— Пресвятая Мария! — застонал кулак, — Я туда нипочём не доплыву!
Ученик каменщика Ворличек продолжал удаляться от берега, демонстрируя всем свою великолепную спортивную подготовку, и рисуясь так, как как может рисоваться только пятнадцатилетний подмастерье.
— Ну что? — крикнул ему Кефалин.
До Ворличека дошло, что пора заканчивать показательное выступление и отработать десять сигарет. Подняв руки надо головой и шлёпая ими по воде, он принялся звать на помощь. Для пущего он эффекта он время от времени уходил под воду.
— Давай! — зашипел Кефалин на кулака, — Это твой единственный в жизни шанс стать героем.
— Я туда не доплыву! — хныкал Вата, не спеша стаскивая с себя одежду, — Этот дурень уплыл слышком далеко!
— Не болтай, и плыви, — сказал Кефалин, — Либо я его спасу сам и пришлю тебе из Праги открытку.
Вата жалобно поглядел на него и ногой попробовал воду.
— Ой, холодная! — запричитал он, — А вдруг меня схватят судороги?
Ворличек призывал на помощь, как будто его резали, и кулак, наконец, начал спасательную акцию — плюхнулся в воду так, что отбил об неё своё монументальное брюхо.
— Ай–ай–ай! — закричал Вата, но тут же поплыл по–собачьи в сторону Ворличека. Было ясно, с водой он имел дело только тогда, когда у себя в хозяйстве близ Вшетат поливал овощи.
— Ну привет, — вздохнул Кефалин, — Этак он до Ворличека доберётся к вечеру.
Впрочем, его пессимизм оказался неуместен. Вата сражался с коварной средой метров тридцать или сорок, а потом начал тонуть. Это было похоже на извержение подводного вулкана, или на раненого кашалота, бьющегося за свою жизнь. Стосорокакилограммовый кулак молотил вокруг себя руками, а в те мгновения, когда его голова показывалась над поверхностью, душераздирающе вопил»Мамочка!»
Помощь от мамочки ему не пришла, зато ученик каменщика Ворличек тут же перестал тонуть, и вспомнил про свои курсы спасения утопающих. Через несколько секунд он уже был возле обезумевшего кулака, схватил его за волосы и потащил из воды. Но это было то же самое, что пытаться вытащить из воды паровоз. Хотя это сравнение хромает, потому что паровоз не колотит вокруг себя руками и не пытается утопить своего спасителя. Ворличек был тощим, как иголка, и в бою с Ватой не имел ни малейшей надежду на успех. К счастью, тут в воду попрыгали Кефалин, Кунте и Дочекал, которые тут же присоединились к спасательной акции. После упорной и длительной борьбы они дотащили кулака до берега, и случилось это в ту самую минуту, когда на объект прибыл с одной из своих редких проверок старший лейтенант Мазурек, сопровождаемый своим заместителем по политической работе.
В тот же вечер на построении старший лейтенант Мазурек голосом испуганного ребёнка объявил:
— Назначаю внеочередной отпуск сроком на два дня рядовым Кефалину, Кунте и Дочекалу, спасшим жизнь товарища!
— Служу народу! — заорали перечисленные бойцы.
Старший лейтенант Мазурек после небольшой заминки продолжал:
— Назначаю рядовому срочной службы Вате пять дней ареста за оставление рабочего места и купание в запрещённых местах!
— Твою мать! – облегчил душу спасённый кулак, — А ещё пришлось этому бесстыжему каменщику дать тридцать сигарет за то, что не дал меня утопить! Все кругом только и норовят обокрасть!
В гневе он и не понимал, что если кто‑то собирает претендовать на роль спасателя, то должен уметь проплыть хоть как‑нибудь хотя бы пятьдесят метров. Причины неуспеха акции крылись в первую очередь в том, что кулаки в своей косности не прилагали усилий к завоеванию знака Тырша, как призывал Отакар Яндера[42].
Лейтенант Троник вызвал с работ весь комсомольский актив, отчёго стало ясно, что что‑то случилось. И действительно случилось.
— Товарищи, — сказал замполит, — сегодня я собрал вас, чтобы сообщить радостную новость. Приказ от продлении действительной службы отложен на год!
Ясанек радостно пискнул, да и остальных членов комсомола новость явно заинтересовала.
— На Рождество, товарищи, будете дома, — продолжал Троник, — Пробудете здесь всего на два месяца дольше, и это время будет вам засчитано, как боевая подготовка. Но — почему я вас собрал. Эту безусловно радостную для всех новость надо использовать для политической работы. Большинство солдат захочет на радостях напиться, и этому необходимо воспрепятствовать. Комсомольцы должны держать ситуацию под контролем. Вы, Кефалин, после продления службы с горя нажрались, и не вздумайте свой гнусный поступок повторить. Я требую от вас, чтобы обстановка была торжественной, но в рамках приличий.
Лейтенант Троник говорил ещё долго, но никто из комсомольцев его не слушал. Каждый из них чувствовал, что одной ногой уже на гражданке, и этот факт никоим образом не возбуждал в них политической активности. Только учитель Анпош горячо поддакивал замполиту, поскольку до сих пор не понёс наказания за разглашение военной тайны.
Затем комсомольцы разошлись на работы, где должны были ненавязчиво подготовить остальных к радостному событию.
Кефалин притащился на стройку»на Котельной», уныло глядя в землю. Уже долго никто не видел его таким угрюмым.
— Что случилось? — выведывал у него кулак Вата, — Куда вас опять впрягли?
Кефалин лишь молча махнул рукой
— Ну вот ещё! — присоединился Кунте, — Давай выкладывай!
— Всё пропало, — сказал Кефалин и сел на мешок с цементом.
— Как это? — заревел Кунте, — В чем дело?
— Всё ещё пока не точно, — прерывающимся голосом заговорил Кефалин, — и нельзя про это говорить. Но, судя по всему, теперь будут служить не три, а четыре с половиной года.
— Что–о? — застонал Вата.
Все остальные побледнели так, что даже позеленели. Рядовой Бегал обрезал все пуговицы с формы и принялся их глотать в надежде попасть в больницу.
Но потом истинное положение дел утаить уже не удалось. Группы солдат с других строек приходили отметить новость. Кефалина прямо в форме бросили в Иордан, а потом все пошли в ресторан»На Бранике»дать выход неожиданной радости. Вся рота так перепилась, что лейтенант Троник из тактических соображений покинул казарму.
Глава двадцать первая. ЖЕНЩИНЫ И ПЕСНИ
Рота стояла в Таборе слишком долго, чтобы между солдатами и местными красавицами не возникли серьёзные, или наоборот, совершенно несерьёзные знакомства. Их заводили на разных уровнях. Наименее разборчивые бойцы нацеливались на женщин, работающих на стройке. Это были дамы преимущественно цыганского происхождения, говорившие по–венгерски или по–румынски. Впрочем, проявляемый к ним интерес проистекал отнюдь не из тяги к иностранным языкам.
Другая категория солдат отличалась тем, что окрикивала проходящих мимо девушек, без стеснения предлагая им эротические приключения. Частью девушки солдат игнорировали, частью на них ругались или грозились, а оставшиеся рассудили, что за грубыми манерами может скрываться немало приятного.
Рядовой Канера во время чистки картошке на заводской кухне»Армстава»познакомился с женой сцепщика Цалды. Завязалась безмерная любовь, которую сцепщик сумел прекратить только тогда, когда объявил, что взорвёт международный поезд вместе с вокзалом и напишет письмо, в котором укажет на рядового Канеру, как на идеологического вдохновителя своего поступка. Об отчаянных планах сцепщика узнал лейтенант Троник, который, во–первых, закрыл Канере доступ на кухню, а во–вторых, перестал отпускать его в увольнения.
Большинство солдат знакомились с женщинами на различных общественных мероприятиях. Танцевальные вечра в»Гранде»,«Словане»и»Ковосвите»в Сезимове–Усти дали начало множеству любовных драм, достойных пера классика. Женатый рядовой Пиштелак вступил в жестокий бой за рыжую библиотекаршу и надорвал ей правое ухо, сам же получил многочисленные травмы лица пряжкой ремня от одного танкиста–ефрейтора, которому сломал переносицу. На следующий день неожиданно приехала пани Пиштелакова, и без разговоров мужу наваляла. Она, видимо, знала, что не в его привычке драться за просто так. Лучше всего вышла из ситуации библиотекарша, которая отвернулась от армии и нашла себе рослого сапожника, интересующегося литературой. Неприметный и немного косой рядовой Шабатка привёл в интересное положение шестидесятичетырёхлетнюю продавщицу, у которой было уже трое взрослых внуков. Две замужние дочери от матери отреклись, родители Шабатки устроили несколько выдающихся сцен в интерьере и без, но боец со всей решительностью объявил, что возьмёт продавщицу в жёны, потому что страстно её любит.
— Шабатка, — уговаривал его лейтенант Троник, — отложите свадьбу хотя бы до увольнения! Потом вы на всё взглянете другими глазами!
Но Шабатка и слышать ничего не хотел, потому что любви, этой всесильной повелительнице, не прикажешь!
О женщинах в окрестностях стройки было известно всё. Специалисты по женскому вопросу, почти стопроцентно информированные, могли дать консультацию всем выражающим интерес к соитию. Они знали, какая из девушек даст, а какая ни за что, имели сведения о неверных жёнах и весёлых вдовушках. Тем больше всех удивляла порядочная жизнь супругов Росулек, проживавших неподалёку от Браника. Она была красавицей лет двадцати, в то время как ему было под семьдесят. И, тем не менее, никто не слышал, чтобы молодая пани удостоила взглядом возбужденного, выкрикивающего любовные предложения солдата. Казалось, для неё на свете существует только её старикашка.
