рядом с Шарпом приземлился Харпер.
– Господи Исусе! – пробормотал ирландец. – Господи Исусе!
– Там дела плохи. – Шарп кивнул вниз, в сторону деревни.
Он засыпал порох и перевернул винтовку, чтобы забить пулю. Шомпол уже лежал под рукой, на могильном холмике.
– Ублюдки так и лезут через реку, – сказал Харпер и, скусив пулю, ненадолго умолк. Потом сплюнул пулю в дуло и сообщил: – Тот бедняга-лейтенант… умер.
– Его ранили в грудь, – сказал Шарп, проталкивая пулю и порох в ствол. – После такого не многие выживают.
– Я был с ним до конца, – продолжил сержант. – Он сказал, что его мать – вдова. Продала фамильное серебро, чтобы купить ему форму и саблю, и заявила, что он будет великим воином, как и каждый здесь.
– Держался хорошо, – заметил Шарп и взвел курок. – Не растерялся, не запаниковал.
– Я так ему и сказал. Помолился над ним. Бедный малый. Первый бой, оно и понятно… – Харпер потянул спусковой крючок. – Попался, гад! – воскликнул он, после чего вытащил из подсумка новый патрон и поставил курок на полувзвод.
Между тем британцев около домов становилось все больше; защитники деревни отступали под натиском превосходящих сил противника.
– Надо бы послать туда подкрепление, – сказал Харпер.
– Оно уже идет. – Положив ствол винтовки на могильный камень, Шарп высматривал цель.
– Только что-то не спешит. – На этот раз ирландец не уронил пулю в ствол, а сначала обернул клочком смазанной жиром кожи, чтобы обеспечить лучшее сцепление с нарезами ствола.
Такой способ требовал больше времени, но и намного увеличивал точность бейкеровской винтовки. Проталкивая пулю в забитый пороховой гарью ствол, ирландец сопел от натуги.
– Там, за церковью, есть кипяток, – сказал он Шарпу на случай, если понадобится промыть канал ствола.
– Будет нужда, помочусь.
– Если будет чем помочиться. Я сухой, как дохлая крыса. Господи! Ну и урод!
Внимание сержанта привлек появившийся между домами бородатый француз, с топориком в руке, которым он избивал стрелка в зеленом мундире. Шарп, у которого винтовка уже была заряжена, прицелился сквозь брызги крови и выжал спуск. Как оказалось, свидетелями расправы стали еще с десяток зеленых кителей, и бородач задергался под градом пуль.
– Поделом скотине, – проворчал Харпер и положил винтовку на камень. – Где же чертово подкрепление?
– Им тоже надо приготовиться, – сказал Шарп.
– Проиграют чертово сражение только потому, что кому-то хочется выровнять шеренги? – презрительно спросил Харпер, подыскивая цель. – Ну же, кто-нибудь, покажись.
Солдаты Уильямса продолжали отступать из деревни.
На подходе к кладбищу они попытались построиться в шеренгу, однако французы, захватив оставленные красномундирниками каменные дома, имели возможность, выстрелив, укрыться за стеной и спокойно зарядить мушкет. Кое-кто из британцев еще оказывал сопротивление в деревне, но, судя по пороховому дыму, они сосредоточились в нескольких последних домах на самом верху главной улицы. Еще одна атака, подумал Шарп, и деревня будет потеряна, а потом – отчаянная схватка за кладбище, церковь и скалистый выступ. Потеряем две эти высоты, и сражение проиграно.
Барабанщики били с удвоенным рвением. Выходя из-за укрытий, французы формировали небольшие отряды, которые пытались обойти отступающих британцев с флангов. Стрелки на кладбище вели огонь по храбрецам, но французов было слишком много, а винтовок слишком мало. Один из раненых пытался отползти с пути наступающего противника и получил штык в спину. Два француза рылись в карманах мертвеца, рассчитывая поживиться пригоршней монет, которые припрятывает каждый солдат. Шарп выстрелил в мародеров и навел винтовку на французов, пытавшихся укрыться за невысокой стеной кладбища. Он заряжал и стрелял, заряжал и стрелял, пока все правое плечо не превратилось в сплошной синяк из-за жесткой отдачи.
Вдруг пронзительно взревели волынки, и поток солдат в килтах хлынул через гребень хребта между церковью и скалами и обрушился на главную улицу деревни.
– Ай да ублюдки! – горделиво ухмыльнулся Харпер. – Ох и всыплют лягушатникам!
Справа от Шарпа появились уорвикцы и по примеру шотландцев устремились по крутому склону вниз, к Фуэнтес-де-Оньоро. Авангард французов остановился на секунду и, оценив мощь контратаки, поспешил отойти под защиту домов. Горцы уже были в деревне, их воинственные кличи эхом метались между стенами, тогда как уорвикцы приблизились к западной окраине и с ходу ворвались в лабиринт домов.
Шарп чувствовал, как уходит напряжение. Жажда, боль, усталость – все напомнило о себе, и плечо горело как в аду.
– Господи! А ведь это даже не наш бой.
Больше всего хотелось пить, но фляжку он оставил на зарядных ящиках, а идти на поиски воды не было ни сил, ни воли. Глядя на разгромленную деревню, Шарп видел клубы дыма, помечающие ход британского наступления и уже приближающиеся к берегу реки, но никакого ликования не испытывал. Надежд не осталось. Его ждал позор. Что еще хуже, он ощущал себя неудачником. Понадеялся, что сможет сделать из Ирландской королевской роты настоящих солдат, но теперь, глядя на пороховой дым и порушенные дома, понимал, что ирландцам требовался еще по меньшей мере месяц обучения и намного больше доброжелательного внимания, чем готов был уделить им Веллингтон. Шарп чувствовал, что не только ничего не добился с ними, но еще и подвел Хогана, и эта двойная неудача сломила его дух. В какой-то момент он понял, что жалеет себя точно так же, как Донахью жалел себя в утреннем тумане.
– О черт! – с отвращением пробормотал он.
– Сэр? – Харпер не расслышал, что сказал капитан.
– Ничего. – Шарп с горечью думал о том, что ставший капитаном из милости вряд ли когда-нибудь станет майором. – Пропади они все пропадом! – сказал он и, превозмогая себя, поднялся. – Пойдем поищем воды.
В деревне умирающий красномундирник нашел тряпичную куклу, спрятанную Харпером в нишу, и затолкал ее себе в рот, чтобы заглушить стоны. Он уже не дышал; хлынувшая из горла кровь пропитала матерчатый ком. Французы отошли за речку и, укрывшись за каменными изгородями, открыли огонь по горцам и уорвикцам, охотившимся за последними группами угодивших в ловушку французов. Жалкая цепочка пленных тянулась вверх по склону под охраной стрелков и горцев. Раненного в контратаке полковника Уильямса солдаты несли к церкви, ставшей на время госпиталем. Гнездо аиста на колокольне осталось на месте – неряшливое сооружение из хвороста, брошенное из-за шума и дыма взрослыми птицами, оставившими птенцов голодать. Некоторое время от реки еще доносился треск выстрелов, но потом стих и он. Обе стороны подытоживали результат первого сражения.
Первого, но, как знали и те и другие, не последнего.
Глава 8
В новую атаку французы не пошли. Они остались на восточном берегу реки, а позади них, у далекой полосы дубов, тянувшейся вдоль прямой белой дороги,
