были уже сложены.
-Проверка документов, - раздалось с лестницы. «Отоприте дверь, иначе мы ее взломаем».
-Это не Фуше, - хмыкнул Дэниел, - он понятия не имеет, кто я такой. Разве что только он за мной
слежку пустил. Все равно, нельзя рисковать.
-Констанца, открой, - он приблизил губы к замочной скважине и подергал бронзовую ручку двери.
Все дни она проводила с мадам Лавуазье, - когда Дэниел спросил, что она там делает, жена
вздохнула: «Просто сидим и держимся за руки..., Говорим об Антуане, я ей помогаю разбирать его
заметки...- Констанца поднялась:
-Мне и самой надо работать. Я хочу приехать в Америку с окончательным вариантом рукописи,
чтобы сразу предложить ее издателям. Спокойной ночи, Дэниел.
-Надо написать ее отцу, - напомнил себе Дэниел.
-Я это из Нью-Йорка сделаю. Наверняка, за ней дадут какие-то деньги. Джованни не бедный
человек. Я все-таки спас его дочь от эшафота. Она, кстати, может умереть родами, - он вспомнил
узкие, стройные бедра жены. «Ее мать умерла, Питер же мне рассказывал. Еще чего не хватало, -
Дэниел нахмурился и отпил вина.
-Она отменный журналист. Будет работать под псевдонимом, конечно, но эта книга, - он бросил
взгляд на тетрадь, что лежала перед ним, на столе, - это, же золотое дно. У замужних нет прав на
собственность, на, те деньги, что они получают. Вся прибыль от ее книги, от статей - станет моей, -
он потянулся: «Пусть лучше ребенок умрет. Кому он нужен? Констанца молода, она мне родит
законного наследника».
Она открыла дверь - в шелковой, тонкой рубашке, с разметанными по плечам косами. «Надень
чепец и ложись в мою постель, - попросил Дэниел. «Пришли проверять документы, у тебя волосы
уже отрастают».
Констанца только кивнула и быстро оправила свою кровать. В комнате неуловимо, горько пахло
цитроном. «Какая у нее кожа белая, - полюбовался Дэниел. «Нет, она кремовая, как сливки. Может
быть, как раз сейчас..., Нет, нет, слишком мало времени еще прошло. Пусть сначала казнят
Лавуазье».
Он открыл дверь на лестницу и широко улыбнулся: «Доброе утро, господа».
-Попрошу ваши документы, - хмуро сказал офицер Национальной Гвардии, - в Париже неспокойно,
сами понимаете. Война идет.
-Мы - нейтральная страна, - Дэниел пригласил наряд солдат в переднюю и указал на
американский герб, что красовался на стене. «Эта квартира - собственность правительства
Соединенных Штатов Америки, которое я представляю. Вот все нужные бумаги, - он взял со
столика папку испанской кожи.
Офицер просмотрел документы: «Кто-нибудь есть еще в комнатах, месье Вулф?»
-Моя жена, - Дэниел усмехнулся и поднял бровь, - однако она еще спит. Мы поздно легли. Вот
наше свидетельство о браке, - он протянул бумагу гвардейцу.
-Так вы молодожен, месье, - тот рассмеялся.
-Кто там, милый? - раздался из спальни томный голос.
-Не волнуйся, Софи, - отозвался Дэниел, - просто проверка, из префектуры.
-Мы должны осмотреть комнаты, - кашлянул офицер, - сами понимаете, месье, так положено...,
Мы не побеспокоим мадам, - торопливо добавил он, искоса посматривая на полуоткрытую дверь
спальни.
Красивая девушка в кружевном чепце лежала, облокотившись на шелковые подушки. Офицер
подумал: «Хороша. Только она бледная очень, но ей идет. И что это месье Фуше просил проверить
квартиру - вроде ничего подозрительного тут нет».
-Письмо банкира у меня в шкатулке, - вспомнил Дэниел, прислонившись к ореховому столику в
передней, - а шкатулка в тайнике. За книгами, в библиотеке. Туда они не полезут. Это Фуше
устроил, сомнений нет. Пусть думает, что Робеспьера хотят убрать американцы - вряд ли он будет
нам посылать ноту протеста по этому поводу, в его положении, - Дэниел скрыл улыбку.
-Все в порядке, - поклонился офицер, - простите, что побеспокоили.
-Я понимаю, - развел руками Дэниел, - время такое. Хорошего вам дня.
Заперев дверь, он подошел к окну, что выходило во двор. Дэниел увидел неприметного мужчину,
в темном сюртуке, что разговаривал с гвардейцем.
-Все понятно, - усмехнулся Дэниел. «Надо сегодня сходить к тому человеку, связному Джона,
оставить письмо. Жаль, что он сюда только зимой приехал - ничего не знает о герцоге и Марте.
Они погибли, скорее всего, а Элиза умерла где-то, ребенок же».
Он вернулся в спальню. Констанца, поднимаясь, выдохнула: «Они ушли?»
-Это просто проверка, - заметил Дэниел, исподтишка любуясь ее высокой, обтянутой шелком,
грудью, - но тебе не стоит сегодня ходить на площадь Революции, Констанца. Останься здесь.
Послезавтра мы уезжаем в Кале. Не надо рисковать, там все будет кишеть солдатами,
соглядатаями, - он поморщился.
Она замерла: «Дэниел, я обещала…Мари-Анн будет меня ждать , и он…, он, - Констанца
покачнулась: «Антуан. Ему нужно меня видеть, как ты не понимаешь…, - девушка закусила губу.
-Еще и за ней слежку могут пустить, - зло подумал Дэниел. «Увидят, с кем она разговаривает…,
Откуда американке знать жену Лавуазье? Фуше не дурак, размотает ниточку. Вспомнят и о месье
Констане, и об убийстве Марата…, Нельзя ее туда пускать».
-Констанца, - он опустился в кресло и указал на ее живот, - ты пойми, я беспокоюсь за тебя. За
ребенка. Неужели ты хочешь подвергнуть опасности дитя, меня, мадам Лавуазье? Ты уже один
раз, - он помолчал, - оставила невинного человека на произвол судьбы, а сама бежала. Это ведь ты
подговорила мадемуазель Корде убить Марата, - Дэниел склонил голову набок:
-Ей отрубили голову, а ты жива и здорова. Как ты можешь ставить под угрозу жизнь женщины,
которая спасла тебя? Учитывая, - добавил Дэниел, - что ты и так украла у нее мужа, Констанца.
Темные глаза заблестели, она раздула ноздри: «Я никого не воровала. Антуан взрослый человек,
мы не причинили страданий Мари-Анн. Шарлотта Корде была сумасшедшая, Дэниел, и я просто
не смогла ее остановить».
-Не смогла, или не хотела? - поинтересовался Дэниел и поднял руку: «Все, хватит споров, хватит
ворошить прошлое. Ты не пойдешь смотреть на казнь, я тебе запрещаю».
-Что? - угрожающе поинтересовалась Констанца: «Ты не имеешь никакого права мне что-то
запрещать, ты мне никто!».
-Я твой муж, - устало заметил Дэниел. «Я буду воспитывать твоего ребенка. И хватит об этом, - он
нарочито потер виски.
Констанца пробормотала что-то, дверь грохнула. Он услышал звук ключа в замке ее спальни.
-Просто запру ее снаружи и все, - сказал себе Дэниел. «Тут второй этаж. Не будет же она на
мостовую спрыгивать». Он посмотрел на часы: «Хорошо утро началось, ничего не скажешь.
Завтрак самому придется готовить. От Констанцы, кроме кофе, ничего не дождешься».
Он потянулся и прошел в умывальную.
Констанца лежала на кровати, следя за стрелкой на бронзовых, с фигурами муз, часах, что стояли
на камине. Когда она подошла к десяти, девушка вздохнула. Открыв сундук, выбрав простое, из
светлой шерсти платье, Констанца стала одеваться. В квартире, - она прислушалась, - было тихо. На
кухне стояла тарелка с хлебом и сыром, под нее была подсунута записка: «Поешь, пожалуйста, я
поздно вернусь».
-Какой заботливый, - ехидно сказала Констанца, поставив кофейник на треногу в очаге. «Как
только дитя подрастет, я от него уйду. Он обещал меня отпустить, он сдержит свое слово».
Позавтракав, она надела свою самую простую шляпку и подошла к дверям.
-Что за черт, - в сердцах сказала Констанца, пытаясь их открыть. «Ключи, должны быть ключи…, -
она оглянулась, ища их глазами, и замерла: «Мерзавец, что за мерзавец…., Нет, ты меня так просто
не остановишь, - Констанца решительным шагом прошла в свою спальню. Сдернув с кровати
простыню, девушка стала рвать ее на полосы.
Она вышла на балкон. Подождав, пока какие-то прохожие завернут за угол, привязав самодельный
канат к перилам, Констанца ловко перелезла через ограждение.
-Прости, маленький, - сказала она своему животу. «Но так надо, я не могу иначе». Оказавшись на
мостовой, Констанца резко, со всей силы дернула ткань. Бросив ее в канаву, девушка пошла к
реке.
Он сразу увидел их - они стояли почти у самого эшафота. День был солнечным, даже жарким,
пахло распустившимися цветами. Лавуазье вспомнил: «Хорошо, что я Теодору те записи отдал…,
Они, конечно, сырые, там еще много работы, но кому-нибудь пригодятся, наверняка. И хорошо,
что я исповедовался. Господи, - вздохнул он, - прости меня».
Толпа была маленькой, площадь была почти пуста. «Насмотрелись на казни, - понял Лавуазье.
«Господи, пусть Франция больше не страдает, пожалуйста».
Он увидел глаза жены – голубые, добрые и ее - темные, наполненные болью. «Конни, - он
опустился на колени, - Конни. Господи, сохрани ее, сохрани дитя. Как хорошо, что они здесь, обе…,
