Огонь разгорелся, затрещал, выплевывая красные искры в воздух. Свет пламени выдернул из темноты лицо Энекена. Уставший Черный Капитан откинулся на поваленное бревно и отстраненно смотрел на нас с Лайлой. Размышлял, но о чем — во тьме его души было не видно.
Впрочем, я и не пытался его читать. Этот человек превратился в живого Бога. Не какую-то подледную тварь или же никому не известного обитателя небес, а истинного создателя. Он заткнул во мне голос, столько лет отравлявший жизнь. Во мне бурлила сила, уверенность и желание действовать. Готовность совершить все, что мне скажет человек, прогнавший из головы тьму.
— Я ведь искал тебя, — сказал я ему. — С Провала.
Рядом со мною сидела Лайла, наши плечи соприкасались.
— Знаю, — тускло произнес Черный Капитан. — Кроме тебя были и другие эмпаты. Сильнее. Они тоже не нашли. Я хорошо знаю людей.
Он вдруг вспыхнул мужественностью, расправил плечи.
— Эпоха трудных решений! — сказала его новая личина. — Вызов брошен, и я вынужден был принять его. За честь моей семьи! За честь моей страны! Останови вас Братство — я бы остался посреди Пустыни один и не смог бы сдержать данную мною клятву. Конечно, сил бы мне хватило пройти все до конца. И после славной битвы, клянусь, я нашел бы компас. Но тогда остался бы один у бескрайнего моря. Оно не любит одиночек. Мое сердце болит, но пришлось пожертвовать прекрасной дамой, чтобы призвать отродье Царна.
Он нахмурился:
— Она… Она разбудила во мне что-то. Что-то недоступное таким людям, как я.
— Дамой?
Энекен вновь опустел, отбросив в сторону возвышенный образ:
— Жнец Братства. Ты знаешь. Она хотела убить вас, но я узнал ее слабость и смог покорить. Сильный грех, сильные чувства. Мне не пришлось даже видеть ее, чтобы поменять.
Я вспомнил выстрелы у Ластен-Онга, укладывающие на лед одного фанатика Братства за другим.
— Ты мог нанять кого угодно.
— Нет. Монета не заставит человека пойти до конца. Никто не делает работу лучше фанатиков. А вы — фанатики, — Энекен говорил ровно, без интонации, без чувств. — Я хорошо знаю людей. Я люблю людей. Каждая ваша смерть делает меня грустным.
Он посмотрел мне в глаза, криво усмехнулся и будто постарел:
— Сложные времена требуют непростых движений, братишка. Я так считаю, ежели кого надо под лед зарыть, то причина должна быть, ага. Вот и пришлось пузо вашему шерифу вскрыть. А то че, он думал, это, я мешок с денежками, которые он на экспедицию Рубенса пустил, а тут ой-мама, богатей по коридору с видом дурачка шатается.
Энекен повернулся и сморкнулся:
— И дознаваку пришлось кончить. Но, как бы, не сам. Сам бы кончил — вы б меня и по сей день искали. И, братишка, убежден — нашли бы. Да-да. Бандита разогрел как надо, и он того, закатал, ха.
Черный Капитан сбросил и эту личину:
— Я понимаю людей. Я могу быть человеком. Каким угодно.
Три Гвоздя. Вот что я чувствовал тогда в его убийце. Следы Энекена.
— Он был хороший человек, — смерть друга послужила важной цели. Послужила плану хозяина.
— Да. Мне жаль.
На мой локоть легла рука Лайлы. Бывшая сказительница смотрела на хозяина с обожанием. Лав подкинул ветку в костер, отчего он загорелся еще ярче.
Над нами качались черные кроны, на которых плясали отсветы огня. Где-то шумела о камни стремительная вода. Мне было хорошо. Хорошо как никогда. Казалось, что я слышу голоса трав, вздохи деревьев, песню реки.
— Почему я не хочу убивать? — спросил я опять. — Все те Гончие, которые встречались мне на пути, хотели крови.
— Потому что я тебе не приказал, — Энекен пошевелился, вытянул гудящие от долгого перехода ноги. — Ты ведь убьешь, если я попрошу?
— Конечно! Но те, другие…
— Другие были сделаны глупцами. Человеческая душа прекрасна, я не вижу причин ломать ее. Слабость ваших душ открывает дорогу к сокровенному. Не надо крушить ворота, когда где-то есть тайный ход. Кому нужен город с разбитыми стенами? Никому. Такие, как Радаг, никогда этого не поймут.
— Ты знаешь Радага?
— Я убила его, Эд. Его и Ар, — посмотрела на меня Лайла. Я сжал ее пальцы в ладони. — Я убила всю его команду.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Крикнуло что-то в небе, пронзительно, жалобно. Черный Капитан поднял голову, высматривая ночного жителя, и проговорил:
— Радаг должен был умереть. Он все провалил. Раньше на его проступки смотрели, прикрыв глаза. Он использовал свою Гончую для утоленияплоти, — невозмутимое лицо Энекена исказила гримаса отвращения, — он собирал всякий сброд и превращал его в зверей. При дворе этого не любят, но он справлялся с севером. Меня должны были отправить туда раньше.
— Зачем?
— Я должен был проверить, чем он занимается. Я узнал больше, чем он нам рассказывал.
— Что?
— Хочу спать. Эди, хочу спать. Можно спать? — Энекен стал тем, к кому я привык за время нашего путешествия. — Глазки закрываются. Подержи меня за ручку, Эди.
— Знал бы ты, как меня это утомило, Энекен, — буркнул Лав.
— Ты тоже Гончая? — спросил я.
— Нет. Я его друг.
— Насколько у человека без души могут быть друзья, — проговорил Черный Капитан и лег на бок. — Они придут ночью. Не хочу, чтобы умер кто-то еще. Хватит с меня и Барри Рубенса.
Ан Шмерц хмыкнул.
Мы с Лайлой поднялись на ноги, отошли от лагеря, вслушиваясь в темноту.
— Я почти умер без тебя. Как ты оказалась здесь? Как ты прошла через Южный Круг? Или Гончие…
— Нет. Я плыла с вами. Под кораблем. Это было очень скучно, иногда я всплывала, чтобы увидеть солнце, и один раз очень нехорошо высунулась, прямо на одного из ваших. Но повезло. Хозяин бы расстроился, если бы узнал.
Тот наемник. Он видел ее. В тот момент Лайла была уже со мною, пусть даже я об этом не знал.
— Так хочется узнать все-все-все у тебя. Хочу так много понять…
Она усмехнулась.
— У меня другие желания, — произнесла Лайла и сделала шаг ближе. — Ты же не станешь опять прятаться за разговорами?
— Нет, — улыбнулся я. — Стоило стать чудовищем, чтобы перестать это делать.
Может быть, кровь Ледовой Гончей и холодна. Может быть, наши тела стали совсем другими, но… Не было ночи прекрасней в моей жизни. Единение двух монстров под кронами черных деревьев. Мелодия стонов, то сладких, то звериных. Мы наслаждались друг другом, растворяясь то в медленных, то в быстрых движениях. Наши силы не кончались.
Когда в лесу послышался треск, Лайла сидела на мне и тихонько стонала, то приподнимаясь, то опускаясь, и каждое ее движение было неописуемо приятно. Я держал руки у нее на бедрах и летел в счастливую бесконечность.
Которая так нехорошо оборвалась.
Лайла вздрогнула, бросила взгляд в лес и скатилась на землю.
— Пришли… — шепнула она.
— Я пойду к ним.
Мне вспомнилась та черная Гончая, преследовалавшая нас во льдах. Поэтому первым делом я натянул штаны, подхватил ремень с ножнами и только потом зашагал на звук. Не хотелось бы остаться в чьей-то памяти в столь шокирующим виде.
Темнота окутала лес, но мне она казалась лишь сумраком. Я шел по мягкой земле, расставив в стороны руки, вслушиваясь.
Кто-то увидел меня. Я почувствовал его испуг, мимолетный, и вал удивления. Хруст.
— Эд? Божечки, ты обледеневший кусок шаркуньго дерьма, какого ледового демона вы здесь делаете?
Буран.
— Ты один?
— Да. Там все расплакались, разревелись, когда стало темнеть. Я немножко с ними погрустил, а потом решил — ну его. Ты ж слабенький, далеко уйти не мог. Рад, что был прав! Где Лав и тупица?
— Уходи, — сказал я ему. — Уже поздно.
— Поздно? — не понял Буран. — В смысле поздно?
— Все кончено. Уходи. Пожалуйста. Возвращайся к Фарри. Расскажи ему все.
Неприкасаемый выпрямился, вышел из-за ствола дерева. В свете луны блеснул меч.
— Что с тобой, Эд? — встревоженно сказал он.
— Я — Гончая, Буран.
