его членов. Только в реальности существует мнение, что все эти учреждения сформированы лишь для того, чтобы навсегда изолировать этих людей от общества.
— Все это жульничество и глупости, — сказал Брайан за обедом два года назад. — Возьмите и научите заключенных — то есть пациентов, простите, — работать на компьютере. Вместо этого болтовню сестры и пациента в момент принятия пищи называют когнитивной терапией. Если человек идет на контакт, значит, «терапия» эффективна. Получается, есть некий прогресс в лечении, но вовсе не в излечении, что самое главное. Взгляните на это под другим углом: подобным образом всех, кто набрал высокие баллы по опроснику Хаэра, можно держать там до конца жизни.
* * *
История этих отделений ОТРЛ — опасных и тяжелых расстройств личности — берет начало летом 1966 года. Лин Рассел отправилась на прогулку по сельской дороге с дочерями Меган и Джози и собакой Люси. Внезапно она обратила внимание, что за ними следит неизвестный мужчина, сидя в машине. Он вылез оттуда, подошел к ним и попросил денег. В руках незнакомец держал молоток.
— Я не взяла с собой, — ответила Лин. — Но могу вернуться домой и принести.
— Не надо, — ответил мужчина и замахнулся…
Выжила только Джози. Остальных он забил до смерти.
Его звали Майкл Стоун. Он уже был известным психопатом и несколько раз сидел в тюрьме. Но по законам дольше определенного судом срока можно держать только тех заключенных, у которых психические расстройства могли быть излечимы. Психопаты же лечению не поддавались, так что Стоуна каждый раз отпускали на свободу.
После приговора по делу об убийстве семьи Рассел было принято решение открыть несколько лечебных центров для психопатов (Брайан, говоря о «лечебных центрах», изобразил кавычки руками). Скоро было открыто несколько отделений тяжелых и общественно опасных расстройств личности. В течение 10 лет почти все, кто туда попадал, так там и оставались — никого не отпустили. Если человек попадал в отделение ОТРЛ, способа выбраться у него практически не было.
* * *
— Кстати, у меня есть одна просьба к вам, — сказал Тони. — Точнее, одолжение.
— Я слушаю.
— Когда будете писать про меня, пожалуйста, называйте меня настоящим именем, никаких глупостей о каком-то там Тони. Прошу вас, пусть в книге я буду под своим настоящим именем.
* * *
Центр «Загон» был весьма чистой, приятной и современной крепостью, окрашенной в спокойный сосновый цвет. Надежно охраняемое отделение внутри надежно охраняемого учреждения. Освещение было невыносимо яркое, почти ослепляющее — чтобы нигде не было теней. Стены окрашены в пастельно-желтый цвет, практически незаметный. Самыми яркими, да, пожалуй, и единственными штрихами среди всей этой мягкости и спокойствия были красные тревожные кнопки. Они помещались на всех стенах на одинаковом расстоянии друг от друга. Были слышны долгие громкие вздохи — так работало центральное отопление.
Охранник посадил меня на пластиковый стул рядом с одной из кнопок в достаточно унылом на вид коридоре, похожем на тот, что находился в недавно отстроенной гостинице Travel Inn.
— Не волнуйтесь, — сказал он мне, хотя вроде никаких признаков я не подавал. — В эту часть здания пациенты не ходят.
— А где они?
Мужчина кивнул в противоположный конец коридора, где располагалось что-то вроде комнаты наблюдения. Там, за толстым прозрачным стеклом, были две большие, чистые, без особых отличительных знаков и хорошо просматриваемые палаты, где ходили несколько психопатов, поедая шоколад и наблюдая за холмистым пейзажем за окном. Вдалеке, за снежными пространствами, был Виндзорский замок и ипподром Аскот.
Час тянулся очень долго. Постоянно заскакивали медбратья, медсестры, охранники — и все спрашивали, кто я. Всем я говорил, что я друг Тони.
— О, я его знаю, — воскликнул один медбрат.
— Что можете сказать о нем? — спросил я.
— У меня есть четкая и определенная позиция относительно него, — сказал он. — Только мне не хотелось бы ее озвучивать.
— Хорошо, а ваша позиция определенно положительная или определенно отрицательная? — попытался выяснить я.
Медбрат многозначительно посмотрел на меня. Это означало, что ничего он мне не скажет.
Спустя какое-то время нас было уже четверо: я, медбрат и двое охранников. Стояла абсолютная тишина.
— Для меня честь побывать в вашем учреждении, — наконец сказал я, решив нарушить молчание.
— Правда? — все трое очень удивились и посмотрели на меня.
— Ну… — Я даже немного растерялся. — Может, это и странно звучит, однако посторонних сюда обычно не пускают.
— Если вам интересно, у нас тут несколько мест пустует, — заметил медбрат.
И вдруг все оживилось. Начали входить и выходить разные люди: другие охранники, медицинский персонал, психиатры, адвокаты — все они пробегали мимо, кто-то отходил немного в сторону, приглушенно ведя, судя по всему, очень серьезный разговор, другие звонили по телефону — и исчезали в закрытых помещениях…
— Здесь все время так? — поинтересовался я у охранника.
— Нет, никогда, — ответил он. Было видно, что подобная активность его удивляет. Он сидел на своем стуле как-то вытянувшись, с удивлением озираясь по сторонам.
— Может, это связано с Тони?
— Понятия не имею, — сказал он, вставая. Его взгляд бегал по коридору, но в каком-то серьезном деле, которое разворачивалось вокруг, его помощь явно никому не была нужна. Ему ничего не оставалось, как вернуться на стул.
Рядом со мной тормознул мужчина и представился:
— Энтони Мэйден, лечащий врач Тони.
— О, здравствуйте! Приятно познакомиться, — ответил я.
Мы с ним уже два года общались по электронной почте и ни разу не встретились лично. Это был главный врач отделения тяжелых и общественно опасных личностных расстройств. Выглядел он моложе, чем я представлял, и немного неряшливее, однако в целом намного приятнее.
— Сегодня выдалось суматошное утро, — заметил он.
— Из-за Тони?
— Возможно, все скоро прояснится. Или не прояснится, — отозвался он, после чего быстрым шагом направился вперед.
— Эй! — окликнул я Мэйдена. — Тони изъявил желание, чтобы в книге я дал его настоящее имя.
Врач остановился.
— О, — только и произнес он.
— А вдруг однажды он все-таки выйдет отсюда, — предположил я, — и окажется, что работодатель прочитал мою книгу. Не будет ли это плохо для Тони? Что произойдет, если все вокруг выяснят, что он больше десяти лет провел в вашем отделении?
— Тише, — ответил Мэйден.
Я продолжил шепотом:
— А еще меня тревожит мысль, что он хочет увидеть в книге свое настоящее имя из-за второго пункта в опроснике Хаэра: «Преувеличенное чувство собственной значимости».
На лице врача вдруг появилась радость, он буквально просиял, как бы говоря: «Ну вот, вы и сами все отлично понимаете!»
— Именно так, — сказал он.
На этот раз рядом со мной появился пожилой мужчина, очень элегантный, в твидовом костюме и
