— А когда пойдет ливень, что станет с твоими окнами? — спросил тогда у жены.
— Они начнут таять, — рассмеялась она.
— И растают?
— Нет, конечно. Это вечные карамельки. О которых всегда мечтают дети. Сладкий дождь будет стекать со стен, но оконца останутся.
— Ужас. Все вокруг затопит липкой сахарной водой. Растения погибнут от сладости.
— Что за глупости, Ларский. Не погибнут. Неужели ты не знаешь о червях-сладкоежках?
Вид у Лизы стал веселый и заговорщический. Захотелось поддержать игру.
— Я родом из тяжелого детства. Вместо сказок на ночь мне читали книги о растениях и заставляли слушать классическую музыку. Поэтому всю жизнь тревожусь о растениях и ничего не знаю о червях-сладкоежках.
— Ладно. Давай договоримся. Если ты будешь хорошо себя вести, я на ночь расскажу сказку. Про то, как черви-сладкоежки после сахарного потопа поднимаются из глубин и пожирают влажную землю. А потом, когда они пропустят через себя каждый ее клочок и от обжорства станут похожи на радужные шарики, выползают на берег реки и валяются там на солнце. И дети могут прыгать на этих шариках и подбрасывать их в воздух.
— Бедные! Они же не шарики, а черви, значит, просто лопнут от этих глупых прыжков?
— Ерунда. Ничто не делает нас более крепкими и радостными, чем съеденные сладости. После карамельного дождя черви не лопаются и могут прыгать, как шарики, три дня напролет. Они даже не боятся солнечного света.
— Ты обязательно должна рассказать мне эту историю в подробностях.
— Я же тебе обещала.
— Не думал, что ты знаешь такие интересные истории. Не говори больше никому. Иначе нализавшиеся карамели дети прилипнут к тебе и не отлипнут, пока все им не расскажешь.
Веселое выражение на лице Лизы как-то потускнело.
— Не думаю, что это случится, — сказала она серьезно. — Я просто закончила проект и не собираюсь больше браться ни за какой другой, связанный с детьми.
Ларский медленно шел краем летающих островов, погружаясь в воспоминания. Перед внутренним взором вставала спина Лизы, слишком прямая, слишком непреклонная для хрупкой фигуры, когда она разворачивалась и уходила прочь после короткой ссоры.
И о чем он вообще думает, когда нужно раскладывать в голове детали своих треклятых версий. Прийти к хоть сколько-то определенному мнению и подготовить отчет для Марры. Самое правильное сейчас — вызвать авиетку и отправиться на работу, а не убеждать себя, что прогулка приведет мысли в порядок.
— Никита!
Он вздрогнул и повернулся на голос.
— Что ты здесь делаешь, Никита?
Ларский попытался сморгнуть невесть откуда взявшийся образ. Никогда раньше, даже после алкоголя и бурных бессонных ночей, его не посещали глюки.
— Лиза?
Она стояла в нескольких шагах от него. В стильном темно-зеленом костюме. Укороченный пиджак смыкался на груди тремя причудливыми вершинами треугольников. Непривычно короткие волосы падали на лицо гладкой медью. По левой скуле змеился золотистый, проступающий сквозь кожу узор. Похожа и не похожа на саму себя.
— А ты что здесь делаешь?
Лиза пожала плечами и подошла ближе.
— Получила предложение на развитие этого проекта, — она небрежно мотнула головой в сторону дома-ракушки. — Пришла подумать, как это лучше сделать. И делать ли вообще.
— Аа… — протянул, собираясь с мыслями, Ларский. — А я гуляю, пытаюсь привести мысли в порядок.
— Понятно, — кивнула она коротко и отвела глаза.
По напряжению, возникшему на ее лице, стало понятно, что она думала на самом деле. Догадалась наперед. Одежда для вечерних развлечений, неловкость, которую Ларский не сумел в первый момент скрыть. Но Лиза ничего не скажет, даже не бросит ядовитой насмешки. Всегда избегала неприятных разговоров. Прямых вопросов и ответов о том, чего не хотела знать.
— Что ж… — начала она, явно собираясь тепло попрощаться.
— Может, выпьем кофе и поболтаем, — быстро предложил Ларский.
— Кофе? — удивленно повторила она, словно он предложил грудное молоко на ночь.
Ее губы чуть разомкнулись. Жена, нет — бывшая жена, рассматривала Никиту изумрудными глазищами и молчала. В моменты ее растерянности и удивления на Ларского всегда накатывало сладкое чувство всемогущества. Куда более сильное, чем после удачно проведенного расследования.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да. Здесь неподалеку есть шелтер. Хорошее место, чтобы выпить утренний кофе. Помнишь?
В первый и последний их совместный визит сюда после истории про червей-сладкоежек они просидели в шелтере несколько часов кряду. Болтали о самом разном. Но теперь Лиза раздумывала, медлила с ответом.
— Хорошо, Ник, давай выпьем кофе.
Они молча обогнули сонно ждущий детей дом-раковину и через сотню метров спустились во влажную полутьму шелтера. После полуденного солнца неплохо отдохнуть в прохладе, поэтому уставшие от детских визгов мамаши частенько отсиживались днем под землей. Но ранним утром воздух в низких подземных переходах и зальчиках казался ласково теплым, густым. Очутившись внизу, Ларский обернулся и посмотрел на Лизу, скользящую ладонью по перилам. Слова в голову не шли. Рядом с Лизой в этой прохладной полутьме мир будто посторонился и затих. Между земляных и глинистых ниш со столиками мягко светился проход, в фонтанчиках, расположенных у каждого дивана, журчала вода. Ларский свернул направо, не решился пойти к месту их счастливых посиделок. Это выглядело бы слишком навязчиво, хотя Лиза вряд ли бы стала комментировать выбор. Диванчик у низкого столика оказался завален шарами. Ларский скривился от подобной милоты, но все-таки сел. Лиза расположилась напротив. Проклятые шары окружили фигуру жены. Дурацкий фон для делового костюма и ее серьезного, сосредоточенного выражения лица. Да и он сам на фоне разноцветных пузырей наверняка смотрелся нелепо.
— Какое угощение желают наши гости?
Миловидная китаянка в ярко-желтом коротком платьице была клоном, и Ларский ощутил мгновение неловкости, вспомнив ванну с шампанским, смеющихся китайских подружек, а вслед за ними и Марго.
— Мне только кофе, черный, большую чашку и без сахара, — выдавил он.
— Госпожа?
— Эспрессо и отдельно сливки.
Они остались одни. Ларский откинулся назад и взял в руки зеленый шар.
— Зачем ты меня позвал, Ник?
В голосе не было ни вызова, ни недовольства, он прозвучал скорее утомленно.
— Я тебя давно не видел, — пожал он плечами. — Соскучился.
— Если бы тебе хотелось, ты мог бы меня найти или позвонить. Вся информация открыта.
Жена не симпатизировала соцданам, и уровень публичного дозволенного доступа в ее идеально правильную жизнь был очень высоким. Он мог бы даже наблюдать за ней на расстоянии. Как она разговаривает с людьми, катается на велосипеде, рисует или расчесывает волосы. И ничем, ни единым жестом не выдает свои мысли. Но он не делал этого, считал, что не имеет права.
— Мне не хватило смелости, — сказал он, сдавливая пальцами упругий зеленый бок шара.
Лиза недоверчиво покачала головой.
— Ты просто не захотел этого делать.
— Не знаю. Может, ты и права. Но я все равно соскучился.
Губы ее слегка напряглись. Но улыбка так и не появилась.
— Ты не изменилась. Красивая, как и всегда.
— Я не меняюсь. Раньше тебе это не нравилось.
— Не нравилось, но…
— Что но?
Ларский отбросил в сторону шар.
— Это не я ушел от тебя, — проговорил он.
И шар вернулся, ударил в плечо. Не лучшее местечко для выяснения отношений.
— Ты позвал меня сюда, чтобы поговорить об этом? Спустя столько времени?
Лиза смотрела с недоверчивым возмущением. Он подался навстречу, подбирая слова. Не успел, подошла китаянка, нагруженная кофе. Чересчур улыбчивый клон для сегодняшнего утра. Лиза вежливо кивнула официантке, придвинула тонкую кофейную чашку и окунула ложку в густые сливки.
— Наши отношения и мой уход уже нет никакого смысла обсуждать, Ник. Давай оставим эту тему.
Он молча смотрел, а она отвечала совершенно спокойным взглядом.
