Своему новому мужу.
– Мужу? – спрашиваю я, удивленный новостью, и замечаю кольца на их пальцах. Наверняка об этом упоминалось в недавних докладах. В свою защиту скажу, что последние восемь месяцев был очень занят.
– Да, мужу, – подтверждает Сесилия, смотря на мать. Судя по ее поведению, я жду, что в любую секунду ее глаза станут кроваво-красного цвета, а вокруг головы появится змеиный клубок. Мысленно подмечаю, что надо посмотреть, нет ли в ее противозачаточных таблеток-пустышек и не ПМС ли у нее.
– Ты так ничему и не научилась? Как ты планируешь прожить с ним жизнь, если будешь хранить такое в тайне?
Тимоти спокойно откладывает столовые приборы и смотрит на меня.
– Может, кто-нибудь уже объяснит, что здесь происходит?
– К сожалению, меня и вашу жену объединяет одна трагическая история.
По щеке Дианы стекает слеза, а Сесилия делает вид, что ей все равно, но я-то знаю, что напряжение в отношениях с матерью причиняет ей боль – да такую сильную, что принимает опасную форму неконтролируемого гнева.
– Он знает. – Диана виновато смотрит на дочь. – Когда мы приезжали сюда в последний раз, по пути домой я рассказала ему после того, как подписала документы на ресторан и дом, хотя ты отказалась признаваться, для чего я это делаю. – Она смотрит на меня. – А еще после того, как ты отказалась рассказать, почему похудела на семь килограммов, которые тебе нельзя было терять.
Намек ясен, и этот неожиданный удар приходится к месту, вот только Сесилия выпаливает в ответ:
– Не прикидывайся заботливой мамочкой. Тебе не кажется, что для этого уже поздновато?
– Нет, ты всегда будешь моим ребенком. И я не знала о твоих страданиях, потому что ты никогда ими со мной не делилась.
– У всех нас есть секреты, – говорит она, и этот выпад задевает всех присутствующих.
– Взгляни на меня, родная. – Сесилия смотрит на меня негодующим взглядом, и в ее глазах столько боли, что мне хочется укрыть ее от всех невзгод. – Что ранит тебя – ранит меня.
Она смахивает слезу.
– Тобиас, это чересчур.
– Нет. Обещаю тебе, trésor, нет.
Ножки стула, на котором сидит Диана, скользят по полу, и мы поворачиваемся к ней, но она выдавливает едва слышное «извините», а потом, схватив со стойки сигареты, вылетает с кухни в заднюю дверь.
Тимоти встает, чтобы пойти за ней, но я останавливаю его, положив ему на плечо руку. Он настороженно смотрит на меня.
– Выходит, ты…
– Да. Но, что важнее всего, я – человек, который любит ее дочь. Пожалуйста, позвольте мне.
Тимоти внимательно смотрит на меня и медленно кивает. Не дав Сесилии возможности возразить, иду на задний двор.
* * *
Нахожу Диану посреди двора, где она сражается с зажигалкой и, управившись, с закрытыми глазами делает первую глубокую затяжку. На ее щеках видны дорожки от слез. Почувствовав мое приближение, она открывает глаза и смотрит, как я подхожу к ней, засунув руки в карманы штанов.
– Вы не против, если я угощусь?
Она кивает и протягивает открытую пачку. Вытаскиваю сигарету, и Диана поджигает ее, не сводя с меня мрачного взгляда. Я отступаю.
– Спасибо.
– Даже вообразить не могу, как это случилось.
Затягиваюсь сигаретой и выдыхаю струйку дыма, радуясь легкому успокоительному эффекту никотина.
– Это очень запутанная история.
– Ты связался с ней, чтобы причинить боль, из-за нас, из-за того, что сделала я?
– Нет. На самом деле я приложил все усилия, чтобы ее в это не впутывали, но оплошал.
Она говорит резким тоном:
– Наверное, я не имею права задавать вопросы, но мне плевать, если дело касается моей дочери. Что ты хочешь сказать, Тобиас? У тебя были планы поквитаться с Романом из-за того, что сделала я?
– Первоначально да. Роман был моей целью, пока я не узнал правду о случившемся. Но у меня и в мыслях не было навредить Сесилии. Ее защита всегда была моим главным приоритетом.
– С каких это пор?
– С тех пор, как я впервые ее увидел.
– И когда это случилось?
– Когда ей было одиннадцать.
– Господи. – Диану трясет, она делает затяжку и настороженно на меня смотрит. – Ты любишь ее, это очевидно.
– Люблю.
– Роман никогда не рассказывал мне про ваши отношения. Господи, что за человек!
– Он умел хранить секреты. Но за несколько лет до своей смерти, когда мы с Сесилией разошлись, он прекрасно знал, что между нами все кончено. Мы сообща старались защитить Сесилию.
– Думаю, мне остается просто тебе поверить.
– Надеюсь, вы и правда верите. Я бы никогда ее не обидел.
– Но ты обидел.
Киваю, поскольку это печальная правда.
– Я сделал это для того, чтобы ее защитить.
Взгляд Дианы становится рассеянным, она сутулится, а потом говорит:
– Я очень часто хотела связаться с вами, признаться тебе, Доминику, умолять вас о прощении, но ты исчез. А однажды исчез и он.
И вот теперь я понимаю, что мое предположение было верным.
– Наверное, трудно было обеспечивать троих детей каждый месяц.
Диана опускает взгляд.
– Я не хотела, чтобы вы голодали. Я и так столько у вас отняла и видела, каким несчастным ты был в том доме с Дельфиной.
Выдыхаю и стряхиваю с сигареты пепел.
– Много лет я думал, что коробки без обратного адреса присылали нам друзья и родственники родителей. Коробки с кучей одежды, подарочных карт, игрушками и обувью. Но вряд ли люди бывают так щедры, правда, Диана?
Она шмыгает носом.
– Дельфина меня ненавидела, и я понимала, что она меня прогонит, но просто не могла оставить вас на произвол судьбы. Я знаю, что это не исправит того, что я натворила.
– Вы совершили ошибку, – многозначительно говорю я, когда ее глаза наполняются слезами. – Эти коробки выручали нас иногда по нескольку месяцев. Я могу смело утверждать, что это доброе дело во многом вдохновило меня делиться полученным опытом.
Она всхлипывает, а я снова затягиваюсь сигаретой, держа дистанцию, чтобы ей было комфортно, но стоя рядом, чтобы подхватить ее, если она сломается, что кажется вполне вероятным. С самой первой встречи с этой женщиной я видел лишь мучительное чувство вины, и, зная, что все эти годы она прожила с такой виной, мне хочется убедить ее освободить себя.
– Знаете, у нас с вами много общего, – признаюсь я. – Мы оба страдаем от страшной пытки – вины выжившего.
– Н-не могу передать словами, как я сожалею о том, что тогда произошло.
Откинув сигарету, хватаю Диану за плечи, видя в ней сходство с женщиной, которую люблю, поскольку уверен, что Сесилии досталось сердце ее матери.
– Какая прискорбная ирония,
