— Мне кажется,— Николай говорит,— что слишком мы радостным это помещение делаем, неверно это — с точки зрения педагогической!
— Зато с малярной верно! — отвечаю ему.
Вдруг — распахивается дверь, на пороге — дежурный и Червяченко.
— Ах, вот вы чего притихли! — дежурный говорит.
— Мы не притихли! — говорю ему.— Мы поем!
— Ну, хорошо, хоть нормальные люди нашлись! — дежурный говорит.— А то маляры эти — как ушли неделю назад, так и сгинули!
— Скоро кончаем уже! — Николай говорит.— Только учтите — в свежеокрашенном помещении, да еще с дверью закрытой, находиться опасно!
— Намек понял! — Дежурный усмехнулся.— Ладно, докрасите — пойдете. А кафе то известно нам своими номерами — с ними разберемся!
— Только учтите — в течение суток никого нельзя сюда запускать! — я говорю.
— Это уж вы учтите! — усмехнувшись, дежурный говорит.
Закончили, выскочили на воздух.
На пыльной вывеске «Следственный отдел» Николай написал пальцем: «Ура!»
Помчались. На замусоренном пустыре валялась пластом собака, словно часть этого мусора, но решила вдруг отделиться — вскочила, резко залаяла, обозначила себя — и снова рухнула.
— Туда-то на машине нас везли — а обратно пешком! — Николай проговорил на ходу.
— А что ты — еще не наездился? — удивился я.
— Вообще-то да! — согласился Николай.
— И-и-и-диные карточки! — пронзительно кричали у метро.
— Эх, жаль, не по карману пока! — вздохнул я.
Мы бежали вдоль больницы. Больной с третьего этажа кричал что-то через газетный рупор своей жене.
Между тем уверенно вечерело.
Радостные, мы ворвались в наше любимое кафе.
— Здравствуйте! Вы нас еще не забыли?
Наступила некоторая пауза.
— Не забыли! — нервно повар ответил.— Но скоро уже закрываемся. Ничего нет. Только макароны с лапшой.
— Отлично! — воскликнул я.— Макарончики с лапшой — любимая моя еда! А если обсыпать еще поверху вермишелкой — полное объедение!
Повар ушел, загремел баками.
— Все съели! — вернувшись, угрюмо сообщил.
— Как же так? — воскликнули мы.— Нас же не было? Кто же съел? Разве кто-нибудь это любит, кроме нас?
Понуро побрели.
— Ну ничего! — сказал я.— А давай вместо физической — духовной пищей питаться! Вот — афиша, гляди! Вера Зазнобина. Популярные песни! Пошли?
Сели в девятом ряду, долгое время крепились, но когда запела она нашу любимую «Ёлы-палы» — не удержались, стали с Николаем подпевать.
Тут дежурный администратор по проходу к нам подполз по-пластунски, зашептал:
— В милицию захотели, да?
— Нет,— вздохнули.— Нет… Второй раз уже не потянуть!
Пришлось уйти. Примчались ко мне домой.
— Хотелось бы пожать немного плодов! — Николай говорит.— Я имею в виду: за духовной пищей обязательно физическая должна идти!
— Так ничего ж нет! — воскликнул я.— Вот — только коробочка какая-то… написано «Кекс»… внутри почему-то порошок.
— Знаю! — вскричал Николай.— Это надо в формочке печь!
— Так долго, наверное…— Жадность душила меня.— Ночь уже…
— Ну и что? Хорошее дело! Ночной кекс! Думаю,— Николай говорит,— что можно даже традиционным это сделать: «Ночной кекс». Единомышленников на это дело приглашать — спорить, хохотать! — Возбужденно по кухне заметался, нашел формочку, засыпал порошок.
— Думаю,— я сказал,— что в эти ночные часы… более близкого нам человека, чем дежурный милиции, не найти!
— Точно! — Николай говорит.
Узнали телефон нашего отделения, набрали номер… Знакомый голос!
— Алле! — взволнованно Николай залопотал.— Это дежурный?! А это мы!.. Не забыли еще нас?.. Ну да!.. Хотим вас пригласить — в смысле, когда освободитесь — на ночной кекс!.. Адрес какой? — На меня посмотрел, потом вдруг неожиданно трубку повесил.— Ишь, хитренький какой — адрес ему!..
Кекс почему-то слегка сгорел. Пожевали кекса, запили оробеловкой. Помолчали.
— Ну… чего такой грустный? — Николая спрашиваю.
— Я не грустный, я — надменный! — Николай отвечает.
— Вот — так и спи давай! — говорю.— Очень тебе идет.
Утром я проснулся, вскочил, крякнув, принял ледяной душ, гикнув, выпил чашечку кофе… Кран вдруг распелся — тоже, певец!
Выскочили на улицу.
— Ну все — я пойду! — Николай говорит.
— Давай. Я буду тебе махать.
— А я буду постепенно уменьшаться.
— Договорились! — Руки пожали.
— Только должен сперва понюхать розу — давно не нюхал роз! — Николай говорит. Решительно, прямо по газону, пошел к кустам. Какой-то общественник погнался за ним — но Николай, нюхнув розу, увернулся от него, выскочил на проезжую часть. Мимо с ужасным почему-то грохотом мчалась телега, Николай боком вскочил на нее, помахал общественнику (и мне, надеюсь?) рукой и унесся вдаль.
Прощай, милый! Гуляй, веселись — запасайся легкомыслием на черный день!..
Часть ласточек реяла высоко, часть на всякий случай низко.
Я сел в автобус.
Третьи будут первыми
В последний день перед отлетом на конференцию вдруг решено было взять вместо меня уборщицу. Ну, что ж, это можно понять: от меня какой толк? Ну — отбубню я свое сообщение, и все, а та и уберет, и постирает, к тому же молодая очаровательная женщина — это тоже немаловажно!
Но, к счастью для меня, уборщица от поездки отказалась — то ли муж ей не разрешил, то ли ребенок, точно не известно. Таким образом, один я поехал такой, остальные — начальники, хотя они к теме конференции ни малейшего отношения не имели.
Правда, в самолете я вдруг старого друга своего Леху встретил — давно не виделись.
— А ты откуда здесь взялся? — я удивился.
— Не было б счастья, да несчастье помогло! — Леха усмехнулся.— У шефа теща заболела — так что я вместо нее!
С самолета нас в элегантнейший отель привезли — правда, нас с Лехой сунули в каморки на последнем этаже. Вышел я на балкон — на соседнем балконе Леха стоит.
— Вот так вот! — горестно говорит.— А ты как думал? Ну, ничего! — злобно усмехнулся.— Мне сверху видно все — ты так и знай!
— Наверное,— говорю,— надо уже в холл спускаться, все, наверное, уже там?
Долго до нас лифт не доходил, наконец поймали, спустились в холл.
Вскоре вслед за нами сам Златоперстский спустился со своими питомцами — Трубецкой, Скукоженский, Ида Колодвиженская, Здецкий, Хехль.
— Да… дружная команда! — исподлобья глядя на них, Леха пробормотал.
Тут маленький человек появился в огромной кепке, с некоторыми здоровался, некоторых пропускал.
— А это кто? — испуганно я Леху спросил.
— С луны, что ли, свалился? — Леха говорит.— Это ж сам директор гостиницы, товарищ Носия! От него все здесь зависит!
— Неужто все?
Леха в ответ только рукой махнул, злобно отошел. А я на доске объявлений маленькое объявленьице увидел: «Не получившие командировочные могут получить их здесь, в комнате 306».
Радостно поднялся. Но Блинохватова, начальница оргкомитета, железная женщина, ни копейки мне не дала. Сказала, что вместо меня в списках значится уборщица, с женской фамилией, так что мне с моей мужской денег вовек не видать, причем с торжеством это сказала, даже с какой-то радостью — вот странно!
Спустился, снова в холле Леху нашел, все ему рассказал.
— А ты как думал? — Леха говорит.— С нами только так! Кстати, вся головка сейчас на пикник приглашена — почему-то на насыпи,— а про нас с тобой не вспомнил никто.
— Неужели никто? — Я огорчился.
— А к тебе обращался кто-нибудь? — Леха вздохнул.— Вот то-то и оно!
— Да-а! — горестно говорю.— Кстати — странно: когда шел я по этажу, горничные дорожки убирали, за ними рабочие в заляпанных спецовках линолеум сдирали. К чему бы это?
— А ты не понимаешь? — Леха говорит.— Товарищ Носия хочет одновременно с нашей конференцией ремонт провести — поэтому он так и задабривает наше начальство!
— А зачем ремонт-то? И так аккуратно.— Я огляделся.
— Не понимаешь, что ли? — Леха разозлился.— После каждого ремонта у него еще одна дача появляется — как же не ремонтировать?
— А как же нам конферировать? — говорю.— Никуда будет не пройти — все разрушается!
— А это уже, как говорится, дело десятое! — Леха усмехнулся.
Потом мы с Лехой ползли по горам песка к железнодорожной насыпи. Все приглашенные уже там собрались: и Златоперстский, и Трубецкой, и Блинохватова, и Ида Колодвиженская, и Здецкий, и Крепконосов.
Златоперстский, покровительственно улыбаясь, рассказывал про Париж — для пикника, конечно, лучшей темы не найти:
— И вот приезжаем мы на Сант-Дени… и как бы уже путешествуем во времени!
«Главное — что ты в пространстве можешь путешествовать!» — злобно подумал я.
Все сползают по песку, но сразу же снова карабкаются вверх.
