правда? Значит, посещал рестораны такого уровня, – она кивает на здание, – и знаешь, что мои джинсы придутся не ко двору. Мы сейчас подойдем ближе, и швейцар, который, надо сказать, зарабатывает меньше, чем я трачу за неделю на продукты, будет смотреть на меня свысока, даже не подозревая, что эти джинсы стоят, как его поездка к морю раз в три года. Потом он с осуждением покачает головой и скажет, что не может меня впустить. Я испытаю унижение и ярость, потому что, мать твою, мои джинсы реально стоят как его годовая зарплата. Ничего личного, – Ася машет рукой в сторону швейцара, который наверняка слышит ее пламенную речь, но даже бровью не ведет. – Мне придется доказывать ему свою состоятельность и способность заплатить за долбаные, необоснованно дорогие устрицы, которые гораздо дешевле, например, в рыбном ресторанчике на набережной. Короче, ты облажался, Ванечка, решив таким способом наказать меня за то, что брыкаюсь.
– Ага, то есть ты признаешь, что специально это делаешь.
– Что именно? – она хмурится, и ей не нравится, что ее поймали на чем-то, о чем она еще сама не в курсе.
– Провоцируешь меня. Делаешь назло. Противостоишь чисто из вредности, – перечисляю все варианты названий одного и того же поведения.
Ася шумно со злостью выдыхает.
– Да пошел ты!
Резко развернувшись, она шагает в нужную мне сторону.
– Не переходи тут, нам сейчас сворачивать, – корректирую ее траекторию, идя за ней следом.
– Отвали!
– Правее, Ася.
– Пошел в жо… – начинает она, резко тормознув и повернувшись ко мне. Мои брови выжидающе взлетают вверх, и я улыбаюсь.
– Закончишь, или озвучить, что я могу предложить тебе по этому поводу?
– Ты! – выкрикивает она, привлекая внимание немногочисленных прохожих. Быстро оценив обстановку, подходит ко мне вплотную и тычет пальцем мне в грудь, понизив голос: – Ты раздражающий, напыщенный придурок, который сам не может определиться, что ему нужно! Ты постоянно держишь меня на коротком поводке. Как собачонку, которую можно подтянуть к себе, когда становится скучно. Как ручного клоуна, который развлекает тебя всякий раз, когда тебя топит уныние собственной правильной, взрослой жизни.
– Да, Ась, – соглашаюсь я, схватив ее за талию и впечатав в свое тело. – Ты права. Не во всем, конечно, но в некоторых вещах точно. – Она открывает и закрывает рот, как будто хочет что-то сказать, но мое согласие лишило ее дара речи. – Я придурок, без сомнений. Я держал тебя на коротком поводке. Виновен. И да, ты раскрашиваешь мою унылую взрослую жизнь своими яркими красками. Ты как взрыв Skittles, как радуга посреди ночи, как яркое солнце. И за это я люблю тебя. За твои драные джинсы, надетые в ресторан, за то, что постоянно провоцируешь меня, за твою капризность, за твою мудрость не по годам. За то, что ты оказалась умнее и мудрее меня, хоть я и старше. – Прижимаюсь к ее лбу своим и легонько кручу головой, чтобы кончики наших носов потирались друг о друга. – Прости меня. Я много лажал. Ты тоже не сахар, хоть и сладкая, но я хочу тебя всю со всеми твоими закидонами. С воровством собак, полицией, побитым капотом, твоими выходками и истериками. Потому что ты идеально мне подходишь. Я хочу, чтобы ты каждый день просыпалась и видела море, которое так любишь. Чтобы мы проводили тихие совместные завтраки, касаясь друг друга, разговаривая только взглядами. Знаю, что сейчас звучу, как законченный эгоист, потому что ни черта не спрашиваю, а озвучиваю только свои желания. Но как иначе ты о них узнаешь? Я устал от беготни, Заноза. Устал спорить с тобой и собой на темы, в которых мы точно можем достигнуть согласия. Я просто хочу быть счастливым и дарить счастье тебе. Вот так просто и сложно.
Я заканчиваю свою речь, понимая, что она была спонтанной и сбивчивой, но все еще надеюсь, что из нее Ася сможет вычленить основные моменты и увидит перспективу, которую я ей нарисовал, не в мрачном свете.
– Что я должна на это ответить? – тихо спрашивает Ася, прикрыв глаза.
– Что посчитаешь нужным, – отвечаю я, борясь с собой, чтобы не подсказать ей правильный с моей точки зрения ответ. Я мог бы сейчас начать манипулировать ею и ее чувствами, но не стану этого делать. Пора быть честными с самими собой и друг с другом.
– Тогда пойдем поедим, я дам ответ, как буду готова. Хоть ты, в принципе, ни о чем и не спрашивал и ничего не предлагал.
– Я оставляю тебе возможность сделать это самой. Если скажешь, что согласна быть со мной только после свадьбы, завтра же подадим заявление в ЗАГС, – серьезно произношу я.
Ася отстраняется и смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
– Ого, – выдыхает она в морозный воздух вместе с паром. – Все настолько серьезно?
– Все еще серьезнее, Ась. – Я вижу, как в ее взгляде рождается паника, и снова притягиваю ее к себе. – Тихо-тихо, дыши, Заноза. Помни, что в любой момент в твоих силах остановить все, что между нами происходит. Я, конечно, в этом не заинтересован, но ты должна об этом знать. Начнем с малого – идем есть.
Я беру ее за руку и веду в направлении ресторана. После того, как высказал все, мне сразу стало легче дышать. А вот у Аси, судя по напряженным плечам и поверхностному дыханию, как раз с этим проблемы. Слегка сжимаю ее ладонь, пытаясь передать ей свою поддержку. Надеюсь, она примет правильное решение и довольно быстро, потому что у нас билеты на самолет, который улетает через три дня. Осталось дело за малым: сообщить ей об этом. Понимая, какой будет ее реакция, я непроизвольно втягиваю голову в плечи. Даже мне страшно ощутить на себе весь гнев Занозы, потому что я снова все решил за нее.
Факир был пьян…
Дышать. Дышать. Дышать.
Я постоянно повторяю про себя одно единственное слово, которое пока еще держит меня на плаву. Стараюсь не поджечь свою тарелку взглядом, пока Ваня рассказывает о том, что нам пора решить, как быть дальше. А как я могу принять решение, если еще сама не понимаю, чего хочу? Нет, я, конечно, осознаю, что хочу Богомолова, но здесь. А перспективы, которые он рисует, совсем мне не нравятся. Если с ним, то в Гааге, если здесь, то без него. Ваня не говорит этого напрямую, но из всей его пламенной речи я понимаю, что ситуация выглядит именно так.
– Что ты хочешь? – наконец не выдерживаю я, прерывая его
