Но увянуть не могу. Ты думал, что меня хранит от магии артефакт, нет, это проклятие, оно не хранит, но запрещает обратить вспять тот шёпот. Я перепробовала такое, о чем и не слышали в Верхнем Дахабе, чего не видел ты. Оно жрёт меня много лет, но никак не поглотит полностью. И другим не даст поглотить. Слово шепчущего, подобно кованой клети, хранит и неволит одновременно. Пытавшиеся заполучить то, чего не получил старик-горец, поражаются его проклятием хлеще меня, быстрее, глубже, с жадностью не многолетнего тлена, но скоротечного гниения… Дерзнув коснуться…
Она говорила склонив голову, глядя перед собой, жестикулируя маленькими, изящными руками со злобой и резкостью, будто мяла, рвала, выкручивала плоть неназванных обидчиков. Эйден скоро перестал слушать. Сильно́ было чувство пресыщенности, повторяемости. Обиженных судьбой женщин он повидал изрядно, пьяных — и того больше. Эта, правда, спьяну выражалась всё более витиевато, высокопарно, как в героической саге или священных текстах, так что до поры интересно было пронаблюдать. Про клетки, неволю и рок он слушал ещё вчера, от истекавшей кровью Беры. Возможно, друг у друга риторики и набрались, что немного коробило, смазывало живость повествования. Проклятия с заклятиями и прочими магами были довольно интересны, но скорее в исследовательском, профессиональном ключе. А вот про «поражение проклятием пытавшихся», что-то про скоротечное гниение и касания…
— Прости, — вдруг прервал он, успокаивающим жестом останавливая, но не касаясь, — говоришь, проклятие не статично? Изменчиво?
— Живо. — Протянула Мэйбл с придыханием, она перепила, переволновалась и перевозбудилась одновременно. — Словно… словно пламя, переходящее по ветвям, пожирающее тех, кого лизнуло. Голодные языки…
Эйден был практикующим, всамделишным магом, ведь владел же он рядом особых техник, неподвластных даже и Аспену. И он наверняка знал, что очень и очень многого не знает о возможностях и способностях «коллег по цеху», их творениях и деяниях. А ещё он был медиком, лекарем, знахарем.
— То есть, оно способно распространяться, как, — он повращал пальцами в воздухе, подбирая слова, — как зараза? Болезнь?
Мэйбл шумно выдохнула, пренебрежительно протестуя. Подалась ближе, тряся у него перед лицом весьма привлекательной грудью и довольно отвратными язвами. Она гладила символы клейма, показывая их так и эдак, будто бы от того становилось яснее.
— Смотри же, зашоренный коновал, на настоящую магию. Её следы! Его шёпот навсегда здесь. — Распалившаяся девушка потянулась за шкатулкой, инкрустированной кристаллами хрусталя. Распахнула с лёгким хлопком, извлекая нечто в шерсти и инее. — А-а? Видел? — Замороженный новорождённый котёнок, а это был он, пахнул паром так бурно и резко, словно ковш воды плеснули на раскалённые камни в парной. Изморозь на стоячей шёрстке исчезла раньше, чем труп животного коснулся бугристого шрама. — Вот он, тот заслон, что ты и сам обнаружил тогда, на скалах. Но это не защита. Тюрьма, и саван. Через него не проходит ничто, способное облегчить страдание чахнущей плоти. Довольно такого свидетельства? Проклятие суть магическое, поражающее несчастных по законам и правилам нам неведомым…
Алхимик в который раз отчаянно жалел, что рядом не было артефактика. Аспен, с его татуированной башкой, его принизывающим взглядом, быть может, и разглядел бы суть, возможности и причины всего этого. Да и немного его трезвого цинизма не помешало бы. А Мэйбл всё говорила, жаловалась, клялась и грозилась. Обессилив от выпитого и переживаний, она сидела на полу, полураздетая, со слезами на глазах, повторяя по кругу старое, изредка дополняя подробностями. Перечисляла, зачем-то, своих знатных любовников в Маньяри, высмеивала пузо и похоть Касимира…. Оставив наконец ярость, она и сама осталась почти пуста. Смотрела снизу-вверх своими грустными чёрными глазами, расширенными зрачками немного походя на кота. Тёрлась о его руку мягкой щекой, всегда горячей, а сейчас и влажной от слёз. Он утешал, как умел, молча, проникаясь наступившей теперь тишиной, и снова вспоминая, почему так спешил сюда утром.
— Я что-то слышал. Там, снаружи.
— Какая разница? Останься со мной. — Она коснулась губами его руки. Как-то трогательно и мило, прося и извиняясь одновременно. — Давай, как эти, как Касимир и госпожа Дзилано. Посидим ещё. Обнимемся и забудемся.
Эйден не заметил, как Мэйбл юркнула к нему на колени. Лизнула губы, как делала только она. Неуловимо, с привычной сноровкой миновав пояс, маленькая изящная ручка крепко обхватила член.
— Подожди, — он сгрузил её с себя, устроил на кровати и сел назад, — сейчас не время… обниматься. Я точно тебе говорю, что-то там…
Мэйбл взглянуло грустно, совершенно по-детски шмыгнула носом. И бросилась вперёд, с неожиданной силой и скоростью, змеиным выпадом метя в грудь. Эйден едва успел подскочить, даже не полностью поднялся, одной рукой опираясь на тумбу, другой неосознанно сбивая вниз стремящуюся к нему опасность.
— Даже так? — Недоверчиво проговорил он, глядя на рукоять стилета, по самую гарду вошедшего в ляжку. — Так бы и убила?
Клинок был длинным, гранёным, узким, как шило. Легко пробил мясо насквозь и натянул штанину с другой стороны. Горячая кровь уже напитала ткань, добралась до голенища сапога. Мэйбл снова дёрнулась, пытаясь дотянуться до оружия. Получив хороший удар кулаком, сверху вниз, точно в переносицу, повалилась назад, хватаясь за лицо и тоже заливаясь красным.
— Прокляла, как смогла. — Усмехнулась она, открывая свёрнутый набок нос, показывая в улыбке малиновые от крови зубы. — А теперь иди куда пожелаешь. Всё одно будешь там, где желала я. Как и прочие.
Он отвернулся и шагнул к двери. Поскользнулся на почти невидимой во тьме крошечной тушке, чуть не упал, ругая вслух котов и сумасшедших — вывалился в коридор. Здесь было лишь чуть светлее. На полу за ним оставались заметные следы, капли и тёмно-алые отпечатки подкованного сапога. В большом зале шумели, звенели стеклом и грузно топали.
Весь в себе, неспособный пока более-менее здраво мыслить, Эйден вышел на звук. Он стоял столбом несколько долгих секунд, бестолково оглядывая переплетения тел, не в силах понять, что именно тут произошло и происходит теперь. Кто-то конвульсивно дёргался в углу, скребя по стене руками, кто-то нелепо ковылял на четвереньках в тень, растрёпанная полная блондинка неистово лупила мужскими штанами что-то у оконных ставней. Вздрогнув, Эйден пришёл в себя. Увидел кровь, много крови, а ещё тела, убийц и убитых. Настоящая скотобойня, где среди полубеспомощных, упившихся до беспамятства людей копошились прорвавшиеся звери. Беспорядочный гул, который он толком не разбирал раньше, вдруг стал ярче, громче, яснее. Стоны, вопли, звуки ударов, треск растущего пламени.
Блондинка, что чужими штанами пыталась тушить
