что потерял, но это неправда. Еще пропали старые лампы, масло. Веревки. И на одежде его была красная пыль.
Ничего не понятно, но… осталось найти эту красную пыль.
И сейчас уже, в доме, Бекшеев боролся со сном, который накатывал волнами, но пока получалось держаться, и пытался думать.
Про камни.
Пыль.
И зверя. Зверя, который может встать на след. И тогда что-то да прояснится.
Возможно.
Глава 25. Тройка жезлов
«Героические защитники Родины – инвалиды Великой войны – окружены всенародной заботой. Возвратившись к мирному труду, многие из них добиваются высоких показателей на производстве. В районах Новосибирской области тысячи бывших фронтовиков руководят хозяйствами, животноводческими фермами, работают бригадирами, трактористами, комбайнерами».
«Известия»
В бане мы и уснули.
И во сне все было хорошо. А что именно – понятия не имею, потому как не сохранилось ничего, кроме этого странного, давно забытого ощущения счастья.
А проснувшись, я увидела Отулю. Та сидела на полу, на пятках, с прямой спиной. И смотрела. Вот… вот никак к этому взгляду не привыкну. Да…
– Что? Опять я все проспала? – Со сна голос был сиплым.
А в предбаннике темень. И окошек нет, а лампа не горит, зато имеется свеча, стоящая в старой миске. Да и сама свеча кривая, явно слепленная из огарков.
Я села, потянулась, чувствуя, как трещат кости.
– Чем ты вчера меня опоила-то?
Отуля молча указала на пол по другую сторону свечи.
Ясно.
То есть ни хрена не ясно, но я не чувствую злости, да и псица тоже спокойна. Вон, лежит под лавкой, вылизывается старательно. И если не приглядываться, то можно принять ее за обыкновенную собаку.
Софья…
А что, Софье одной не будет скучно. Да и не полезет к ней никто.
Я опустилась на пол, попыталась сесть, как Отуля, но суставы заныли, поэтому ноги я скрестила перед собой. А она поднесла руку к огню, и пламя потянулось к ладони этакой рыжей нитью.
Коснулось кожи. Обвило.
Интересно… а у нее, выходит, дар? Но молчу. Жду. Не развлечения ради она эти фокусы затеяла.
Отуля выплетала из огня что-то… не пойму что. И главное, ловко так. Нить эта скользила под пальцами ее. А я смотрела. И когда она протянула руку, я дала свою.
– Ай! – Вот кто ж знал, что она просто шлепнет огнем по руке, больно же!
Псица дернулась было, но опять легла. А ведь она меня защищать должна бы.
Или не получилось?
Нет, чувствую… Пожалуй, чувствую. Не так, как Мрака, но тоже неплохо.
Я подула на ладонь.
– И что это было?
– Сила, – сказала Отуля, заплетая черные волосы в косу. – Он слабый. Тот мужчина. Ты сильная.
Это она про Бекшеева?
М-да, неудобненько получилось.
– Но он сильный. А ты слабая.
Вот же… На фиг эти мудрые премудрости. Не для моего они разума.
А Отуля улыбается и резко меняет тему.
– Янка бежать собралась?
Молчу. Ну да ответ ей не нужен. Отуля кивает. И пальцы ловко скользят по глади волос. А ведь ни единого седого! Притом что она прилично меня старше.
– Я за ней пригляжу, – говорю со вздохом. – Точнее, попрошу, чтобы приглядели. Пускай. Силой все одно не удержишь. – Кивок. – Определим сперва в школу, пусть учится. А дальше как сама решит…
– Хорошо.
А ведь в Янке от Отули ничего и нет. Разве что кожа смугловата да разрез глаз иной слегка, но именно что слегка.
– И с Яжинским поговорю…
– Не стоит. – Отуля качает головой. – Он не пустит. Он уже решил.
Это да… все-таки Яжинский в чем-то уперт до крайности.
– И что он делать будет? Запрет? Силком замуж выдаст? Ей еще и шестнадцати нет. А потом? До конца дней в подвале держать станет?
Вздох.
– Мужчина. С мужчинами сложно.
– А то… – тут я с ней всецело согласилась. – Знаешь, где ее документы?
Нет, если надо, Одинцов и новые выправит, но лучше бы без того.
– У меня.
Вот и отлично.
– Вчера твой мужчина спрашивал про Михаила. – Она поднялась.
А я вот осталась на полу. И когда псица выползла из своего угла и положила морду мне на колени, потрепала ее по загривку. Хвост затарабанил по полу.
Надо бы имя придумать.
Только не думается.
– Это не мой мужчина, – зачем-то сказала, хотя какое ей вообще дело-то?
– Я ему рассказала, что знаю. Думала. Ночью. Вспомнила. Михаил старые бумаги смотрел.
– Старые – это какие?
– Отца моего мужа. – Она упрямо именовала Яжинского именно так. – Ему они отошли от его отца. А тому, думаю, еще раньше. Мой муж их читал. Что-то писал. Мне не говорил что. Он тоже полагал, что женщине лишние знания ни к чему. – Это он зря, конечно. – Но как-то обмолвился, что земля здесь может стоить куда больше, чем кажется.
– Шахты? – Вариантов, если подумать, не было.
И еще вчера я бы сказала, что это все – фантазии. Жила истощилась.
Были ведь комиссии, и не одна.
Была геологоразведка. Маги земли… да кого тут только не было, потому что закрыть такую разработку непросто. Но ведь было и другое.
Мишкины отлучки.
Самородные кристаллы в грязном платке.
– Я поднялась на чердак. Отец моего мужа не считал эти бумаги важными. Давно велел унести их. Как и одежду. Я про них потому и вспомнила. Так вот, этих бумаг не было. Сундук стоял. А бумаг не было.
Чудесно.
– Спасибо. – Я поднялась-таки и попыталась поклониться, но спину кольнуло болью.
Отуля усмехнулась.
– Твое тело слишком жесткое.
Это да. Просто деревянное.
– Кто может знать, что было в тех бумагах? Ты их читала?
Она задумалась. Стало быть, читала.
– Списки. Имена. Что за люди – не знаю. Старые. Напротив – цифры. – Какие-то расчетные ведомости? – Таких много. Письма еще. Чьи и кому, не всегда понять можно. Но тоже ничего важного. О покупке коз. Или вот кур. О том, что дочь собирается замуж выдавать. – Вряд ли это можно счесть особо важной информацией. – Там был блокнот. С пометками. Я… могу нарисовать. – Она с сомнением посмотрела на свои руки. – Давно не брала в руки кисть, но там, где я росла, девочек учили запоминать красоту линий. Красоты в них не было…
– Буду очень благодарна.
И я все-таки оделась. Одежда, к слову, выстиранная и вычищенная, лежала тут же. И за это тоже спасибо.
Псица прижалась к ноге.
– Идем, – сказала ей, – и так времени потеряли уйму.
Рассвет показывал мягкое подбрюшье облаков. Белые. Стало быть, снег пойдет. И уберет остатки следов, если там
