вас не знаю.
– Сержант Харпер, сэр.
– В драке неплохо иметь рядом такого, как вы, – сказал Уильямс. – Чертовски шумно сегодня, да? – добавил он, имея в виду канонаду. Полковник стоял на скамье, что открывало ему вид за оградой и крышами расположенных ниже по склону домов. – Так что вас сюда привело, Шарп?
– Хочу удостовериться, сэр, что мы знаем, куда доставлять боеприпасы.
В глазах у Уильямса отразилось удивление.
– Так вас поставили на «хватай-тащи»? Как по мне, так это не лучшая служба для человека ваших талантов. Не думаю, что у вас здесь будет много работы. Мой полк – две тысячи солдат – обеспечен хорошо. Восемьдесят патронов на человека и еще запас в церкви. Боже милосердный! – Последние слова были вызваны пушечным ядром, пролетевшим в паре футов над головой полковника и заставившим его пригнуться.
Ядро врезалось в дом, где, судя по грохоту, обрушило что-то каменное, а затем внезапно наступила тишина.
Шарп насторожился. Тишина после долгой и мощной канонады действовала на нервы. Может, это просто внезапная пауза, как бывает в комнате, где беседующие вдруг разом умолкают? Считается, что в такой момент по комнате пролетает ангел… Может, ангел и впрямь мелькнул в пороховом дыму, оставив все французские пушки без зарядов? Шарп поймал себя на том, что желает возобновления обстрела, но тишина все тянулась и тянулась, грозя смениться кое-чем похуже канонады.
Где-то в деревне закашлялся мужчина, где-то щелкнул взведенный курок мушкета. Лошадь заржала на хребте, где играла волынка. В доме, где кряхтел раненый, осыпался мусор. На улице медленно катившееся под гору французское ядро остановилось, наткнувшись на упавшую балку.
– Подозреваю, джентльмены, что у нас скоро будут гости, – сказал Уильямс и, сойдя со скамьи, стряхнул белую пыль с потертого зеленого кителя. – Очень скоро. Отсюда ничего не видно. Пороховой дым, сами понимаете. Хуже тумана. – Он говорил, чтобы нарушить зловещую тишину. – Думаю, он до самой речушки. Не уверен, что мы сможем удержать их там – маловато бойниц, – но, когда они войдут в деревню, жизнь покажется им не такой легкой. По крайней мере, я на это надеюсь.
Валлиец кивнул Шарпу и нырнул в дверь. Штаб последовал за ним.
– Мы же здесь не остаемся, сэр? – спросил Харпер.
– Посмотрим, что происходит, – ответил Шарп. – Больше нам все равно заняться нечем. У тебя заряжено?
– Только винтовка.
– Я бы и семистволку зарядил, – посоветовал Шарп. – На всякий случай.
Он начал заряжать свою винтовку, и в это время британские пушки на хребте открыли огонь. Дым вылетал струями на шестьдесят футов, грохот раскалывал воздух над разбитой деревней, и ядра с визгом проносились над головой в сторону наступающих французских батальонов.
Встав на скамью, Шарп увидел появляющиеся из французского дыма темные колонны пехоты. Над и перед колоннами взорвались первые картечные гранаты; взрыв оставлял в воздухе грязное серо-белое пятно дыма. Крупные пули пробивали бреши в рядах, но от этого как будто ничего не менялось. Пехота продолжала наступать: двенадцать тысяч солдат под императорскими «орлами» шагали по равнине навстречу бухающим пушкам и ждущим своей очереди мушкетам и винтовкам. Шарп посмотрел налево и направо, но не увидел никакого другого противника, кроме горстки драгун в зеленых мундирах, патрулирующих южную долину.
– Идут напрямик, – сказал он. – В лобовую, Пэт. Ни маневров, ни флангов. Похоже, верят, что смогут просто пройти через нас. Будут бросать бригаду за бригадой, пока не захватят церковь. А потом попрут до самой Атлантики, так что если мы не остановим их здесь, то не сможем остановить уже нигде.
– Как вы и сказали, сэр, заняться нам все равно нечем. – Харпер закончил заряжать семистволку и подобрал тряпичную куколку, закатившуюся под садовую скамейку.
Кукла была красная с белыми полосками крест-накрест, имитирующими мундир британского пехотинца. Харпер поставил ее в нишу в стене.
– Стереги здесь, – сказал он тряпичной игрушке.
Шарп наполовину вытащил палаш и проверил острие:
– Не наточил.
Перед боем он обычно отдавал клинок оружейнику-кавалеристу, но в этот раз не было времени. Оставалось надеяться, что это не дурное предзнаменование.
– Просто лупите гадов до смерти.
Харпер перекрестился, а потом сунул руку в карман убедиться, что кроличья лапка на месте. Он оглянулся на куклу и внезапно проникся необъяснимой уверенностью, что его собственная судьба зависит от того, уцелеет ли солдатик в нише.
– Будь осторожен, – сказал он кукле и в помощь судьбе закрыл нишу обломком камня, заключив игрушку в каменную тюрьму.
Треск – словно кто-то рвал коленкор – возвестил о том, что британские стрелки открыли огонь. Вольтижеры выдвинулись на сотню шагов впереди колонн, но были остановлены пулями стрелков, прячущихся в садах и за лачугами на противоположном берегу ручья. Несколько минут стороны вели яростную перестрелку, но, поскольку превосходящие числом вольтижеры угрожали обойти английских застрельщиков с флангов, офицеры и сержанты свистками приказали зеленым кителям отступить через сады. Двое стрелков хромали, третьего несли его товарищи, но большинство остались целыми и невредимыми и, перейдя речку, растеклись по лабиринту домов и переулков.
Вольтижеры заняли позиции за садовыми стенами на дальнем берегу ручья и снова затеяли перестрелку с защитниками деревни. Речку накрыл кружевной занавес порохового дыма, его сносило на юг слабым ветерком. Шарп и Харпер, все еще ожидавшие в таверне, слышали французские барабаны, отбивающие pas de charge[4] – ритм, под который ветераны Наполеона прошли пол-Европы, сшибая врагов как кегли.
Барабаны внезапно взяли паузу, и Шарп с Харпером привычно произнесли вместе с двенадцатью тысячами французов: «Vive l’Empereur!» Оба рассмеялись, и тут же барабаны грянули снова.
Артиллеристы на хребте отказались от картечных гранат, теперь они били в колонны только ядрами. Главные силы противника уже приблизились к огородам на восточной стороне деревни, и Шарп видел, что делают с пехотой чугунные шары: рвут шеренги и разбрасывают людей, словно окровавленное тряпье, рикошетят в брызгах крови и крушат следующие ряды. Снова и снова возникали бреши в плотных шеренгах, но снова и снова упрямые французы смыкали ряды, продолжая наступать. Били барабаны, и «орлы» вспыхивали на солнце так же ярко, как штыки на мушкетах.
Снова взяли паузу барабаны.
– Vive l’Empereur! – взревела колонна, растянув последний слог так, что он прозвучал ободряющим призывом.
Идти дальше сомкнутым строем было уже невозможно – впереди, на восточной стороне деревни, французов ждал лабиринт огороженных садов. Поэтому пехоте приказали наступать россыпью – через ручей под огнем обороняющихся.
– Господи помилуй! – вырвалось у Харпера, когда наступающие хлынули на дальний берег темной волной.
Крича на бегу, французы штурмовали невысокие заборчики, втаптывали в землю весенние всходы и, поднимая брызги, бросались в
