что я познал вашу боль, поскольку если бы этого не произошло, то не смог бы смотреть на вас сейчас и сказать, что давным-давно вас простил. Это был несчастный случай. В тот день, когда мы встретились, я чувствовал, что вы всем сердцем жалеете о случившемся. Ваша ошибка безвозвратно изменила мою жизнь, но еще и сделала из меня человека, которым я стал, – к счастью или к сожалению, но я люблю вашу дочь. Уму непостижимо, что вопреки всему вы с Романом подарили единственного в мире человека, который может любить меня и дарить покой. Сесилия – мой дом и причина попытаться простить себя, и ей нужно быть вашей причиной тоже. Насколько я знаю, вы довольно давно себя наказываете, и это отразилось на ваших отношениях с дочерью. Диана, для нас еще не поздно. Сесилия заставила меня в это поверить.
За изгородью слышно красноречивое шмыганье, и я расплываюсь в улыбке.
– Выходи, mon trésor, я знаю, что ты подслушивала.
Сесилия смотрит на меня покрасневшими глазами, а потом подходит к матери.
– Так вот почему ты так много работала, а нам все равно не хватало денег?
Диана кивает.
– Я не могла оставить их без помощи, а ты из-за этого страдала.
– Роман не знал?
Диана качает головой.
– Господи, нет. Он был бы в ярости, потому что это выглядело бы как признание вины. Он же был параноиком. Но я не жалею о том, что сделала это. Жалею лишь о том, что это сказалось на тебе.
– Мам, – громче произносит Сесилия и обнимает мать, – мы справились. Боже, жаль, что ты мне не рассказала.
Они начинают перешептываться, а я поворачиваюсь и иду обратно к дому, дав им время побыть наедине.
Я не верю, что слова могут исцелить в той же мере, в которой причиняют боль. Но очень хочу верить, что для нас еще не слишком поздно и удастся вернуться к жизни без боли. Оглянувшись на женщин и увидев на лице Дианы успокоение, я чувствую, как расцветает надежда, и прикрываю за собой дверь.
Глава 22
Тобиас
Тим подготавливает их трейлер на ночь, настояв, что спать они будут в нем, и причина тому – разыгравшаяся сегодня драма. Помогаю ему разбить лагерь, и пока Сесилия занята матерью, убегаю проверить оба телефона.
Оз установил личность следившего за нами ублюдка и по моему приказу копается в его прошлом.
Тайлер исполнил мою просьбу обеспечить защиту с воздуха, и предполагаемый срок прибытия подкрепления – полчаса.
А начальник пойманного мной идиота приказал тому продолжать наблюдение и не забывать докладывать. Сняв напряжение под душем, весь оставшийся день довольствуюсь выгаданным временем, намереваясь выяснить, какие у Антуана мотивы и намерения.
Я должен буду разумно воспользоваться этим временем, чтобы добиться прогресса в отношениях с Сесилией, и собираюсь провернуть это сразу же, как уедут неожиданные гости.
После ужина мы собираемся вокруг импровизированного костра, который нам с Тимом удалось собрать возле их домика на колесах.
Я, Сесилия и Диана пьем вино, а Тим держит бутылку пива из запасов в его холодильнике. Мы все уже немного подшофе, когда заговаривает Диана, неминуемо положив конец всем достигнутым за день успехам.
– Вы ни словом не обмолвились про Доминика. – Она переводит взгляд с Сесилии на меня и спрашивает: – Где он сейчас?
Замираю с бокалом у рта, а у Сесилии вытягивается лицо, и она вопросительно на меня смотрит. Нам ни разу не приходилось отвечать на этот вопрос вместе, и, как бы я ни старался, ответ понятен по нашим лицам.
Диана смотрит на нас, и в ее глазах появляется страх.
– Пожалуйста, скажите, что с ним все хорошо! – молит она, и Тим сжимает ее руку.
– Он умер шесть лет назад, – одновременно отвечаем с Сесилией.
– Думаю, пришло время узнать вам правду. – Сесилия смотрит на меня, и я заканчиваю: – Всю правду.
– Тобиас…
– Пора, – мягко настаиваю я и смотрю на костер.
– Тобиас, – зовет меня Сесилия, и я перевожу взгляд на нее. Она молча смотрит на меня, а ее темно-русые волосы в свете огня переливаются красным.
– Пора.
Через несколько напряженных секунд Сесилия угрюмо кивает. И следующие несколько часов мы по очереди рассказываем о прошлом. Я раскрываю бо́льшую половину своей истории, все, что пережил, когда оказался в Вирджинии, пользуясь возможностью наладить отношения с Сесилией.
Я не упоминаю о своей истории с Антуаном, о тайне, которую хранил двадцать лет. Пока мы с Сесилией вспоминаем подробности нашего совместного прошлого, взгляд Дианы мечется между нами, а Тимоти время от времени задает вопрос или восклицает: «охренеть!»
В какой-то момент правды становится слишком много, что приводит Диану в ужас, и ее охватывают эмоции – особенно когда мы делимся событиями ночи, когда умер Доминик, и ее последствиями. К счастью, ей хватает выдержки, чтобы пережить воспоминания Сесилии о возвращении в Трипл-Фоллс, которое привело меня сюда три недели назад.
– А теперь… – Диана смотрит на меня и хрипло спрашивает: – Как вы поступите?
– Оставлю это на усмотрение вашей дочери, – честно отвечаю я. – Ей решать.
От страха Сесилию пробирает дрожь, она глотает подступивший к горлу ком и отказывается отвечать на вопрос матери. Она уязвима и выжата как лимон, поскольку весь день разбиралась с нашим прошлым и впервые поведала свою историю полностью. Самое печальное то, что мне еще многое предстоит рассказать.
В сущности, я совсем не волнуюсь из-за того, что на тайны Братства или наши секреты прольется свет. Диана заботилась о нас с самого детства. Зная это, я чувствую себя в безопасности, да и ей лучше знать правду о реальности, в которой мы живем.
– Такой жизни ты хочешь? – спрашивает она у Сесилии. – Даже после всего, что случилось, разве это не опасно?
Он опасен, хочет она сказать, но я не смею ее винить.
– Это мое решение, и я его уже приняла.
Диана несколько секунд кусает губы, а потом переводит взгляд на меня. Тимоти прочищает горло.
– Мужик, я в восторге. Правда. Это… поразительная история. – Он качает головой и смотрит на меня. – Я восхищен тем, что ты учился в одной школе с президентом и все это спланировал. – Делает глоток пива. – Охренеть как круто.
– Трудностей было немало.
– Этого я и сама не знала, – говорит Сесилия, и в ее голосе слышны обида и подспудный гнев.
– Ты не знаешь много деталей, – тихо признаюсь я, зная, что еще за это получу.
– Да, не знаю, – соглашается она, и в ее голосе появляются гневные нотки.
– Спрашивай,
