ветром, на половине парусов, прикрываясь островом от неприятного южного эфира. Он дул в это время года и вопреки направлению был холодным, порывистым и грозил сбить с курса.
Высокий мыс, которым завершался Большой Янтарный, уже выплыл из утренней дымки, задержавшейся в здешних изрезанных трещинами скалах.
На мостике раздались шаги, потом позади зашуршало, и, обернувшись, Дороти на месте Фиши увидела Черного Пса.
Тот стоял у штурвала и даже не скрывал, что сам отослал рулевого прочь.
Говорить Пес тоже начал первым. Но в глаза смотреть избегал.
— Я не буду просить прощения.
— Этого бы я ожидала от вас в последнюю очередь, — Дороти хотел уже отвернуться, но Морено внезапно шагнул вперед и встал почти вплотную за плечом, да еще ухватил за локоть, чтобы она не смогла уйти.
Дороти уходить и не собиралась, но от прикосновения напряглась, с трудом сдерживая желание дать Морено пощечину. Но, во-первых, сейчас она была при своей силе, а значит, чтобы убить Морено, ей особо напрягаться и не пришлось бы. Во-вторых, она все же дворянка, хоть и вынуждена находиться в обществе диком и бесчестном. А в-третьих, от этого прикосновения поднималось душное горячее предчувствие поражения, даже при том, что предыдущий кон остался за ней.
— Командор.
— Кажется, прошлой ночью я слышала “мэм”. Не насилуйте свою природу, Морено. Так проще. Если рассчитываете на то, что у нас останутся прежние отношения, которым мы оба старались придать вид приятельских… И каковые я приняла за нечто большее… — слова давались с трудом, но проговорить это вслух было необходимо, — то должна вас разочаровать. Игры в связывание, удачная попытка усыпить…
— Дьявол, но ты же не оставила мне выбора, — перебил Морено и заговорил быстро, почти горячечно. — Мне нужен был камень, а вы с этим бородатым ослом готовы были отпустить призрака, если это станет чересчур опасно для ваших драгоценных голов…
— Ложь. Все ложь, кроме того, что тебе нужен был камень, — обрезала Дороти тираду.
Морено сжал пальцы на руке Дороти сильнее и не подумал заткнуться или отодвинуться:
— Да чтоб тебя! Верно. Но я бы отдал тебе камень, когда мы догнали бы “Каракатицу”. Даже с теми рабами, которых подкинул твой дружок, абордаж и драка с ротой алантийцев — чистое самоубийство, а с артиллерией ты права — дырявить свою крошку я захочу в последний черед…
— Ложь, Морено. Я даже несколько недоумеваю, зачем тебе понадобился этот разговор. Ты воспользовался доверием. Моим доверием. И подлил мне в вино…
— А ты? Ты отдала бы камень мне, если бы я попросил? — в словах была ирония, но пахла она горечью. — Кто теперь лжец? Ты не собиралась отдавать камень мне.
— Верно. Потому что я заключила сделку, спасая твою чертову шкуру! — Дороти не выдержала и вырвала руку из хватки. — Но я могла помочь добыть второй такой же с преследующей “Каракатицу” бригантины.
— Нет, моя лживая красавица. Как только наша сделка с Ма иссякнет, Черный Пес станет для тебя обузой или ненужным свидетелем, который знает, в какой компании ее сиятельство командор провела последние две недели.
— Я не собиралась убивать тебя. Знаешь ли, не привыкла бить в спину того, с кем делила кров и последнюю воду в бочке, — опешила от абсурдности обвинения Дороти и даже обернулась удивленно.
Черный Пес утер вспотевшее лицо, точно сейчас не языком молол, а тюки в трюме ворочал, прикусил нижнюю губу, скривился и вытолкнул из себя хрипло:
— Отдай мне камень. Я клянусь тебе всеми клятвами, которые только есть на свете, — я не предам, не поверну против тебя. Лично втащу на борт “Свободы” твою команду и каждому матросу посмотрю прямо в душу, чтобы у тебя был самый преданный экипаж в этих морях. Своему Филлипсу ты оторвешь голову сама, я тебе его на веревке приволоку… Второй камень из бригантины выгрызу или из “Лилии”. Жизнь положу. Но сейчас мне нужен этот. Я…
— Морено…
— Молчи. Дьявол тебя побери! Хочешь, на колени встану? Ты сейчас сильнее, я, даже из кожи вывернись, отнять камень не смогу. И да, поэтому прошу. Как умею. Ты говоришь — лжец. Правды хочешь, а она такая, что если мог бы — отнял бы у тебя этот проклятый камень. Совесть бы свою сожрал, командой бы рискнул, но забрал. Сама знаешь — сейчас, когда ты при силе, не смогу.
Дороти смотрела на Черного Пса и не понимала, что с тем происходит, но то самое горькое внутри внезапно выросло, и она уже открыла рот, чтобы отказать, когда Морено выпалил:
— Я должен его спасти. Как он меня с того света вытащил. Это такой долг, который вернуть надо.
— Кого? — удивилась Дороти.
— Что ж так все косо выходит-то! — Морено досадливо поморщился и наконец посмотрел Дороти в глаза. И сразу отвел взгляд, точно его на месте преступления поймали. — Наверно, нет у меня правильных слов. Я — подлец, а ты — благородная леди. Цельный командор. Дара за мою шкуру не пожалела для сирен, а я, крыса трюмная, тебя скрутил, чтоб ты до камня не дотянулась. Все так, только вот…
— Морено, у меня ощущение, что мы с вами говорим на разных языках, — Дороти поняла, что сейчас она услышит то, что не хочет знать.
Но знала. С самого начала. С той ночи, когда Доран Кейси вернулся из мертвых.
Но Морено снова ухватил ее за руку и все-таки начал говорить:
— Они забрали его память. Вот так, разом. Гнилые суки. Дали мне то, что я просил, да. Дураку медяшек. Я тогда не сказать чтоб молод был, нет. Просто по-другому все вокруг казалось — глуше, тише… Знаешь, когда мы первые десять тысяч дукатов спустили в порте Вейн за три дня, мир вокруг ярким казался, а потом блекнуть стал. Взяли торговца, ну второго. Ну деньги, ну серебро, ну шелк… Все приедается, становится пресным, без вкуса. Все считаешь обыденным. Даже то, что когда-то казалось острым и… — Морено отошел к перилам мостика, уселся на палубу, поднял голову, посмотрел Дороти в глаза и уже больше взгляда не отводил. — Призрак. Он спас меня после. Не на море, на суше. В одном из борделей. Из подвала, где меня уже почти окунули в чан с расплавленным оловом — знаешь, у некоторых отвратные манеры делать из хороших парней статуи.
— Призрак тебя спас?
— Да. Вытащил. Ему плохо на суше было — почти все силы растерял, но дотащил меня до порта. А потом пришел, не сразу, через месяц. Я первый раз испугался, что он теперь меня
