крысу.
-Все верно, - наконец, сказал Фуше.
-Как вы понимаете, - он поднял холодные глаза, - за один день такие дела не делаются. Мне надо
поговорить с людьми, подготовить почву…Он зарвался, месье, настроил против себя своих бывших
соратников, рубит головы и правым, и левым…, Мне надо понять - кто может быть моими
союзниками, - Фуше вздохнул и стал складывать золото в холщовый мешочек.
Дэниел вынул из кармана куртки письмо и помахал им перед носом Фуше.
-Это вторая половина, - спокойно сказал мужчина, - она будет выплачена после того, как вы
исполните заказ. Письмо будет вам передано тем же способом, что и предыдущая записка - когда
голова известного нам человека покатится с эшафота.
-Летом, - пообещал Фуше, жадно глядя на конверт. Он, было, двинулся на скамье, но тут, же замер
- на него смотрело дуло пистолета.
-Я могу выстрелить через куртку, - холодно заметил Дэниел, - тогда ваши люди ничего не услышат.
Не зарывайтесь, месье. Я сейчас уйду, и Господь вам в помощь, если я не миную двор. Этого вам
не простят, - он убрал оружие и бросил на стол зазвеневшие монеты.
-Это лично от меня, - Дэниел убрал оружие. «Мне нужен список заключенных в тюрьме Порт-
Либр, и родственников, что их навещают. С адресами».
Он вспомнил наставительный голос Джона:
-Даже словом не обмолвись о том, что ищешь тех, кто приходит к Лавуазье, иначе они сразу
насторожатся. В Порт-Либре двести человек сидит, если не больше, так безопасней.
-Но почему вы думаете, что Констанца будет ходить к Лавуазье? - удивленно спросил Дэниел. Он
увидел, как Питер усмехается, вертя в руках хрустальный бокал с вином.
-Они были очень близки, - Джон поднял бровь, - так что, если Констанца в Париже - она
непременно будет его навещать.
-А, - только и сказал Дэниел.
-Нет ничего проще, - отмахнулся Фуше, убирая деньги. «Завтра вам его пришлют. Тем же способом,
что и записку ко мне доставили. Всего хорошего, месье, рад был познакомиться».
Дэниел закрыл за собой дверь и стал осторожно спускаться по лестнице. Он зажмурил глаза от
яркого солнца, - в подъезде было полутемно. Только обойдя лужу во дворе, оказавшись на улице,
Дэниел выдохнул.
В камере было тепло, в открытое окно слышался щебет птиц. Мари-Анн поцеловала мужа в щеку.
Она громко сказала, глядя на распахнутую дверь, за которой прогуливался охранник: «Я пойду,
постираю белье. Кузина Мари побудет с тобой, Антуан».
Женщина подхватила стопку рубашек и вышла в коридор.
Констанца села на узкую кровать. «Антуан, - шепнула она. «Антуан, любимый мой...»
Он целовал пятнышки от чернил на пальцах, следы от швейной иглы, и все никак не мог
оторваться от ее узкой, нежной ладони.
-Конни, Конни, - он поднял голову. Констанца ласково прикоснулась к его щеке. На каждом
свидании он обнимал ее - быстро, когда Мари-Анн уже стояла за дверью, на глазах у охранника,
так, как обнимают родственников. Он мимолетно клал руку на ее живот и зачарованно думал:
«Дитя..., Господи, велико милосердие твое. Только бы дожить, только бы увидеть маленького».
-Надо сказать, - приказал себе Лавуазье. «Они должны знать. Нельзя, чтобы они услышали о таком
в канцелярии. Сейчас Мари-Анн вернется, и скажу. Так и не увижу, - горько подумал он, - кто
родится».
-Как он? - неслышно спросил Лавуазье. Он заметил, что шаги охранника удаляются. Встав на
колени, обняв Констанцу, мужчина прижался щекой к ее животу. Ребенок задвигался, и он ощутил
слезы на глазах. «Расти, и радуй маму, - подумал Лавуазье. «Будь счастлив, милый мой».
-Он бойкий, - улыбнулась Констанца. «Акушерка говорит, что все хорошо. Еще месяц..., - она
осеклась и стерла слезы с его лица. «Антуан, - она взяла его руки, - Антуан, что такое...»
Он встал и подошел к окну. Мари-Анн развешивала выстиранное белье на веревке.
-Как раз на неделю мне хватит, - понял Лавуазье. «Надо пойти..., туда в чистой рубашке. Надеюсь,
хоть исповедоваться разрешат. Сейчас только те кюре остались, что признали конституцию,
остальные в подполье. Да какая разница. Весна теплая в этом году, трава, какая густая. Птицы
вернулись…, - он посмотрел в яркое, голубое небо.
-Вот и все, - весело сказала Мари-Анн, стоя на пороге камеры. «Сейчас мы тебя покормим, милый.
Что случилось? - она взглянула в лицо мужа.
-Надо, - велел себе Лавуазье. Констанца все сидела на кровати. Ее темные, большие глаза
внезапно подернулись слезами и девушка подумала: «Нет, нет..., Такого не может быть, я не
позволю, я не переживу...»
-Живите, - Лавуазье улыбнулся, глядя на них. «Живите дальше, мои любимые. Выходите замуж,
обязательно. Это наше последнее свидание, - добавил он.
-Его выпускают, - радостно сказала себе Констанца. «Спасибо, спасибо..., - она посмотрела на
Мари-Анн. Та только пошатнулась, схватившись за косяк двери: «Когда?»
-Восьмого мая, - вздохнул он. «Через неделю. Простите меня, милые мои, если я вас, чем обидел.
Констанца увидела его улыбку - нежную, ласковую. Девушка почувствовала, как у нее перехватило
горло. Ребенок недовольно заворочался. «Нельзя, - приказала себе Констанца. «Ты не одна, у тебя
дитя. Не думай о себе, думай о маленьком. Ему плохо, когда ты плачешь».
Лавуазье взглянул на ее искаженное страданием лицо: «Конни, Конни, не надо...». Она уронила
голову в ладони. Помотав ей, подышав, Констанца стала помогать Мари-Анн накрывать на стол.
Он перекрестил их на прощанье и вздохнул - охранник стоял прямо напротив двери:
-Удачных родов, кузина Мари. Пожалуйста...- Лавуазье не закончил. Констанца, прикусив губу,
кивнула.
-Окрещу, - повторяла она, еле переставляя ноги, спускаясь по лестнице вслед за Анн-Мари. «Я
обещала Антуану. Хоть я и не верю в Бога, но дитя окрещу. Он просил. И назову, как отца.
Наверное, мальчик будет, - она вспомнила веселый голос акушерки: «Вся сияешь, милая моя. И
носишь высоко,- женщина ощупала ее живот. «Думаю, мальчишка, и не очень большой».
-Отец, - слабо сказала Констанца, - он..., невысокий.
-Ну и славно, - акушерка вымыла руки. «Лежит правильно, девушка ты молодая, здоровая…, Хоть и
недоедаешь, - она помолчала, - но сейчас в Париже и нет тех, кто ест вдоволь».
-Кроме депутатов Конвента, - зло подумала Констанца, расплачиваясь.
Уже когда они миновали ворота тюрьмы, Мари-Ан взяла ее под руку: «Не ходи туда».
-Я не могу, не могу...- горько ответила Констанца. «Я должна его увидеть, Мари-Анн, в последний
раз. Я пойду, - она вздернула голову.
Женщина только со значением посмотрела на ее живот:
-Как знаешь. И тебе замуж надо выйти, не маши рукой, - строго добавила она, - сейчас же они, -
Мари-Анн кивнула на большой, трехцветный флаг, что свисал с какого-то балкона, - венчание
отменили. Это ничего не значит - в префектуру сходить. Ты не забывай, Мари Ламартье двадцать
лет назад умерла. У тебя только и есть, что свидетельство о крещении ее, ни паспорта, ничего.
Опасно это, - вздохнула мадам Лавуазье, - Орлеан, конечно, далеко, вряд ли туда запрос посылать
будут, но все равно - опасно.
Они уже подходили к Пантеону, когда Констанца, мрачно, сказала:
-Я понимаю, мадам Лавуазье. Но на мне никто жениться не захочет, - она скосила глаза на свой
живот. «А платить деньги кому-то - страшно, вдруг донесут. Да у нас и денег нет, - она
отвернулась.
-Антуан..., - подумала Констанца и почувствовала, как мадам Лавуазье поддерживает ее.
-Вернемся домой, и ляжешь, - приказала та. «На тебе лица нет, а дитя беречь надо, дорогая моя».
Во дворе женщины стирали белье.
-Приходили тут, - сказала одна, выпрямляясь, оглядывая Констанцу, - из префектуры. Спрашивали -
все ли парижане, а если кто-то без документов живет, так в следующий раз в тюрьму отправят. Там
своего ублюдка донашивать будешь, там же и родишь, - она сплюнула. Вторая кумушка добавила:
«Все равно мертвый будет. Она же вся заразная насквозь, шлюха есть шлюха».
-Прекратите! - прикрикнула мадам Лавуазье. «Это моя кузина, из Орлеана, вы же знаете».
-Как будто в Париже своих гулящих не хватает, - женщина уперла руки в бока, - уже из провинции
стали приезжать.
-Или задушит его, - все не унималась вторая, - или в Сену выбросит....
-Простите, - раздался у них за спиной мягкий, мужской голос, - я бы хотел видеть мадам Лавуазье...
Констанца открыла рот. Он был в отлично сшитом сюртуке цвета палых листьев, с шелковым,
кремовым галстуком, на лацкане блестела бриллиантами масонская булавка. Русые, коротко
подстриженные волосы золотились под весенним солнцем.
Мари-Анн бросила один взгляд на изумленное лицо Констанцы. Женщина широко улыбнулась:
«Кузен...»
-Дэниел, - помог он.
-Кузен Дэниел, - повторила мадам Лавуазье, - мы вас заждались. У вашей жены, - со значением
