна. Глаза её загорелись мрачным светом. — Убью гада… глаза вырву… сволочь!
Илья утёр лоб. Тягучий едкий пот заливал глаза. Сердце бухало Чёрт, чёрт, чёрт бы всё побрал!!! Вот она — жизнь после жизни!
