былой роскоши. Деревянные панели выломаны, окна побиты. Кое где сохранились диваны, на один из которых и опускает меня Ник.
«Просто еще одно испытание, — убеждаю я себя, глядя на то, как он скидывает куртку и закатывает рукава. — Всего лишь мгновение, которое нужно перетерпеть». Но как только одежды касаются его непривычно ледяные руки, напряжение в горле и мышцах снова дает о себе знать рваным стоном.
— Успокойся, Ви.
Ник садится на корточки, берет мое лицо в ладони, приказывая смотреть на него.
— Дыши. Вдох носом. Резкий выдох ртом. — Он вдыхает, заставляя меня повторять за ним. — А сейчас ты мне дашь посмотреть на рану. Да?
Я вздрагиваю, крепко зажмуриваясь.
Что бы не ждало впереди, ничего уже не изменишь.
Ник встает, снимая с меня одежду. С плеч падает промокшее, грязное пальто. Рывком откидывается шарф. Сквозь голову стягивается джемпер.
Мы справимся. Я со свистом втягиваю воздух, когда мягкая материя задевает края раны, и закрываю руками лицо.
— Молодец. Все хорошо.
Меня колотит. Я чувствую, как по боку скользит его ладонь, сжимая крепче края раны и прикладывая к ним что-то.
Нет, я точно не выдержу.
И когда я готова грохнуться в обморок, Ник произносит:
— Порез не глубокий, края ровные. Быстро затянется.
Я открываю глаза.
— Значит, я не умру?
— Не сегодня точно. — Ник прикладывает к боку тампоны, которые заклеивает сверху полосками пластыря. А потом усмехается. — Если расценить по шкале от нуля до десяти, то твоя рана тянет на единицу, не больше.
— Что? — Я выглядываю сквозь пальцы, а потом и вовсе убираю от лица руки. — Ты видел сколько там было крови?
— Ладно, ладно, — защищаясь, отвечает он, разрывая зубами упаковку с бинтами, — на тройку. — Я кидаю на него гневный взгляд. — С половиной.
Заставляя себя расслабиться, я медленно выдыхаю. Все внутри горит и колет. Тело до сих пор бьет мелкой дрожью. Уже не ясно от чего: боли ли, холода или осознания факта, насколько близко в этот раз я находилась от смерти.
— Зачем ты туда полезла? — продолжая возиться с раной, ругается Ник. Придерживая прохладными пальцами кожу, аккуратно промокает кровь, чтобы наложить пластырную стяжку.
— Но обошлось же, — все еще не отойдя от шока, шепчу я.
Видимо, зря.
Закрепив последний отрезок липкой ленты, Ник поднимается на ноги, принимаясь собирать с пола раскиданную одежду.
— Ты должна была уходить, как я говорил! — его голос становится громче. В нем отчётливо звучит раздражение. — Не ты решаешь! Здесь я принимаю решения! За всех.
Теперь он на самом деле меня отчитывает.
— Я несу ответственность. Нельзя, чтобы каждый делал то, что ему вздумается, черт побери!
Он резко разворачивается, протягивая мне порванную кофту, а потом вдруг замирает, и только сейчас я понимаю, что беззвучно плачу. Не просто роняю одинокие слезы, рыдаю от ужаса и досады взахлеб.
«Я не смогла бы молча стоять в стороне. Я же обещала, что больше тебя не оставлю».
Сил на то, чтобы вытолкнуть из себя хоть слово, нет. Невысказанные фразы застревают в горле.
Не придумав ничего лучше, я встаю и подаюсь вперед, утыкаясь лбом в его плечо.
Ник замирает. А потом я чувствую прикосновение. Руки, бережно прижимающие к себе. И облегченный выдох.
— Ну что за глупое создание, — шепчет он. А потом съезжает спиной по лакированной деревянной стенке на пол, и я опускаюсь вместе с ним, все еще крепко цепляясь за черную рубашку.
Мокрые пряди волос холодят шею и голые плечи. Капли мягко стекают с их кончиков, оставляя на одежде Ника пятна. Он держит меня на коленях, словно маленького ребенка, позволяя выплакать всю боль у него на груди. Мне стыдно, что я оказалась слабой и от простой царапины подняла такую панику. Но он не упрекает меня. Молча стирает с лица слезы.
Его касания наполнены неловкостью, но даже этих мимолетных жестов хватает, чтобы боль начала утекать вместе с дождем, освобождая место для бьющейся в груди нежности. Так, что я неосознанно придвигаюсь ближе, вдыхая запах его кожи, подставляя щеку под ласкающую руку, словно кот, нашедший давно потерянного хозяина.
— Ну ты что, прекращай, морковь, — просит Ник. — Чем больше тебя жалеешь, тем сильнее ты заходишься слезами.
Я всхлипываю.
— Ну, морковка…
— Опять ты за свое, — шепчу я. — Чтоб ты знал, я ненавижу, просто терпеть не могу, когда ты называешь меня этими дурацкими прозвищами.
Ник застывает на секунду, словно громом пораженный. Не нужно поднимать глаза, чтобы понять, что написано на его лице в данную минуту. Растерянность, может, недоумение.
— Прости, — беспомощно произносит он и опускает руку. Кажется, будто даже плечи его поникают. — Я никогда не хотел обидеть, правда.
Сквозь мокрую пелену ресниц я смотрю на его ладонь, одиноко сжавшуюся в кулак. Вряд ли он сам догадывается о противоречивости собственного характера, ведь всё, о чем этого парня не попросишь, он делает намеренно наоборот. И как минимум оставлять его в неведение нечестно, поэтому я ласково сжимаю его пальцы и едва слышно отвечаю: — Я знаю. И мне это нравится. Просто боюсь, если признаюсь, ты перестанешь.
Я льну к нему осторожно, прислушиваясь к сдерживаемому дыханию. Ник наклоняется, касаясь кончиками губ моей щеки, и тихо шепчет: — Обещаю, что не перестану.
Глава 14. Убивают не пули
Арта находят без сознания спустя четверть часа в подвале депо. В себя он приходит уже в машине, что-то нечленораздельно мыча, и только когда убеждается, что все в порядке, наконец успокаивается, откидывает голову на сиденье и закрывает глаза.
— Спасибо тебе. Я вкладываю в это слово так много, как только могу, зная, что Кавано точно поймет каждый его подтекст, и сжимаю его тонкие пальцы.
— Остальные? — хрипло спрашивает он.
— Целы. Отдыхай.
Я отпускаю его руку, глядя сквозь затемненное стекло на корпус второй машины. Шон занимает место за рулем. Рейвен Ник запихивает назад,
