– Там ничего серьезного, я проверял. Просто тяжелый удар и рассечена грудная мышца… – шепнул он в ответ.
– Кто знает, как это произошло? – я вновь оглядел послушников.
– Те, кто видел, и те, кто остался в живых, рассказали, что командир бил копьем предводителя этих рыцарей и нанизал его на копье, как сома на острогу. Вон он лежит, – воин мотнул головой куда-то в сторону.
– А другой хотел проткнуть командира, чтобы защитить своего… Но не успел. И не попал Валу, прошу прощения, Деснице, прямо в грудь, а скользнул по броне, порвал грудные мышцы и перебил руку. Это было так.
Все замолчали. Вал снова закрыл глаза, дыхание его стало ровней, со щек уходила синюшная бледность.
– Дубель, замени меня, я сейчас. – Я встал. – Подойди ко мне, воин. Возьми эту отсеченную руку… эту десницу. Если в королевстве будет когда-нибудь построен храм Тура, эта десница будет по праву храниться там и только там. Ты отнесешь сейчас ее в храм, в Бергот.
Воин подошел, одним движением сбросил с плеч двуцветный плащ, расстелил его и бережно перенес на плащ страшный обрубок. Луч расплавил кольчужные кольца, и они плотно вцепились в плоть. Десница как была, так и осталась рукой воина.
Послушник тщательно завернул руку в плащ и поднялся на ноги.
– Вы, двое, мечи наголо! Встаньте у него по бокам. Глаза закрыть. Пошли.
Я перенес ребят на храмовую площадь Бергота. Не обращая внимания на отхлынувшую от нашей группы толпу, я скомандовал:
– Вперед, воины! Идите в храм. Там все и расскажете.
Сам же сразу вернулся назад. Кроме Вала, свою «порцию ласки» ждал Кот.
Вал спал. Или просто потерял сознание от боли и лечения. Но выглядел он уже получше. Я поднял его телекинезом и перенес на место, где трупы не лежали вповалку. Воины храма вновь набросали плащей. На них я и уложил Вала. Пусть пока полежит. Не надо его теребить.
– Где Кот? – спросил я Дупеля.
– Вон он сидит, – показал глазами телохранитель.
Мы направились к Коту. В душе поднималась холодная злость. Ну, сейчас я тебе задам, котишка ты паршивый!
* * *
При нашем приближении Кот попытался подняться, но не удержался на гнущихся ногах и вновь неловко завалился на задницу.
На первый взгляд он был похож на Щорса из старой и знаменитой песни. Левая сторона головы, включая глаз и ухо, была замотана безобразной, протекшей кровью, повязкой.
– Что? – уголком рта задал я вопрос Дубелю.
– Глаз и ухо, – шепотом ответил он. – Видимо, пропустил скользящий, уже на излете, удар мечом. Но ему хватило. Глаз вытек, половины уха нет. Глаз перстень не сможет восстановить. Перстень – не хирург, не окулист. Перстень – это примерно как индивидуальный пакет у вас, в вашей армии. Так, чтобы какое-то короткое время поддержать жизнь у раненого, до помощи врача, но не более. Не надо относиться к нему как к всемогущему чуду… – почувствовав мое раздражение, проговорил Дубель.
– Где твой шлем? – я перевел тяжелый взгляд на Кота.
Он, криво улыбаясь, кивнул головой:
– Там, на седле…
– Почему не надел?
Вновь улыбка и пожатие плечами, мол, я тебе уже говорил… Сзади раздался мягкий стук копыт нескольких лошадей по взрытому сотней копыт дерну. Кто-то, звякнув стременем, спрыгнул с коня. Я не обернулся.
– Принеси… – попросил я Дубеля. То есть барона ля Регана. Он понятливо кивнул головой и исчез.
– Ну, что, кошак драный, доигрался? Где глаз? Где ухо?
Кот вильнул оставшимся глазом и наплевательски усмехнулся. Это должно было означать – какой глаз, мастер, о чем это вы? А ухо? Было бы о чем говорить! Наплевать надо и забыть. Главное – какая хорошая драка получилась!
Откуда-то издалека, где еще носились по полю группы конных послушников и кавалеристов короля, сгонявшие в одну кучу пленных рыцарей, к нам подошли Рус и Бес. Видимо, у Вала они уже побывали. Оба тоже были в повязках.
– Сколько рыцарей ты убил, Кот?
– Четырех…
– Я видел – пятерых… – сказал Рус.
– Пятого затоптали свои же. Я его только вышиб из седла…
Я сделал пару шагов и вырвал из земли торчащий меч. Подойдя к Игги, я вытер меч о чей-то труп и легко ударил им Кота по плечу.
– Все-таки добился своего, Кот. Хорошо. Рус, Бес, поднимите это недоразумение и держите его, а то мотает бойца, глядишь – и последнее ухо отвалится, держи, держи… вот так. Я, от имени Адриана, возвожу тебя, своего бывшего оруженосца, зовущегося именем Игги, в звание рыцаря! Имя тебе отныне – рыцарь Иг ля Кот! – я замолчал.
А чего я, собственно, боюсь и стесняюсь? Сын я или не сын? Тур или не Тур? Тур уйдет, дел ему тут уже не осталось. Так пусть же хоть малая его частичка останется в имени нового рыцаря, на память… Мальчишка это заслужил, он со мной с первых дней. Решено!
– Имя твое – отныне и покуда не прервется твой род – рыцарь Иг ля Кот-Тур! Землю и замок получишь у барона ля…
В это время вернулся Дубель и протянул мне шлем новоиспеченного рыцаря. Вдруг чья-то рука перехватила протянутый мне шлем.
– Одну минуту, Тур, можно? – это был король Дорн. Я кивнул.
– Рыцарь Иг ля Кот-Тур! Вы помните наш последний разговор? Я тогда так же держал этот шлем в руках.
– Да, ваше величество!
– Так вот. Я вновь повторяю свой вопрос. Рыцарь Иг ля Кот-Тур! Принимаете ли вы наследство погибшего рыцаря и готовы ли вы занять его место в рыцарском строю воинов королевства? Отвечайте!
Игги незаметно взглянул на меня. Опустил голову и подумал. Потом вздернул подбородок, и его единственный глаз вызывающе блеснул.
– Да, мой король! Готов. Теперь – готов!
– Вот и хорошо. Примите же из моих рук этот славный шлем. И не забывайте его надевать в следующих боях за нашу землю и против наших врагов. Помните, вы не смеете умереть, пока у вас на руках не закричит ваш сын! Следующий рыцарь ля Кот-Тур и владелец замка Трех ключей! И еще. Это от меня лично, за дерзость, решительность и отвагу в бою. А то скажут, что король ничем вас не наградил… – Король протянул Игги золотые шпоры.
– Теперь ему нужен и новый герб, – сказал я. – Что-нибудь вроде глаза и уха на фоне крыльев!
Король изумленно взглянул на меня, проговорил:
– Может быть… может быть… Я подумаю.
Вот так-то! Игги поднялся на крыло! Я остался один. И выпороть мне его не дадут – как же, ведь это славный рыцарь ля Кот, получивший свой шлем и замок прямо из рук короля. Не говоря уже о золотых шпорах. Вторых, кстати, в королевстве. Тьфу!
Один. Хотя почему один? А все эти неслухи-послухи, обступившие нас с королем? Это вроде бы моя епархия?
– Рус! А ну-ка, построй воинов.
Рус оглушительно свистнул. Его свист поддержал Бес. Что это? Команды, что ли, у них такие? Интересно.
Со всего поля битвы к нам побежали фигуры в двухцветных плащах. Началась бестолковая толкучка. Наконец все успокоилось, и перед нами вырос кривоватый строй. Да, а строевая подготовка у них хромает. Ну ничего! Зато как они знатно развернулись в атаку и ударили! Это поважнее строевой будет.
– Воины храма! Я ничем не могу наградить вас, мои воины… Запомните – отныне и навек – лучшей наградой паладину храма Адриана будет честно выполненное дело! Все равно какое. Хоть ратное, с мечом в руке, хоть мирное – с сохой, хоть какое. Хоть сопли детишкам вытирайте!
В строю раздались смешки. Я помолчал и продолжил:
– Вы знаете, воины, на моей далекой-далекой родине однажды, очень давно, четыре года шла страшная, кровавая война. Так вот, на этой войне героям вручали ордена. Ордена – это такие нагрудные знаки доблести. Из драгоценных металлов, золота, платины, чего-то еще… И вдобавок за эти ордена сначала платили и деньги. Ну, золото платили, чтобы вам было понятнее. Потом деньги платить перестали. Потом, через десяток-другой лет, ветераны стали стесняться носить свои ордена. Было сказано, что это не современно. Мол, настали новые, свободные времена, и ваши железки никого не интересуют… В конце концов у героев отняли все – и деньги, и ордена, и спокойную, достойную старость. Одного, как ни старались, отнять не смогли – у них осталось чувство гордости, чувство победителей, совершивших главный подвиг в своей жизни. Они, не щадя себя, потеряв тысячи и сотни тысяч друзей на поле боя, защитили и отстояли свою родину. Не думая о том, как их внуки оценят их победу. В долларах или в евро? А может быть, в дойчмарках? Не берите в голову – все это название золотых монет. Так вот, запомните, на всю жизнь запомните, и тут нет ничего смешного: лучшая награда – это чувство честно исполненного долга перед своей страной и своим народом.
Я покосился на короля, но его упоминать не стал. Он умный, он поймет.
– Волею и именем Адриана! Я, Тур, возвожу вас… сколько в строю людей? – обернувшись, спросил я Руса.
– В живых осталось двести одиннадцать человек. В строю – сто шестьдесят семь. Остальные ранены…
