Теперь Алексей был готов. Ни пистолет, ни автомат не смогут остановить тварь. Он перехватил поудобнее тяжелый топор. Зная по опыту, как мутант атакует, не отрывал взгляда от прижатых к брюху лап, которые, как самолетные шасси, начали потихоньку распрямляться, когтистые пальцы тянулись к добыче. Теперь к нему, а не к девочке. Птер двигался странно замедленно – боевой адреналин придал человеку сил и скорости. Да и ящер должен чуть притормозить над землей, чтоб не врезаться в нее. «Тот ты или другой, сука, сейчас разберемся с тобой до конца!» Время снова пошло в обычном темпе – Ива только и успела увидеть над собой поднявшего топор Алексея, а в следующий миг в лицо полетел песок и брызнуло красным.
– Мама!
Сильные руки подняли ее с земли и передали сквозь решетку Анастасии.
– Не надо стрелять… С одним и так справимся, а шум привлечет остальных. Лучше уезжайте, я догоню. Или вы вернетесь, когда увидите, что все закончилось. Быстрее, Стас! – И Алексей рявкнул уже «машинисту», потому что Станислав все-таки начал открывать дверь. – Давай, Федя, если увезешь их – куртка твоя!
Дрезина тронулась с места, и вряд ли только от предвкушения Федором обладания зимней одеждой. Алексей повернулся, разглядывая небо в поисках противника. Ивушка вскрикнула – четыре рваные раны на спине сталкера были едва прикрыты клочьями защитного комбеза. Обрубленная в суставе нога птера валялась неподалеку на шпалах.
– Дядя Лёша!
Но его фигура быстро удалялась, зато стало хорошо видно, как из-за леса вынырнул крылатый ящер, пикируя вниз. Широкое лезвие двуручника покачивалось у самой земли, чтобы через мгновение со свистом устремиться к чешуйчатой шее.
– Я не могу так! – Станислав спрыгнул на ходу. – Отъезжайте дальше и ждите.
– А ты?
– Настасья, видишь, больше ни одного птера нет… Как-нибудь.
И он побежал по насыпи за поворот дороги.
Ящер лежал на земле, раскинув изломанные рваные крылья. Станислав подошел поближе и разглядел: от птера осталось туловище да полхвоста.
– Лёха, ты где? – Стас заглянул даже под крыло, но потом услышал хриплый смех. Алексей, оказывается, сидел на земле за пушистой елочкой, прижимая к лицу красное лезвие топора, и непонятно было, чья кровь стекает по щеке. Тонкое острие все же обломилось, топор тоже выглядел как боец, пострадавший в схватке. Вторая Лёхина рука повисла неподвижно, вывернутая кисть зарылась в песок.
– Сломал?
– Челюсть он мне чуть не сломал, сука… Крыльями бьет, как братва в Треугольнике – кулаком. А рука вывихнута. Упал, об рельс ударился. Но для того, чтобы лежачему гаду башку снести, мне и одной руки хватило.
– Встать можешь?
– Могу. Но не хочу. Оставь меня, Стас… Семья твоя в безопасности, езжай в город. Забудь. Плечевой сустав вправь только – боль адская, и двигаться трудно. Умеешь?
– Да приходилось, вроде.
– Я не хочу туда… Останусь здесь.
Алексей с трудом поднялся на ноги. Земля и трава на том месте, где он сидел, были залиты кровью. Станислав без лишних слов ощупал его плечо, дернул… И едва успел подхватить потерявшего сознание от боли Алексея.
– Забудь, говоришь? А Ивушке я что скажу? А Ваньке? Хрен тебе.
***
Ртутная лампа мигала в углу, раздражая Главного Привратника. Впрочем, и без нее хватало поводов для недовольства. Новый состав Совета собрался впервые, зал заседаний теперь не казался пустым – пять человек привычно заполняли места. Только вот командир отряда сталкеров уже не стоял за спиной Лапина, а сидел рядом, держался прямо, не разваливаясь в кресле. Звенящие щелчки чертовой лампы отдавали в голову приступами боли. Грицких скривил губы: что же лучше, доктор Фролов в кресле слева, у которого можно попросить лекарство, или руководитель технических служб, который, невзирая на свой высокий статус, уже тащил бы без малейшего стеснения стол в угол, чтобы отключить чертову раздражающую мигалку! Впрочем, думал он сейчас не о новом назначенном им технаре Мазурове, а о бывшем Привратнике Алексее Колмогорове. Мазуров в Совет не годился из-за склонности к постоянным сомнениям и привычке все переспрашивать по десять раз, но лучше уж он… чем Серяков, неподвижной глыбой возвышающийся с правой стороны длинного стола. И избежать этого нельзя, последние события требовали его присутствия.
Тишина давила, лишь это неритмичное звяканье мешало собраться с мыслями и приступить к обсуждению дел. Хлопов с каким-то отсутствующим лицом поглядывал в этот же угол, остальные… Грицких с удивлением отметил, что Лапин почему-то утратил свой, ставший привычным в последнее время, безразличный отупевший вид. Новый холодный огонек в его глазах Главному Привратнику совсем не нравился. Командир сталкеров, как сел за стол, скрестил руки, так и не сводил взгляда с президиума, будто уже сразу, с первого дня приглядывал себе место повыше. Не рано ли?
Врач смотрел немного сочувственно, наверное, выглядит пожилой Главный совсем неважно. Сообразно возрасту и здоровью, что ж поделать? Или… Почему они все так на него уставились?! Лишь только Хлопов…
Холодный пот выступил на лбу, и даже доводящее до бешенства «дзынь» уже слышалось как сквозь вату. Они знают! Рука потянулась к кобуре под старым пиджаком, нащупывая безотказную «гюрзу». Они всё знают! О несостоявшемся покушении на Серякова, о подлинной причине смерти Валерия и Оксаны! И уж тем более помощника Евгения. Поэтому нехорошее выражение лица Лапина так пугает, поэтому толстяк Хлопов всей душой желает нырнуть под стол и не иметь к этому отношения. Он один и не имеет… Все молчали до сих пор. Но еще никогда не собирались вместе вот так на закрытом заседании Совета! Закрытом ото всех, и охрана за дверями не поможет… От кобуры ладонь привычно переместилась к ноющему левому боку. Наверное, в ярких вспышках лампы им хорошо виден блестящий от пота лоб. Есть повод испугаться по-настоящему…
Почему они молчат? Заседание Совета может превратиться в заседание суда. И нет адвоката, способного отвести от Главного Привратника подозрения. Но улик нет! Колмогоров мертв! Должен был умереть… Казалось, сейчас откроется дверь и вместо еще сохранившего верность Денисова здесь все же появится тот, кто располагает бесспорными доказательствами его вины, кто готов свидетельствовать против, даже подписав этим приговор самому себе… Нет, мертвые не возвращаются из могил. И Нестеров не вернется, чтобы занять отобранное у него место.
Никто не произнес ни слова. Но почему же так хочется достать пистолет?! Тишина. Беспорядочные вспышки света. И одна мысль: они знают! Они знают всё. Впервые Грицких изменило хладнокровие, и он выхватил «гюрзу» из кобуры.
– Неужели никто не может… – грохот выстрелов, во все стороны разлетелись осколки, посыпалась с потолка штукатурка, – …раз и навсегда! Навести здесь порядок?!
Больше ничего не мешало, только почему-то Главный Привратник пришел в себя на полу, правую руку кто-то заломил за спину, придавливая еще и коленом. Фролов склонился над ним:
– Поведение неадекватное. Очевидно, нервный срыв.
– И сердечный приступ из-за этого?
– Вне всякого сомнения, Анатолий Андреевич, клиническая картина будет, как в учебнике.
Юрий Борисович приподнял голову и увидел только горькую усмешку Лапина. И еще Хлопова, который, стоя во главе стола, по-хозяйски положил руку на его собственные бумаги. Стакан воды и какие-то таблетки на ладони возле его лица…
Им всё известно. Совет не обязан ни перед кем отчитываться, и это они тоже хорошо знают. Абсолютная власть.
***
Алексей пришел в себя от того, что кто-то гладил по лицу. Чья-то маленькая рука.
– Дядя Лёша, это я. У тебя глаз опух, но ты все равно красивый. А это пройдет.
Он повернул голову. Правый глаз ничего не видел, закрытый отеком от сильного удара, но это действительно пройдет, девочка права. Анастасия тоже сидела рядом и улыбалась.
– Насть, я не хочу с вами. Хочу обратно.
– А тебя никто не спрашивает! Ты сейчас слишком беспомощный, и придется смириться с женским деспотизмом.
– Хорошо. А награда герою где? – Алексей с надеждой посмотрел на Анастасию.
– Дядя Лёш, ты не мамин герой, а мой!
Герой чувствовал себя неважно, и вот только женского деспотизма ему не хватало! Девочка устроилась на полу дрезины рядом с ним, обняв ручонкой за шею. Алексей не знал, что и сказать. Но стало немного теплее, от потери крови он чувствовал озноб, даже благородно отвергнутая Федей куртка не помогала. Анастасия одобрительно кивнула, подсунула под голову дочке и Алексею сверток, чтобы было удобнее. Пусть Ивушка позаботится о своем герое, он давно завоевал право на это.
– Ива… Можешь называть меня просто Лёшкой. Мне так привычнее.
«Мой Лёшка».
Позади дрезины заманчиво поблескивали рельсы, уводящие вдаль.
